внутренним, то мы можем лишь сказать, что цель всякой жизни есть смерть и, заходя еще дальше, что неживое существовало прежде живого.
Когда-то в неживой материи каким-то еще совершенно невообразимым силовым воздействием были пробуждены свойства жизни. Может быть, это был процесс, примерно похожий на другой процесс, пробудивший позже в известном слое живой материи сознание. Возникшее тогда в до тех пор неживой материи напряжение стремилось уравновеситься; так был дан первый первичный позыв – возвращения в неживое. Жившая в те времена субстанция еще легко умирала; жизненный путь ее был еще, вероятно, краток, направление его предопределялось химической структурой молодой жизни. Возможно, что в продолжение долгого времени живая материя все снова создавалась и снова легко умирала, пока руководящие внешние воздействия не изменились настолько, что принудили оставшуюся в живых субстанцию к все более широким отклонениям от первоначального образа жизни и к все более сложным окольным путям достижения конечной цели – смерти. Эти окольные пути к смерти, в точности удержанные консервативными первичными позывами, дали бы в настоящее время картину жизненных феноменов. Если считать природу первичных позывов исключительно консервативной, то нельзя прийти к другим предположениям о происхождении и цели жизни.
Не меньше поражают и те заключения, которые мы можем сделать о больших группах первичных позывов, стоящих за жизненными феноменами организмов. Теоретическое предположение о наличии в каждом организме первичного позыва самосохранения, который мы признаем в каждом живом существе, поразительным образом противоречит предпосылке, что совокупная жизнь первичных позывов служит нахождению смерти; если придерживаться этой точки зрения, то значительно уменьшается теоретическое значение инстинкта самосохранения, инстинкта власти и инстинкта собственной значимости, они являются частными влечениями, предназначенными для того, чтобы обеспечить организму его собственный путь к смерти и не допустить других возможностей возврата в неорганическое, кроме имманентных; но выпадает загадочное, стоящее вне всякой связи с остальным стремление организма во что бы то ни стало продолжать свое существование. Остается только желание организма умереть на свой лад; и эти сторожа жизни первоначально были спутниками смерти. При этом возникает парадокс, что живой организм самым энергичным способом противится воздействиям (опасностям), которые помогли бы ему в кратчайший срок (так сказать, коротким замыканием) достигнуть своего конечного жизненного назначения; но это поведение характеризует как раз чисто инстинктивное стремление в противоположность разумному.
Но одумаемся – ведь этого быть не может! Совершенно иное значение приобретают сексуальные первичные позывы, которым учение о неврозах отводит особое место. Не все организмы подчинены внешнему принуждению, побуждавшему их к все далее идущему развитию. Многим из них удалось удержаться на своем низком уровне до настоящего времени; ведь и сегодня еще живут если не все, то все же многие живые существа, похожие, должно быть, на предступени высших животных и растений. И не все элементарные организмы, которые составляют сложное тело высшего живого существа, проходят полный путь развития до своей естественной смерти. Некоторые из них, как, например, зародышевые клетки, сохраняют, вероятно, первоначальную структуру живой субстанции и через известное время, нагруженные всеми унаследованными и вновь приобретенными свойствами первичных позывов, отделяются от организма как целого. Может быть, именно эти два качества и дают им возможность самостоятельного существования. При благоприятных условиях они начинают развиваться, т. е. повторять игру, которая их породила. И все это кончается тем, что опять часть их субстанции доводит свое развитие до конца, в то время как другая, как новый остаточный зародыш, снова возвращается к началу своего развития. Так эти зародышевые клетки ведут свою работу против умирания живой субстанции и достигают результата, который должен казаться нам потенциальным бессмертием, хотя оно, быть может, означает лишь продление смертного пути. Чрезвычайно важным представляется нам тот факт, что эта функция зародышевой клетки укрепляется или вообще делается возможной только путем слияния клетки с другой клеткой, на нее похожей, но все же отличной.
Первичные позывы, хранящие судьбы этих элементарных организмов, что переживают сроки жизни отдельных существ, заботящиеся о их целости, пока они беззащитны против раздражений внешнего мира, осуществляющие их встречи с другими зародышевыми клетками и т. д., образуют группу сексуальных инстинктов. Они консервативны в том же смысле, как и другие первичные позывы, так как воспроизводят прежние состояния живой субстанции; но они в большей степени консервативны, так как способны к особенно сильному сопротивлению внешним воздействиям, а помимо того, консервативны и в более широком смысле, так как сохраняют самую жизнь на более долгие времена[530]. Они являются истинными первичными позывами жизни; они противодействуют намерению других первичных позывов, которые своими функциями ведут к смерти; этот факт указывает на противоположность между ними и другими первичными позывами, противоположность, значение которой с самого начала признано учением о неврозах. Думается, что жизнь организмов движется прерывистым темпом; одна группа первичных позывов устремляется вперед, чтобы в возможно краткий срок достигнуть конечной цели жизни; другая группа на известном этапе этого пути устремляется назад, чтобы, начиная с известной точки, проделать путь снова и тем самым удлинить его продолжительность. Но даже если сексуальность и разница полов и не существовала в начале жизни, то все же остается возможность, что с самого начала стали действовать первичные позывы, позже определенные как сексуальные, и что эти первичные позывы начали свое противоборство игре первичных позывов «Я» именно тогда, а не в более позднее время[531].
Вернемся теперь назад и спросим, не представляются ли все эти рассуждения лишенными основания? Правда ли, что, помимо сексуальных первичных позывов, не существует других первичных позывов, кроме как восстанавливающих прежнее состояние? Нет ли таких, которые стремятся к состоянию, еще никогда не достигнутому? В органическом мире я не знаю достоверного примера, который противоречил бы предложенной нами характеристике. Конечно, в растительном и животном мире нельзя установить всеобщего инстинкта к более высокому развитию, хотя такое направление развития фактически остается неоспоримым. Но, с одной стороны, если одну ступень развития мы объявляем более высокой, чем другую, то это часто только вопрос нашей оценки, а, с другой стороны, биология указывает, что высшее развитие в одном пункте очень часто искупается или уравнивается регрессом в другом. Кроме того, существует достаточно животных видов, ранние состояния которых показывают, что их развитие приняло скорее регрессивный характер. Оба фактора – как развитие к высшему, так и регрессивное развитие – могут быть результатом внешних сил, толкающих к приспособлению; роль первичных позывов в обоих случаях может быть ограничена тем, чтобы удержать вынужденное изменение как внутренний источник наслаждения[532].
Многим из нас трудно будет отказаться от привычной веры, что в самом человеке живет инстинкт совершенствования, который привел его на высоту современных духовных достижений и этической сублимации, и что этот инстинкт позаботится о дальнейшем развитии в сверхчеловека. Но я не верю в такой внутренний инстинкт и не вижу пути, который мог бы спасти эту благодетельную иллюзию. Мне кажется, что прежняя история развития человека имеет то же объяснение, что и история животных, и то, что можно наблюдать у ограниченного количества человеческих индивидов как неутомимый порыв к дальнейшему совершенствованию, без труда объясняется как следствие вытеснения первичных позывов, на котором и построены наибольшие ценности человеческой культуры. Вытесненный первичный позыв никогда не перестает стремиться к своему полному удовлетворению, которое состояло бы в повторении первичного опыта удовольствия; все замены, выработки реакций и сублимации недостаточны, чтобы устранить его постоянное напряжение, и из разности между найденным и требуемым удовлетворением создается движущий момент, не позволяющий остановиться в какой бы то ни было из создавшихся ситуаций; он, по словам поэта, «необузданно стремится все вперед» (Мефистофель в «Фаусте», I, сц. IV). Путь назад, к полному удовлетворению, как правило, прегражден сопротивлениями, поддерживающими вытеснения, и, таким образом, не остается ничего иного, как движение в другом, еще свободном направлении развития, правда, без перспективы завершить процесс и достигнуть цели. Процессы, наблюдаемые при образовании невротической фобии (которая ведь представляет собой не что иное, как попытку бегства от удовлетворения первичного позыва), дают нам образец этого кажущегося «стремления к совершенствованию», о котором мы не в состоянии сказать, что он присущ всем человеческим индивидам. Динамические условия для него существуют, конечно, повсюду, но экономические обстоятельства только в редких случаях благоприятствуют этому феномену.
Я прибавлю лишь одно слово о вероятности того, что стремление Эроса объединять все органическое во все большие единства заменяет этот инстинкт совершенствования, который мы признать не в силах. В соединении с воздействиями вытеснения это стремление объяснило бы феномены, приписываемые инстинкту совершенствования.
VI
Полученный нами результат, устанавливающий резкую противоположность между первичными позывами «Я» и сексуальными первичными позывами, сводя первые к стремлению к смерти, а вторые – к стремлению к жизни, во многих отношениях не удовлетворит, конечно, и нас самих. Добавим к этому, что только у первых первичных позывов «Я» мы могли установить их консервативный или, лучше сказать, регрессивный характер, соответствующий вынуждению повторения. Напомним, что, согласно нашей гипотезе, первичные позывы «Я» возникли от оживания неживой материи и стремятся вернуться в неживое. А сексуальные первичные позывы воспроизводят, очевидно, примитивные состояния живого существа; но целью, к которой они стремятся всеми возможными средствами, является слияние двух определенным образом дифференцированных зародышевых клеток. Если это соединение не осуществляется, то зародышевая клетка умирает так же, как и все остальные элементы многоклеточного организма. Только при условии соединения их половая функция способна продлить жизнь и придать ей видимость бессмертия. Какое же важное событие хода развития живой субстанции повторяется половым размножением или предшествующей ему копуляцией двух индивидов из среды одноклеточных? На это у нас ответа нет, и поэтому для нас было бы облегчением, если бы все наше построение оказалось ошибочным. Отпала бы противоположность первичных позывов «Я» (инстинктов смерти) и сексуальных первичных позывов (инстинктов жизни), и вместе с этим вынуждение повторения потеряло бы то значение, которое ему приписывается.