Русское словесное ударение для понимания тяжело; скрывать нечего. Академик Зализняк посвящал ему захватывающие публичные лекции, которые с того и начинал: правила расстановки ударения в русских словах очень сложны, нелинейны, и для того, чтобы в них разобраться, нужно «откатываться» далеко вглубь веков и прослеживать, как смешиваются и накладываются друг на друга разные словообразовательные модели. Почему в словах «золото», «болото» и «долото», отличающихся одной буквой, ударения стоят на разных слогах? Как могло переползти на первый слог ударение в чудовищном слове «выкристаллизовавшийся»?!
При этом, объяснял Зализняк, сама идея свободного словесного ударения вовсе не является универсальной и общечеловеческой. Француз, разумеется, слышит, что на последнем слоге отдельного, не служебного слова тон повышается, но вопрос «на каком слоге стоит ударение?» поверг бы его в замешательство: во французском языке такая грамматическая категория отдельно просто не выделяется! Но мы не французы, и вопрос о том, где ставить ударение в слове Ялуторовск, не давал мне покоя всю дорогу, напомнив заодно забавный диалог с подругой-филологиней, на сей раз не итальянской, а петербургской. Мы заспорили однажды о том, как надо произносить — «Обвóдный канал» или «Обводнóй».
— Мне казалось, это от слова «обводить», — говорил я.
— Правильно, — отвечала она, — поэтому «Обвóдный». — А потом, видимо, чтобы добить, добавила: — Хотя это не самый сложный случай. Я долго не понимала, почему вы, москвичи, говорите «Петрóвка».
— Да как же еще можно произнести?!
— «Пéтровка».
— Что?!
— Ну как же: Дмúтровка и Пéтровка!
О, Петербург!..
Признаюсь откровенно: мне до сих пор очень хочется произнести Ялутровск, как Самотлор (Тюменской области). Но этот 40-тысячный городок в той же Тюменской области — Ялуторовск. Википедия, наш новейший всемирный информаторий, уверяет, что это название происходит от стоявшего с XIV века на старой казанской дороге татарского городища Явлу-тур. Пусть так!
Впрочем, кроме трудного названия, всем остальным город хорош чрезвычайно. Просто, можно сказать, образцовый небольшой городок, каким он должен быть. Подъезжая к центральной площади, я обратил внимание на бережно восстановленное угловое здание, несущее все приметы дерзновенного конструктивизма 1920-х, а за ним — целую улицу городских усадеб, на вид — первой половины XIX века. «Неужели сохранились?!» — поразился я. Реальность оказалась еще удивительнее: эти домики построил с нуля по чертежам XIX века местный девелопер, большой ревнитель старины. И, как я с удовольствием признаю, человек, наделенный вкусом и здравым смыслом.
Впрочем, должен признаться, что был подготовлен к такому повороту. Еще в 2010 году, спасаясь с трехлетней дочкой от страшной о ту пору московской жары и разгулявшихся лесных пожаров на петербургской даче у подруги (нет, не той, которая с «Пéтровкой»), я обратил внимание на стоящий на противоположном берегу речушки дом — натуральную «образцовую деревенскую усадьбу» из николаевского альбома «образцовых гражданских строений». Но увидеть такое строгое соблюдение стилистического канона XIX века на берегу Тобола было все-таки более удивительно, чем под Петербургом.
После этого я уже не с таким удивлением, но с не меньшим удовольствием полюбовался на белоснежный корабль, великолепный Сретенский собор, и обошел местный краеведческий музей, известный как Ялуторовский острог. Излишне говорить, что словно отороченная гигантскими остро заточенными карандашами средневековая деревянная крепость целиком восстановлена с нуля. Но она хорошо вписалась в пейзаж и удачно балансирует между исторической реконструкцией и туристическим аттракционом. Двор крепости заставлен скульптурами, внутренние помещения полны историческими экспонатами и современными активностями (Владимир Пахомов благословил меня на употребление этого явно американского оборотца). Особенно нам всем понравились деревянные куколки, которые от слаженного стука кулаками и ладонями по столу начинали кружиться в бешеном хороводе. Настоящий drum session la russe (Шишков, прости…). Но истинная хозяйка крепости — продавщица сувениров и оберегов, которая, явно используя стихийное НЛП, погружала покупателей в настоящий транс. Из транса мы выходили с яркими куколками и амулетиками в руках: сеанс безобидной домашней магии.
Магией, можно сказать, занимается и местный скульптор Владимир Шарапов, в дом-мастерскую к которому мы напросились. Скульптор с петербургской выучкой, он тридцать лет назад вернулся в родной город и живет с ним в гармонии, выезжая на выставки и иногородние монументальные работы, но всегда возвращаясь в город, в 2009 году сделавший его своим почетным гражданином. «Скульптуры В. Н. Шарапова формируют историческую среду Ялуторовска», — уверяет местная пресса. И это действительно так.
Внимание мое привлекли не только мастеровитые и вдохновенные скульптуры Владимира Шарапова, но и памятник несколько другого рода: суровая плита, поставленная на площади перед собором в память о содержавшихся здесь в 1829–1856-м годах декабристах. Я задумался: а стали бы ставить памятную плиту молодым офицерам «хороших фамилий», практически — тогдашним хипстерам, выведшим свой полк для того, чтобы опротестовать незаконную, по их мнению, передачу власти, в наши дни, когда массовые уличные протесты из учебников истории нечаянно перекочевали в сводки новостей? Как вообще рассказывают о декабристах в школе в наши дни?..
К сожалению, в ходе поездки мне не представилось возможности поговорить с учителем истории. Но зато мы интересно побеседовали с учителем литературы.
Курган
Владимир Пахомов рассказал курганцам о непроизносимых согласных.
Когда на уроках русского языка в школе учат это правило, то обычно предлагают запомнить вместе слова «сверстник» и «ровесник». В слове «сверстник» пишется непроизносимая согласная «т», а в похожем слове «ровесник» она не нужна. Сверстник — это тот, с кем ты прошел одинаковое количество верст, говорят нам в школе, поэтому проверочное слово здесь — «верста». А ровесник — тот, с кем ты прожил равное количество вёсен, поэтому проверочное слово здесь — «весна», где нет буквы «т».
У такого объяснения есть небольшой плюс — оно помогает запомнить правильное написание. И очень большой минус — история слов здесь искажается: частично — в случае со словом «сверстник», а полностью — в случае со словом ровесник. Вам тоже говорили, что ровесник — тот, с кем прожито одинаковое количество вёсен? Вас обманули. К слову «весна» существительное «ровесник» не имеет никакого отношения.
Слово «ровесный» составилось из древнего корня «ров», который мы встречаем в словах «ровный», «ровня», «ровнять», и суффиксов «ес» и «н». Исторический суффикс «ес» можно обнаружить и в других словах. Для этого достаточно сравнить пары «чудо» — «чудеса», «небо» — «небеса», «слово» — «словеса». Неоткуда было взяться букве «т» в словах «ровесный», «ровесник», «ровесница», так и закрепилось исторически оправданное написание — без «т».
А вот слово «сверстник» действительно родственно «версте». Но в древнерусском языке существительное «верста» означало «возраст», «сверстник», «пара», «ровня». В диалектах эти значения сохраняются до сих пор. Конечно, верста — это еще и мера длины, немного больше километра. Александр Афанасьевич Потебня, языковед и философ XIX века, описал, как развивалось значение этого слова. «Верста» родственно глаголу «вертеть», и сначала верстой называли поворот плуга в конце сделанной им борозды, потом — сами борозды, равные друг другу, а дальше — любое одинаковое расстояние или время, любую равную часть. Затем значение раздвоилось: одна ветвь — верста как расстояние, мера пространства; другая — как возраст. От версты — «возраста», а не от версты — «расстояния» образовалось прилагательное «сверстный», равный по возрасту, а от него уже и существительные «сверстник» и «сверстница», конечно, с буквой «т».
Вот такие причудливые повороты судьбы скрываются в написании слов.
В индустриальный и приграничный Курган из очаровательного Ялуторовска мы, как и в Омск, приехали уже затемно, поэтому, к сожалению, тоже мало что видели. Запомнился залитый серебряной краской памятник местному пионеру-герою Коле Мяготину, введенному в этот чин за мученический подвиг, в общем, соответствующий аналогичному подвигу всесоюзного Павлика Морозова — и столь же сильно мифологизированный. Отставляя сейчас вопрос, что там было на самом деле, а чего не было (желающие могут справиться в «Википедии», а нежелающие — помедитировать на слова акулы интернет-журналистики Вячеслава Варванина, что никакого «насамомделя» не существует), я не могу не заметить, что нигде так явственно, как в этих скромных во всех смыслах памятниках, не проступает твердый религиозный фундамент официально атеистической советской власти, для которой Октябрьская революция и Победа, 7 ноября и 9 мая, были тем же, что для христиан — получение Моисеем скрижалей и Воскресение Христово. Эти даты — центральные события советского, так сказать, Ветхого и Нового завета, главные оправдания собственного существования, экономическая ущербность которого уже к 30-летию Победы проступила вполне отчетливо. У нас нет колбасы — зато мы победили! При таком подходе вопрос, сколько же мы еще будем переживать далекое историческое событие, победу во Второй мировой войне, как экзистенциальное, вопреки тому, что живых свидетелей уже практически не осталось, становится неуместен и неприличен. Отмечают же христиане на каждое Рождество и Пасху события двухтысячелетней давности как сегодняшние, и никого это не удивляет. И никого не удивляет, что мощные фигуры революционных пророков и боевых апостолов обрастают сонмом более соразмерных человеку ангелов, угодников, местночтимых святых. Таких, как навеки 14-летний Коля Мяготин.