Артиллерия работала над усовершенствованием в стрельбе и по корректированию огня летчиками на наших учебных артиллерийских полигонах. Понижение уровня, явившееся результатом многочисленных новых формирований, надо было преодолеть тщательным обучением на всех частях фронта.
Минометные части, саперы и войска связи также получили особые школы и учебные плацы, где они упражнялись по своей специальности и где в то же время мог быть произведен показ офицерам других родов войск.
Войска должны были обучаться беспрерывно как на позициях, так и позади фронта. Жизнь армии получила уклад, к которому мы привыкли в мирное время. Повсюду замечалось серьезное стремление подготовить армию для ее трудных задач и возместить ее потери.
На родине работа велась на тех же основах, но там предпосылки были неблагоприятны, состав обучающих был слишком стар. Довольствие было недостаточно, запасные части слишком тяготели к родине и слишком мало были связаны с армией. Я всегда стремился, насколько это было возможно, перенести обучение запасных во фронтовые рекрутские депо. Начало было положено. Впоследствии в этом направлении было сделано еще больше.
Все начальники и я стремились, конечно, к тому, чтобы работа не переутомляла войска. Физический отдых является непременным условием сохранения дисциплины, и только при достаточном отдыхе солдат может постепенно оправиться от своих тяжелых душевных переживаний. Необходимо было позаботиться о хороших помещениях для него. В пустых бараках восстановление сил невозможно. Меблировку жилищ мы должны были брать у населения. К сожалению, мебель не всегда оставалась на месте, – уходя, войска захватывали ее с собой. Развлечениями, которые можно было им доставлять, являлись: военная музыка, которую очень любили, всякого рода физические игры, кинематографические и другие представления, а также библиотеки.
Ряды унтер-офицеров мирного времени поредели; значительная часть их, как и офицеров, полегла на полях сражений, другая часть получила назначения в новых формированиях или несла на родине службу по обучению солдат. Унтер-офицерам, произведенным на фронте, не хватало школы в отношении командования и заботливости о подчиненных. Жизнь в окопах сглаживала различие рангов, что вредило дисциплине; опасность ослабления авторитета устранить было нельзя. Большинство унтер-офицеров оставалось образцовыми младшими начальниками в бою и надежными помощниками офицеров; они добросовестно выполняли свой трудный долг и заслуживают особой признательности отечества.
Офицеры вполне отдавали себе отчет в возложенной на них серьезной задаче воспитывать и учить войска. Этому тоже нужно поучиться. В мирное время офицер должен был прослужить 12–15 лет, прежде чем он становился ротным командиром. За это время необходимые способности – знание службы, умение обращаться с людьми, заботливость о подчиненных – успевали перейти ему в плоть и кровь. Теперь молодые люди после одного-двух лет службы должны были командовать ротой. Некоторые сумели справиться, другим же не хватало опыта. Умение командовать ротой тоже является дарованием, вытекающим из воспитания и житейского такта. Усердие и храбрость не всегда могут его заменить. В тылу и на фронте шла работа по подготовке ротных командиров, но раздававшиеся в частях жалобы на неопытность ротных командиров были глубоко справедливы. Мы стояли перед очень серьезным явлением. Возникала опасность исчезновения образцовых отношений между офицерами и солдатами. Примерный офицер мирного времени, на которого так много нападали, погиб, его могила поросла зеленой травой. За короткое время войны невозможно было воспитать в молодых офицерах столь же высокие качества, основательные знания и чувство ответственности по отношению к подчиненным, какие создавались в течение долгого мирного времени. Вся наша система построения армии не могла получить более блестящего оправдания, чем то, которое дала эта война. Известный социал-демократ, депутат, посетивший меня в Ковно в качестве корреспондента газеты, особенно подчеркнул в разговоре со мной, как резко ему пришлось изменить свое мнение о кадровых офицерах. Они заботились о солдатах с большим пониманием дела и всецело ему отдавались. Офицерам запаса это давалось труднее. Я был рад этому меткому публичному признанию.
При таких условиях надо было прибегать чаще к производству в офицеры хороших унтер-офицеров мирного времени. Местами это имело место. Мой прежний полковой писарь в Дюссельдорфе уже осенью 1914 года стал офицером в полевом полку.
Вследствие неудовлетворительной подготовки и недостаточного опыта ротных командиров, особенно в вопросах внутренней службы, роль батальонных командиров становилась значительнее, чем в мирное время. Но батальонными командирами очень часто были офицеры запаса, которые, естественно, не обладали достаточно глубокими познаниями как раз в отношении внутренней службы, хотя их зрелый возраст давал им большую уверенность в действиях. Война ставила и им, достигшим уже зрелого возраста, совершенно необычайные требования, выдвигая их все время на передовую линию в течение оборонительных боев. Их здоровье и нервы подвергались жестокому испытанию. В качестве руководителей в бою офицеры запаса действовали столь же блестяще, как и кадровые батальонные командиры.
На командиров полков ложились самые трудные и разнообразные задачи; они несли во всем непосредственную ответственность за свои части и были ответчиками перед высшим начальством за поступки и настроение, успех или неуспех, удачу и гибель каждого отдельного члена их полка. Личность, воля и умение командира полка отражались на внешнем поведении и внутреннем состоянии их частей, в особенности офицеров. Он должен был подчинить своему идейному влиянию как офицеров, так и солдат; он являлся для них примером и опорой, верным советчиком и другом во время отдыха и в бою.
В условиях окопной войны его воздействие на солдат и офицеров было затруднено, но все-таки он и тут ставил на них печать своей индивидуальности. Сильная убыль в полковых командирах вследствие ранений приводила к их частой смене. Часто у них не хватало времени, чтобы успеть создать внутри полка обстановку взаимного понимания. С другой стороны, имелись командиры полков, остававшиеся очень долго на этой должности – почти всю войну. Были командиры полков, которым после тяжелых боев приходилось 3–4 раза заново пополнять полки. Это превышало человеческие силы. Ведь каждый раз они оставляли на поле битвы часть своего сердца.
После командира полка самую крупную роль играл начальник дивизии, как в мирное время командир корпуса. При многочисленных перебросках войск в позиционной войне невозможно было в ущерб делу сохранять корпусную организацию, как ни стремилось к этому верховное командование. Дивизии становились все самостоятельнее, и вследствие этого начальник дивизии приобретал все большее значение. У него сходились все нити сверху и снизу как во время сражения, так и по вопросам обучения и управления. Он стал воспитателем войск. Приходилось чрезвычайно внимательно относиться к подбору начальников дивизий.
Офицер генерального штаба представлял собой нечто удивительное. Его задачи становились все труднее по мере технического усложнения войны. Недостаточно было знать все роды войск и понимать их применение. Он должен был быть хорошим артиллеристом и в то же время иметь ясное представление о применении аэропланов, службе связи, о вопросах подвоза и тысяче других вещей, а также справляться с отдельными деталями, для которых у начальника не хватало времени. Разрабатывающиеся приказы становились все многостороннее и длиннее, несмотря на стремление излагать их кратко. Чем больше усложнялась военная техника, тем больше приказы становились, к сожалению, художественными произведениями, требовавшими большого умения и знания. Это было неизбежно, чтобы аппарат работал как следует. Разносторонность работы часто заставляла офицеров генерального штаба сосредоточивать многое в своих руках. Приходилось, однако, требовать, чтобы из-за этого не страдала самостоятельность других инстанций и не отступала на задний план личность начальников. Я не мог одобрить ни того, ни другого.
Начальник оставался начальником. Он был ответственным наставником и руководителем своей части и должен был непрерывно наблюдать за ней. Офицер генерального штаба был его советником и помощником и отвечал за то, чтобы механизм двигался без трений и без задержки. Задачи того и другого были различны. У обоих имелось достаточно широкое поле действий; оба сообща должны были заботиться о войсках. К тому же офицер генерального штаба при дивизии не нес личной ответственности, между тем как начальники штабов корпусов и армий несли ее во всем объеме, возможном в условиях военной жизни. Умение оставаться в тени и неустанно работать требовалось от каждого офицера генерального штаба.
Выбор и подготовка офицеров генерального штаба были трудной задачей. Я брал только офицеров, знакомых со строевой службой. Выучку мирного времени не могли заменить ни военный опыт, ни обучение на особых курсах, устроенных для офицеров генерального штаба в Седане. Войска жаловались иногда верховному командованию особенно на их молодость, но, в общем, их уважали. Генеральному штабу требовалось много офицеров, которые тем самым отнимались у войск. Мне приходилось брать молодежь, чтобы армия не теряла слишком много офицеров, годных на должности командиров отдельных частей. Я встретил между ними много умных, искренних и мужественных людей, которые знали свое дело и выполняли его с тактом. Вышеупомянутый социал-демократический вождь, во изменение своих прежних взглядов, назвал в разговоре со мной офицера генерального штаба душой ведения войны. Так оно и было.
После войны мне говорили, будто генеральный штаб из личных соображений неправильно мне доносил и в течение долгого времени рисовал положение дел в розовом свете. Это утверждение не соответствует действительности и оскорбительно для генерального штаба, которому армия должна быть столь благодарна.