нт, должны были их сменить.
Верховное командование охотно также брало для боевых действий на других театрах те дивизии, которые до сих пор сражались только на Западном фронте или особенно там пострадали. Многие части на западе выражали стремление принять участие в действиях, особенно наступательных, на других театрах, но ввиду важности Западного фронта и относительной малочисленности выделяемых оттуда войск эти пожелания возможно было удовлетворять лишь в ограниченной степени. Выбор пал на этот раз на 5, 12 и 26-ю (Вюртембергскую) пехотные дивизии и на несколько егерских батальонов, которые впоследствии составили германскую егерскую дивизию. Против Италии было собрано от шести до семи германских дивизий, из которых две были взяты с Западного фронта и заменены двумя дивизиями из-под Риги.
Кроме того, Восточный фронт должен был выделить еще две дивизии, которые в дальнейшем, если только позволит обстановка, должны были направиться в Италию, а в противном случае предназначались для запада.
Кроме этих дивизий, в состав намеченных для наступления в Италии войск входили германские артиллерийские, инженерные, минометные, авиационные и воздухоплавательные части, а также команды связи, автомобили, обозы, транспорты и этапная организация всех видов – одним словом, все необходимое для армии. Войска получили от главного интендантства и своих военных министров в необходимом размере горное снаряжение. Немедленно началось обучение войне в горах. Артиллерия нуждалась в особых указаниях для стрельбы в горах.
В согласии с генералом фон Арцем было установлено, что германские войска, усиленные австро-венгерскими частями, образуют 14-ю армию, во главе которой станет бывший командующий 6-й армией генерал Отто фон Белов. Начальником его штаба назначался генерал фон Крафт, а майор барон фон Виллизен зачислялся старшим офицером генерального штаба при штабе 14-й армии.
В командование 6-й армией вместо генерала фон Белова вступил генерал фон Кваст, начальник ясно мыслящий и решительный, а на фронте герцога Альбрехта генерала фон Крафта сменил полковник Гейэ, многолетний заслуженный начальник штаба фон Воирша.
Подготовка операции в Италии обусловила оживленные сношения с австро-венгерским верховным командованием в Бадене. Генерал фон Вальдштеттен часто приезжал в Крейцнах. С самого начала было твердо установлено, что главный натиск, от удачи и неудачи которого зависело все остальное, поведут германские войска. Ввиду этого они были сосредоточены в решительном пункте по обе стороны Тольмейна, а егеря собрались в котловине Флитча.
Император Карл хотел сохранить руководство операцией за австро-венгерским верховным командованием. В процессе подготовительной работы, а также посредством организации германского штаба и установления с ним телефонной связи я обеспечил достаточное влияние германскому верховному командованию.
К сожалению, выяснилось, что операцию можно будет начать лишь во второй половине октября.
В сентябре действия на востоке продолжались, 21 сентября сильной и хорошо обдуманной атакой была взята предмостная позиция у Якобштадта. Теперь удар должен был направиться на острова Эзель, Моон и Даго. Для операции требовалась лишняя дивизия и бригада самокатчиков, которые и были временно переброшены на восток с Фландрского побережья. Над подготовкой этого предприятия уже с середины сентября шла дружная работа совместно с морским ведомством. К концу месяца в Либаве уже находились наготове к отплытию флот, транспортные суда и десантный корпус. Но ввиду неблагоприятных ветров десантная операция замедлилась до середины октября.
Затянувшаяся до конца октября итальянская операция и до середины октября – действия против островов опять явились для нас невероятно тяжелым испытанием.
На западе, после кратковременного, глубокого затишья, возбудившего даже в некоторых штабах надежду, что Фландрское сражение уже закончено, 20 сентября опять разразился сильный неприятельский натиск на нашем фронте. Начался третий кровавый акт сражения. Центр тяжести атаки ложился в направлении на Пасшендале – Гелувельд. Англичане, очевидно, стремились овладеть возвышенностями, лежавшими между Ипром и линией Рулер – Менэн, с которых открывался широкий обзор в обе стороны. Эти высоты имели и для нас существенное значение; они служили нам земным наблюдательным пунктом и давали известное обеспечение от неприятельских взоров.
20-го атака противника имела успех. Она являлась доказательством превосходства наступления над обороной. Сила атаки заключалась не в неприятельских танках, которые доставляли большие хлопоты, но все-таки были выведены нами из строя. Превосходство наступления основывалось на мощи артиллерии и на том обстоятельстве, что наша артиллерия недостаточно поддерживала нашу пехоту в период, когда она сосредоточивалась, и в период самого штурма.
Новая английская атака, последовавшая 21 сентября, была отбита. Но уже 26-е для 4-й армии явилось тяжелым большим боевым днем, со всеми явлениями, обусловливающими значительность наших потерь. Если можно было примириться с утратой участков местности, то связанная с ней убыль в живой силе тяжело сказывалась. На Западном фронте мы опять ввязались в тяжелую борьбу, и на многих участках фронта должны были рассчитывать на возобновление неприятельских атак.
Наступил октябрь, относящийся к самым тяжелым месяцам войны. Всему свету, а он начинался в очень небольшом удалении от меня, были видны Тарнополь, Черновицы, Рига, затем Эзель, Удинэ, Тальяменто и Пиава, но ему не были видны лежавшие на моем сердце заботы и не были известны внутренние переживания наших многострадальных войск на Западном фронте. Мой разум был на востоке и в Италии, но сердце принадлежало Западному фронту, воля же должна была согласовать требования разума и сердца. Веселость уже давно меня оставила.
Бои третьего Фландрского сражения имели тот же отпечаток планомерности, как бои второго периода и как бои под Верденом: ограничение глубины прорыва для уклонения от наших контратак и для рассеяния их массовым артиллерийским огнем. После каждого боя, прибыв в штаб фронта или по телефону, я обсуждал с генералом фон Кулем или с полковником фон Лосбергом тактические выводы, которые следовало бы из него сделать. Теперь я опять отправился во Фландрию, чтобы обсудить эти вопросы с офицерами, непосредственными участниками боев. В каком-то направлении наша оборонительная тактика должна была быть изменена. Мы все это чувствовали, но было бесконечно трудно найти правильный путь. Те предложения, которые мне были сделаны участниками боев, преимущественно склонялись в сторону нашей прежней тактики. Они сводились к некоторому, впрочем, незначительному усилению нашей передовой линии и к отказу от контратаки активными дивизиями; последние должны были быть заменены местными контратаками. Эти контрудары должна была наносить дивизия, которая, образуя вторую волну, вплотную подходила к боевой части на широком фронте еще до начала неприятельского нападения. Этим путем достигалось сгущение и усиление боеспособности первой линии и еще большее углубление боевой части. Для верховного командования, в сущности, это означало, что позади каждой боевой дивизии передовой линии ему надлежало иметь вторую, что вызывало такие требования на войска, какие до сих пор еще не предъявлялись. Что обеспеченность обороны возрастет, если почти за каждой дивизией первой линии будет развернута вторая, это было арифметически ясно. Но столь же ясно было и другое заключение, что с этой целью многие участки фронта пришлось бы разредить много сильнее, чем раньше. Мне нужно было посмотреть, что можно было сделать. Я приветствовал введение тактических изменений, хотя в моем штабе высказывались возражения против отмены указаний для «оборонительного боя». Но я считал необходимым отдать преимущество боевому опыту.
Дальнейшее тактическое заключение, которое было сделано, состояло в признании важности земного артиллерийского наблюдения. Только с его помощью возможно было сметать наступающую и главным образом уже ворвавшуюся в нашу линию неприятельскую пехоту и быстро сосредоточивать массовый огонь на важнейших пунктах поля сражения.
О танках суждения были довольно спокойны, в них не усматривалось особой опасности. Я нарочно поставил вопрос о «танковой панике», но строевые офицеры не согласились с наличием таковой.
Само собой разумеется, что 4-я армия была, насколько возможно, богато снабжена артиллерией, боевыми припасами, летчиками и техническими средствами. Даже полковник фон Лосберг, который всегда проявлял большую жадность, на этот раз был доволен средствами своего фронта и мною. На Западном фронте на операции на востоке и в Италии смотрели очень озабоченно.
В начале октября вновь ожила артиллерийская деятельность, 2 и 3 октября ознаменовались сильными артиллерийскими боями. 4-го утром начался пехотный бой. Сражение было очень тяжелым, и удержаться удалось только с большими потерями. Выяснилось, что введенное после моей октябрьской поездки на фронт уплотнение передовой линии не оказалось подходящим лекарством. С этого момента я решил, никого не спрашивая, положиться только на собственное суждение и предложил 4-й армии немедленно образовать «передовое поле», т. е. создать узкую полосу между неприятельской передовой линией и линией подвижной обороны наших войск. При наступлении противник должен был проходить это передовое поле, что давало время артиллерии вцепиться в неприятеля, прежде чем он достигнет нашей главной оборонительной линии. Главные затруднения заключались в отступлении войск, занимавших передовое поле, во время неприятельской атаки и в навлечении артиллерийского огня на нашу оборонительную линию. Понятие «передовое поле» в дальнейшем получило различное, часто запутанное толкование. Но основная мысль была проста и ясна. 4-я армия вначале весьма сдержанно приступила к выполнению моего предложения образовать «передовое поле» и только постепенно пришла к сознанию его целесообразности.
Сверх того я беспрерывно настаивал на массовом применении артиллерии и на сильном сосредоточении огня.