.
Экономические интересы Соединенных Штатов все теснее связывали их с Антантой. Англия уступила им свою позицию первой капиталистической державы, Антанта сильно задолжала, и ее поражение нанесло бы материальные убытки Америке.
Поведение Соединенных Штатов в вопросе поставки снаряжения не оставляло никакого сомнения, что свой нейтралитет они понимают односторонним образом. Невероятные нарушения Англией международного права на море были возможны лишь с согласия Америки. На одном заседании в министерстве иностранных дел за несколько лет до войны мне возражали, что Америка не допустит таких мероприятий. И мы всегда рассчитывали на неограниченный ввоз через Голландию.
И действительно, американское правительство протестовало против английского произвола на море.
Серьезным тоном была написана нота протеста Соединенных Штатов от 30 марта 1915 года. Она твердо устанавливала, что так называемая английская блокада «является почти полным отрицанием суверенных прав наций, не находящихся в состоянии войны», и заканчивалась указанием на то, что «примирение с образом действий Англии было бы равносильно занятию не нейтральной позиции по отношению к государствам, являющимся ныне противниками Великобритании, что несовместимо с лежащим, при настоящих условиях, на Соединенных Штатах высоком долгом». Это заявление было совершенно ясно. Вторая американская нота от 5 ноября 1915 года резко указывала, что так называемая блокада, объявленная 11 марта того же года, является незаконной и недействительной и должна квалифицироваться как неправомерная. Оба протеста были Англией отвергнуты полностью, и правительство Соединенных Штатов на том успокоилось. По собственному же определению, Америка почти два года держалась враждебно по отношению к Германии.
Посол граф Бернсторф в обращении к правительству и народу Соединенных Штатов, согласно «Таймс» от 13 апреля 1915 года, по этому поводу высказался следующим образом:
«Если американский народ хочет соблюдать истинный нейтралитет, то он найдет способ положить конец этому исключительному и одностороннему массовому вывозу, или, по крайней мере, использовать эти массовые поставки Антанте, как средство принуждения, чтобы добиться установления закономерной торговли с Германией, главным образом продуктами питания».
От одностороннего благоприятствования до открытого участия был всего лишь один небольшой шаг.
Я приведу здесь только две точки зрения.
Недавно скончавшийся американский посол в Лондоне Чот 7 апреля 1917 года писал Карлу Грею:
«Как Вы знаете, я с самого начала держался того мнения, что мы могли оказать делу союзников большие услуги, оставаясь нейтральными, и поставляя Вам то оружие и снаряжение, которое мы могли изготовить, и, что я могу сказать с особым удовольствием, направляя к Вам приток одиночных людей. Тем не менее, нашим долгом оставалось помочь закончить войну, дать торжество праву и цивилизации, в корне подавить прусский милитаризм и, если мы могли этого достигнуть только нашим вмешательством в войну, то выступить со всей нашей мощью и со всеми нашими неисчерпаемыми источниками. Теперь час настал».
3 июля 1917 года американский адмирал Симе в Лондоне высказался следующим образом:
«В 1910 году, когда американский флот посетил Англию, я произнес краткую, но может быть не дипломатичную речь. Я высказал тогда свое мнение, которое теперь стало действительностью. Я тогда заявил, что если существованию английского государства когда-нибудь будет грозить серьезная опасность, то Англия может рассчитывать на каждое судно, каждый доллар и каждую каплю крови по ту сторону Атлантического океана».
Особенно характерна для мировоззрения американских официальных кругов следующая беседа между лицом, которому есть полное основание доверять, и неким американским генеральным консулом, отвечающая предыдущей точке зрения.
На вопрос, действительно ли инцидент с «Лузитанией» мог вызвать выступление Америки, генеральный консул ответил:
«Нет, это только спичка, которой можно поджечь солому, но он был основательно использован для пропаганды. Без него нам бы пришлось искать другой способ воспламенения, чтобы вмешаться в это дело! Если бы мы теперь не вступили в союз с Антантой, то после войны мы были бы ничем, а так мы надеемся быть № 1, и будем № 1!»
На вопрос, какую роль предполагает играть Америка, оказавшись № 1, он ответил:
«До войны Германия была, бесспорно, самой прилежной страной в Европе. Мы (Америка), а также и Англия видели, на какую огромную высоту поднималась Германия, и понимали, что через несколько десятилетий она превратилась бы в величайшую державу и диктаторствовала бы не только в Европе, но и во всем мире. Нарождалась опасность, и мы (Америка) ее своевременно усмотрели. С этой точки зрения мы подходили к вопросу и полагали его рассматривать. Мы убеждены, что после войны руководящее значение перейдет к нашему народу. Мы будем руководить не только Германией, но и всей Европой. Народы ждут от нас многого, и, прежде всего, мира, и они его получат, но на наших условиях и по нашим ценам!»
Относительно положения Америки после войны американский генеральный консул ошибся, потому что революция обезоружила Германию и тем самым передала Англии господство над миром. Америке не хватает партнера для Англии в Европе.
Но для Германии война ни в коем случае не была аферой. Мы были вынуждены воевать. Дело шло о нашем экономическом будущем и нашей свободе, это было для нас вопросом жизни и смерти.
Я оставляю вопрос открытым, насколько приведенные выше взгляды отвечают мнениям президента Вильсона и большей части населения Соединенных Штатов. Во всяком случае, они приобрели руководящее значение. Под предлогом подводной войны Америка вступила в войну в критический для Антанты момент. В 1918 году Соединенные Штаты помешали нам победить; если бы не было подводной войны, то выступление их, вероятно, задержалось бы на некоторое время. Но как развились бы события на суше без подводной войны – установить нельзя.
9 января 1917 года нельзя было предвидеть развала России, и никто на нем не базировался. Мы рассчитывали, что подводная война приведет к благоприятному для нас решению прежде, чем новые формирования Америки смогут принять участие в войне; без подводной войны разгром четверного союза в 1917 году казался неизбежным.
История в этом году пошла совершенно иным путем: Западный фронт продержался, подводная война не оказала решающего действия, но Россия распалась. На востоке мы пришли к состоянию, колеблющемуся между войной и миром. Вследствие этого создалась возможность, о которой до осени 1917 года никто не мог и думать: решить в 1918 году войну наступлением на суше, которое должно было сложиться успешно, если подводная война к тому времени настолько уменьшит тоннаж, что перевозка новых американских формирований в срочном порядке окажется невозможной, или если подводные лодки смогут утопить хотя бы часть транспортных судов. В соответствии с данными, представленными морским ведомством, этого надо было ожидать.
III
Верховное командование рассчитывало, что в середине апреля начнется великое наступление Антанты во Франции, на фронте Изонцо и в Македонии. Из Крейцнаха, куда мы переехали в середине февраля, я часто ездил на Западный фронт и обсуждал положение со штабами фронтов и армий, а также с расположенными на наиболее опасных участках штабами корпусов и обменивался тактическими взглядами (см. схему 16).
Фронты кронпринца Рупрехта и германского кронпринца были усилены дивизиями, артиллерией и боевыми припасами: им было подвезено все необходимое в первую очередь для победной обороны. Я по мере возможности шел навстречу всем выполнимым желаниям.
6-я армия хотела, при помощи атаки местного значения, выровнять фронт у Сюшэ, между Ленсом и Аррасом, и подготовляла удар к началу апреля. 6 апреля у меня не было никакого сомнения, что в ближайшие дни у Арраса предстоит большое английское наступление, вследствие чего мы отказались от операции у Сюшэ. Я просил штаб фронта, чтобы 6-я армия подтянула резервы ближе к фронту.
Последние октябрьские и декабрьские атаки у Вердена вновь подтвердили старую истину, что непосредственно на поле сражения надо располагать резервами. Ввиду этого подготовка к «оборонительному сражению» должна заключаться в том, чтобы непосредственно за атакуемым фронтом были расположены наготове «активные дивизии» (Eingreifdivisionen), которые должны двинуться навстречу врывающемуся в передовую линию неприятелю и отбросить его.
6-я армия, правда, продвинула вперед дивизии, образовавшие вторую и третью волны боевого порядка, но к 8 апреля они еще не подошли достаточно близко. 9 апреля, после непродолжительной, но необыкновенно сильной артиллерийской подготовки, неприятель, при поддержке танков, нанес армии чувствительный удар по обоим берегам р. Скарпы. Несколько наших дивизий было смято. Соседние дивизии, дравшиеся из последних сил, понесли крупные потери. Еще до полудня противнику удалось ворваться в район наших артиллерийских позиций и захватить высоты, командовавшие всей местностью далеко на восток. Активных дивизий не оказалось на месте, чтобы сейчас же отбросить противника. Могли быть подвезены на грузовиках лишь отдельные части. Положение создалось очень критическое, и если бы противник продолжал натиск, то весь фронт оказался бы в опасности.
Но англичане удовлетворились своим крупным успехом, и в течение 9 апреля наступление не развивали.
В Крейцнахе я праздновал в этот день свое рождение. Предстоящая атака не вызывала у меня никакого беспокойства, и я был глубоко поражен ее исходом. Неужели таков был результат всех забот и усилий последнего полугодия? Были ли ложны указания, данные для «оборонительного сражения», и если да, то каковы будут последствия? Деталей хода сражения я еще не мог охватить.
Я вызвал к себе офицеров, которые принимали участие в сражении в передовых линиях; от них, а также из бесед по телефону я вынес впечатление, что основные указания, данные верховным командованием, были правильны. Но их нужно было правильно и применять, а это уже относится к области командования. К тому же здесь сплоховала дивизия, имевшая раньше хорошую репутацию.