и ее привязанности и стала обращаться с ней дружелюбнее.
Примерно через полгода после этого несчастья родители обратились к врачу и попросили его вернуть дочь в нормальное состояние. Попытка девушки покончить с собой прекрасно продемонстрировала, что силовые методы домашнего контроля не в состоянии справиться с существующим расстройством. Позиции отца и матери по его поводу лучше рассматривать по отдельности. Отец – серьезный, уважаемый мужчина, в душе очень ласковый, но из-за своей напускной строгости несколько отдаленный от детей. Его обращение с единственной дочерью целиком определялось оглядками на жену, ее мать. Когда он впервые узнал о гомосексуальных наклонностях дочки, то вскипел гневом и намеревался угрозами подчинить ее себе; тогда он, видимо, колебался между различными, но в равной мере неприятными точками зрения: видеть ли в ней порочное, ущербное или же психически больное существо. Даже после происшедшего несчастья он не достиг уровня того взвешенного смирения, которое один из наших коллег-врачей по случаю до некоторой степени аналогичного «слета с катушек» в своей семье выразил следующими словами: «Это такая же беда, как и любая другая!» Гомосексуальность дочери пробудила в отце что-то вроде крайнего озлобления. Он решил давить ее, не гнушаясь средствами; довольно широко распространенное в Вене пренебрежение психоанализом не помешало ему обратиться к его помощи. Если бы и этот путь оказался несостоятельным, у него в запасе оставалось еще одно мощное противоядие: быстрое замужество должно было пробудить природные инстинкты дочери и заглушить ее противоестественные наклонности.
Настроение матери в отношении дочери определить удалось с большим трудом. Она была еще моложавой женщиной, явно не желающей отказаться от претензии привлекать людей своей красотой. Ясно было только, что она восприняла увлечение дочери не так трагично и возмущалась по его поводу не так бурно, как отец. На протяжении довольно долгого времени она пользовалась даже доверием девушки касательно ее влюбленности в упомянутую даму; пристрастность матери против нее, по сути, вызывалась, видимо, той наносящей вред откровенностью, с которой дочь оповещала весь свет о своих чувствах. Мать и сама страдала невротичностью несколько лет, ее радовала мощная поддержка со стороны мужа, с детьми она вела себя очень неровно: жестко, собственно говоря, с дочерью, чересчур ласково со своими тремя мальчиками, младшему из которых, последышу, не было в тот момент и трех лет. Более четко разобраться в ее характере оказалось нелегко, так как под влиянием мотивов, которые удалось понять лишь позднее, сообщения пациентки о матери постоянно страдали сдержанностью, о которой в отношении отца не было и речи.
Врач, который должен был взять на себя психоаналитическое лечение девушки, имел несколько причин чувствовать себя неуютно. Он не оказался в ситуации, которая необходима для проведения анализа и только с помощью которой он мог продемонстрировать свои терапевтические возможности. Как известно, в своем идеальном виде подобная ситуация выглядит следующим образом: некто, все еще владеющий собой, страдает от какого-то внутреннего конфликта, с которым в одиночку справиться не может, и тогда он обращается к психоаналитику, жалуется ему по сему поводу и просит его помочь. Тогда-то врач работает рука об руку с частью болезненно раздвоившейся личности против другой стороны конфликта. Иные, чем эта, ситуации для психоанализа больше или меньше неблагоприятны, добавляют к внутренним трудностям подвергнутого лечению случая дополнительные. По существу, несовместимы с применением психоанализа ситуации, похожие на ситуацию застройщика, который заказывает у архитектора проект виллы на свой вкус и под свои запросы, или ситуация набожного мецената, который поручает художнику написать икону, а в ее углу найти место для своего изображения в молитвенной позе. Правда, уже минули те дни, когда муж уведомлял врача: «Моя супруга стала нервной, поэтому плохо переносит меня. Вылечите ее, так чтобы мы опять могли наслаждаться счастливым супружеством». Однако довольно часто оказывается, что такое поручение невыполнимо, то есть врач не в состоянии достичь результата, ради которого муж возжелал вылечить жену. Как только та освободилась от своих невротических затруднений, она добивается расторжения брака, сохранение которого было возможно только в условиях ее невроза. Другой пример: родители просят вылечить их мальчика, ставшего нервным и строптивым. Под здоровым они понимают такого ребенка, который не доставляет родителям никаких хлопот и только радует их. Излечение врачу может удаться, но после выздоровления ребенок еще решительнее продолжает двигаться избранным им путем, а родители становятся недовольны дитяткой еще больше, чем ранее. Короче, вовсе не безразлично, подвергнется ли человек психоанализу по собственному настоятельному желанию или же из-за того, что его к этому подвигли другие, желает ли он сам перемен в себе либо этого желают только любящие его родственники или те, от кого следует ожидать такой любви.
В качестве дополнительных неблагоприятных факторов нужно рассматривать те обстоятельства, что девушка вовсе не была больной – у нее не было внутренних причин, доставляющих страдания, – и что поставленная задача заключалась не в устранении невротического конфликта, а в преобразовании одного варианта генитальной организации сексуальной жизни на другой. Согласно моему опыту, добиться устранения сексуальной инверсии, или гомосексуальности, никогда не выглядело легким делом. Более того, я обнаружил, что оно достигается только при особенно благоприятных обстоятельствах, и даже тогда успех, по сути, состоял в том, что ограниченному интересом к своему полу человеку удавалось высвободить прегражденный доселе путь к другому полу, то есть восстановить полностью его бисексуальное функционирование. В последующем только от его доброй воли зависело, захочет ли он забросить другой, осуждаемый обществом путь, а в некоторых случаях он именно так и поступал. Нужно напомнить себе, что и нормальная сексуальность основывается на ограничениях выбора сексуального объекта, а в целом операция по превращению полностью сформировавшегося гомосексуала в гетеросексуала выглядит не более обнадеживающей, чем противоположная, только последнюю по серьезным практическим основаниям никогда не проводят.
Естественно, количественные успехи психоаналитической терапии в лечении весьма многообразной гомосексуальности по количеству не очень впечатляют. Как правило, гомосексуал имеет возможность не отказываться от объекта своей любви; его не удается убедить, что удовольствие, которого он лишается при отказе от своей ориентации, будет обретено вновь на другом объекте. Если он вообще чувствует необходимость лечиться, то чаще всего к этому его подвигли внешние мотивы: социальные ограничения и опасности его выбора сексуального объекта, – сказываются также такие компоненты инстинкта самосохранения, как повышенная слабость в борьбе против сексуальных устремлений. Несколько позднее удается раскрыть его тайный план: с помощью очевидной неудачи этой попытки вылечиться он успокаивает самого себя, что сделал все возможное в борьбе со своей специфической природой и теперь с чистой совестью ее можно оставить в покое. Там, где оглядка на любимых родителей и родственников стала мотивом попытки излечиться, дело обстоит несколько иначе. Тогда действительно имеются либидозные устремления, которые способны сформировать противостоящую гомосексуальному выбору объекта энергию, но ее мощи редко оказывается в достатке. Только там, где фиксация на объекте того же пола еще не стала достаточно прочной, или там, где обнаруживают себя корни или остатки гетеросексуального выбора, то есть при еще не установившейся или при явно бисексуальной организации, можно давать благоприятный прогноз психоаналитической терапии.
По этим основаниям я категорически избегал поддерживать надежды родителей на исполнение их желаний. Я объявил только о своей готовности тщательно изучить – на протяжении нескольких недель или месяцев – девушку, чтобы после этого высказаться о перспективах воздействия на нее путем продолжения психоаналитического курса. Ведь во всех без исключения случаях он разделяется на две четко обособленные фазы: на первой врач добывает необходимую информацию о пациенте, знакомит того с гипотезами и постулатами психоанализа и развивает перед ним схему возникновения его недуга, в правильности которой он убеждается на основании доставленного психоанализом материала. Во второй фазе пациент сам овладевает предъявляемым ему материалом, работает с ним, вспоминает из, казалось бы, вытесненного им то, что в состоянии восстановить в памяти, и стремится воспроизвести это иначе путем повторного оживления. При этом он может подтвердить разработки врача, дополнить или уточнить их. Лишь в ходе такой работы путем преодоления сопротивления в нем происходит внутренняя перемена, которую хотели достичь, и он обретает убеждения, делающие его независимым от авторитета врача. Две эти фазы психоаналитического курса лечения не всегда четко разделены; разделение может иметь место только тогда, когда сопротивление соблюдает определенные правила. Там же, где это происходит, допустимо воспользоваться сравнением с двумя похожими этапами путешествия. Первая фаза охватывает все неизбежные, сегодня довольно усложнившиеся и трудноосуществимые приготовления, включая в конечном счете покупку билетов, выход на перрон и посадку в вагон. Тут-то появляется право и возможность отправиться в путешествие в далекую страну, но после всей этой предварительной работы еще не оказываешься в ней, собственно говоря, цель не стала ближе ни на йоту. К этому добавляется еще и то, что само путешествие состоит из отрезков от одной станции до другой, и подобная часть путешествия вполне сопоставима со второй фазой психоаналитического лечения.
Психоанализ моей теперешней пациентки проходил по этой двухфазной схеме, но не вышел за пределы начала второй фазы. Особые обстоятельства сопротивления девушки позволили тем не менее достичь полного подтверждения моих построений и в общем и целом достаточно проникнуть в процесс развития ее инверсии. Но прежде, чем изложить полученные выводы в отношении нее, я обязан довести до конца некоторые моменты, уже затронутые мной, и те, что стали предметом живейшего интереса читателя.