Остановимся вкратце на этом строго дуалистическом понимании первичных позывов. Согласно теории Э. Геринга о процессах, происходящих в живой субстанции, в этой субстанции непрерывно наблюдаются два процесса противоположного направления – один конструктивный, ассимилирующий, и другой – разрушающий, диссимилирующий. Может быть, мы осмелимся признать в этих двух направлениях жизненных процессов деятельность наших обоих видов первичных позывов – инстинктов жизни и инстинктов смерти? Но есть что-то, чего нам не утаить: мы нечаянно зашли в область философии Шопенгауэра, для которого ведь смерть является подлинным результатом и, таким образом, и целью жизни[541], а сексуальный инстинкт – воплощением воли к жизни.
Сделаем смелый шаг вперед. По общепринятому мнению, соединение многих клеток в один жизненный узел – в многоклеточность организмов – стало средством для продления жизни. Одна клетка способствует сохранению жизни другой клетки, и клеточное государство может продолжать свою жизнь, даже если отдельные клетки должны отмереть. Мы уже слышали, что и копуляция, временное слияние двух одноклеточных, действует на обоих омолаживающим и оживляющим образом. В этом случае можно было бы попытаться перенести установленную психоанализом теорию либидо на отношение клеток между собой и представить себе, что жизненные или сексуальные инстинкты, действующие в каждой клетке, делают своим объектом другие клетки, частично нейтрализуют их инстинкты смерти, т. е. вызванные ими процессы, и таким образом сохраняют их жизнь, в то время как другие клетки действуют так же в отношении к первым, а третьи жертвуют собой, производя эту либидозную функцию. Сами зародышевые клетки вели бы себя абсолютно «нарциссически» – мы пользуемся этим выражением в учении о неврозах, когда индивид сохраняет либидо в себе, ничего не отдавая для зарядки объекта. Зародышевые клетки нуждаются в либидо, в деятельности своих жизненных инстинктов для самих себя, чтобы иметь в них запас для дальнейшей усиленной конструктивной работы. Может быть, и клетки злокачественных, разрушающих организм образований можно признать в том же смысле нарциссическими. Ведь патология готова считать их зародыши прирожденными и признать за ними эмбриональные качества. В таком случае либидо наших сексуальных первичных позывов совпадает с объединяющим все живущее Эросом поэтов и философов.
Тут мы имеем повод проследить медленное развитие нашей теории либидо. Анализ неврозов перенесения заставил нас установить прежде всего противоположность между сексуальными первичными позывами, направленными на объект, и другими, которые были нам еще недостаточно понятны и которые мы предварительно назвали первичными позывами «Я». В первую очередь среди них следовало признать первичные позывы, служащие самосохранению индивида. Какие другие различия следовало там делать, было неизвестно. Никакое другое знание не было бы так важно для обоснования научной психологии, как приблизительное проникновение в общую природу и возможные особенности первичных позывов. Ни в одной области психологии мы не бродим наугад в такой степени, как именно здесь. Каждый устанавливал столько инстинктов или «основных инстинктов», сколько ему было угодно, и распоряжался ими, как древнегреческие натурфилософы своими четырьмя элементами: водой, землей, огнем и воздухом. Психоанализ, который не мог обойтись без какого-нибудь предположения относительно первичных позывов, придерживался вначале популярного деления, образцом которого является «Голод и Любовь». Это, по крайней мере, не было новым актом произвола. Это значительно помогало в психоанализе неврозов. Понятие сексуальности и вместе с этим понятие сексуального первичного позыва подлежало, конечно, расширению, пока оно не включило многое, что не укладывалось в функцию размножения; это вызвало немало шума в строгом, знатном или просто лицемерном свете.
Следующий шаг был сделан, когда психоанализ смог приблизиться к психологическому «Я», которое сначала стало знакомо ему лишь как вытесняющая, цензурирующая инстанция, способная к защитным построениям и образованию реакций. Правда, критические и другие дальновидные умы давно уже протестовали против ограничения понятия либидо как энергии сексуальных инстинктов, направленных на объект. Но они позабыли объяснить, откуда у них явилось это лучшее понимание, и не сумели вывести из своей теории чего-либо пригодного для психоанализа. При дальнейшем более осмотрительном продвижении вперед психоаналитическое наблюдение подметило, как регулярно либидо отходит от объекта и направляется на «Я» (интроверсия); и, изучая развитие либидо ребенка в ранних фазах, психоанализ пришел к заключению, что «Я» является истинным и первоначальным резервуаром либидо и только от него исходит на объект. «Я» было причислено к сексуальным объектам, и притом было объявлено самым важным из них. Пребывание в «Я» означало нарциссичность либидо[542]. В либидо нарциссического характера, конечно, проявлялись силы сексуальных первичных позывов в психоаналитическом смысле; их пришлось идентифицировать с первичными позывами самосохранения, признанными уже с самого начала. Таким образом, первоначальная противоположность между инстинктами «Я» и сексуальными инстинктами стала недостаточной. Часть инстинктов «Я» была признана либидозной; в «Я» – вероятно, наряду с другими – действовали и сексуальные инстинкты; но мы все же вправе сказать, что старая формулировка, утверждавшая, что психоневроз основан на конфликте между инстинктами «Я» и сексуальными инстинктами, не содержит положений, которые могли бы быть теперь отвергнуты. Разница между обоими видами первичных позывов, которая понималась вначале более или менее качественно, должна определяться теперь иначе, а именно топически. Особенно это касается невроза перенесения – главного объекта психоаналитического изучения, – он остается результатом конфликта между «Я» и либидозной объективной заряженностью.
Следует подчеркнуть либидозный характер инстинктов самосохранения именно теперь, когда мы отваживаемся на дальнейший шаг и признаем сексуальный инстинкт Эросом, который все объединяет, а нарциссическое «Я-либидо» выводим из частичек либидо, которыми клетки сомы связаны друг с другом. Но теперь внезапно возникает следующий вопрос: если инстинкты самосохранения также имеют либидозную природу, то, может быть, не существует никаких других инстинктов, кроме либидозных? Иных, по крайней мере, мы не видим. Тогда, однако, приходится признать правоту критиков, которые с самого начала подозревали, что психоанализ все объясняет сексуальностью; или же надо согласиться с новаторами вроде Юнга, которые весьма решительно объявили либидо «движущей силой» вообще. Разве это не так?
В наши намерения получение такого результата никоим образом не входит. Ведь мы исходили из резкого деления на первичные позывы «Я» (инстинкты смерти) и на сексуальные первичные позывы (инстинкты жизни). Мы готовы были причислить и так называемые инстинкты самосохранения к инстинктам смерти, но мы затем внесли поправку и отказались от этой точки зрения. Наше понимание с самого начала было дуалистическим, и оно теперь острее, чем прежде, с тех пор как мы эти противоположности обозначаем не как первичные позывы «Я» и сексуальные первичные позывы, а как первичные позывы жизни и первичные позывы смерти. Теория либидо, принадлежащая Юнгу, является, напротив, монистической; то, что свою единственную движущую силу он назвал либидо, должно было вызвать смущение, но не должно, однако, влиять на наш ход мыслей. Мы предполагаем, что в «Я», кроме либидозных инстинктов самосохранения, действуют еще другие инстинкты, и мы хотим добиться возможности их указать. К сожалению, анализ «Я» так мало продвинут, что отыскание доказательств становится затруднительным. Либидозные инстинкты «Я», весьма вероятно, особенным образом соединены с другими инстинктами «Я», нам еще не знакомыми. Еще прежде, чем мы ясно поняли суть нарциссизма, в психоанализе уже возникло предположение, что инстинкты «Я» включают в себя либидозные компоненты. Но это довольно ненадежные возможности, и противники едва ли их примут во внимание. Затруднение заключается в том, что до сих пор психоанализ смог доказать лишь существование либидозных первичных позывов. Но все же не следует делать вывода, что других не существует.
При настоящей неясности учения о первичных позывах нам представляется неправильным отказываться от какой-либо новой мысли, обещающей нам объяснение. Мы исходили из великой противоположности между первичными позывами жизни и первичными позывами смерти. Сама объектная любовь показывает нам вторую такую полярность, а именно любви (нежности) и ненависти (агрессии). Если бы нам удалось привести обе эти полярности во взаимную связь, вывести одну из другой! Мы всегда признавали в сексуальном инстинкте компонент садизма[543]. Этот компонент может, как мы знаем, сделаться самостоятельным и в виде извращения овладеть совокупной сексуальной устремленностью данного лица. Он, как господствующий инстинкт-компонент, проявляется также в одной из так мною называемых «прегенитальных организаций». Но как можно из жизнеутверждающего Эроса вывести инстинкт садизма, направленный на повреждение объекта? Не следует ли предположить, что этот садизм в сущности является инстинктом смерти, который, будучи оттеснен от «Я» влиянием либидо нарциссического характера, может проявиться только на объекте? Он тогда переходит в сексуальную функцию. В оральной стадии либидо любовное овладение еще совпадает с уничтожением объекта; позже садистский инстинкт выделяется особо и, наконец, на ступени примата гениталий принимает на себя, в целях размножения, функцию так овладеть сексуальным объектом, как этого требует выполнение полового акта. Да, можно было бы сказать, что вытесненный из «Я» садизм показал путь либидозным компонентам сексуального инстинкта; позже и они устремляются к объекту. Там, где первоначальный садизм не подвергается ограничению или слиянию, устанавливается знакомая в любовной жизни амбивалентность: любовь – ненависть.