Другую часть взаимосвязи в гораздо более четком виде можно обнаружить у мужчины. Она формируется, когда сексуальное исследование ребенка путем наблюдения открыло отсутствие пениса у женщины. Тем самым пенис признается чем-то отделимым от тела и составляет аналогию с экскрементами, которые были первой частью тела, от которой пришлось отказаться. Былое анальное своеволие включается таким образом в структуру комплекса кастрации (Kastrationskomplex). Телесная аналогия, согласно которой содержимое кишечника представляет предшественника пениса во время догенитальной стадии, не может рассматриваться как мотив; однако с помощью сексуального исследования находит психическую замену.
Когда появляется ребенок, он в результате сексуального исследования признается «выкидышем» (Lumpf) и располагает мощным, анально-эротическим зарядом энергии. Второе подкрепление из того же источника получает желание иметь ребенка, хотя социальный опыт учит, что ребенка можно рассматривать как доказательство любви, как дар. Все три – «колбаска» экскрементов, пенис и ребенок – являются плотными телами, возбуждающими слизистую оболочку (прямой кишки и, согласно удачному выражению Лоу Андреас-Саломе, как бы взятой в аренду вагины) при проникновении или при выходе из нее. Детское сексуальное исследование такого положения вещей осознает только то, что ребенок движется тем же путем, что и комки кала; о функции пениса оно обычно не догадывается. И все же интересно узнать, что организмическая аналогия после очень многих обходных путей опять проявляет себя в психике как бессознательное тождество.
Характер и анальная эротика
Среди людей, которых пытаются лечить, используя достижения психоанализа, довольно часто встречается, скажем так, типаж, которого отличает соединение определенных черт характера, и в то же время он привлекает к себе внимание отправлением в детстве известной физиологической функции и деятельностью исполняющего ее органа. Пока я еще не могу сказать, какие конкретные стимулы вызвали у меня впечатление, что существует органическая связь их характера с функционированием этого органа, но могу заверить, что мои теоретические предпочтения не участвовали в его формировании.
С накоплением опыта убеждение в наличии такой связи усилилось у меня настолько, что я отважусь изложить его публично.
Люди, которых я намерен описать, выделяются тем, что регулярно демонстрируют соединение трех качеств: они на редкость аккуратны, бережливы и упрямы. Каждое из этих слов включает в себя, по сути, маленькую группу или ряд родственных черт характера. Аккуратность подразумевает как физическую чистоплотность, так и добросовестность и надежность в соблюдении мелких обязательств; противоположным ей были бы «неаккуратный», «небрежный». Бережливость может быть, видимо, доведена до скупости, упрямство перерастать в самодурство, к которому легко подсоединяются склонность впадать в ярость и мстительность. Два последних качества – бережливость и упрямство – связаны друг с другом прочнее, чем с первым («быть аккуратным»), они являются также наиболее устойчивой частью комплекса в целом, ведь мне кажется неоспоримым, что все три черты составляют каким-то образом единое целое.
На основе младенческого периода жизни этих людей легко установить, что им потребовалось сравнительно долгое время, пока они не стали хозяевами детского incontinentes alvi, и что их вполне можно упрекнуть за отдельные сбои в отправлении упомянутой функции и в последующий период детства. Видимо, они принадлежат к числу тех грудных младенцев, которые отказываются опорожнять кишечник, когда их сажают на горшок, поскольку попутно извлекают из дефекации некоторое количество сопутствующего удовольствия[98]. Ведь позднее они рассказывают, что задержка стула доставляла им радость еще несколько следующих лет, и вспоминают, правда, раньше и легче в отношении братьев и сестер, чем самих себя, о разного рода неподобающих манипуляциях с выделенным калом. На основании подобных признаков можно сделать вывод о чрезмерном усилении эрогенной зоны анального отверстия в соответствующей организации сексуальности. Но так как после окончания детства у таких людей уже не удается обнаружить подобных слабостей и странностей, то мы обязаны предположить, что в процессе развития анальная зона утратила свою эрогенную значимость, а затем допустить, что постоянство упомянутой триады качеств в характере подобных людей следует связывать с угасанием анальной эротики.
Я знаю, что никто не рискнет поверить в реальное положение дел, пока оно кажется ему непонятным, пока не представлены хоть какие-то зачатки объяснения. По меньшей мере, основные компоненты такового мы можем теперь лучше уразуметь с помощью предположений, изложенных в 1905 году в «Трех очерках теории сексуальности». Там я попытался показать, что сексуальное влечение человека сложно организовано, возникает из сложения многочисленных компонентов и элементарных влечений. Существенные взносы в «сексуальное возбуждение» делают периферийные аффективные состояния некоторых непохожих на другие частей тела (гениталии, рот, задний проход, мочеиспускательное отверстие), которые заслуживают названия «эрогенные зоны». Однако поступающий из этих мест поток возбуждения воспринимают не все и в отдельные периоды жизни у них несхожая судьба. Говоря в целом, только часть их идет на счет половой жизни; другая часть отклоняется от сексуальных целей и используется для решения иных задач – процесс, который получил название «сублимация». В период детства, названный латентным периодом сексуальности, от конца пятого года вплоть до первых проявлений половой зрелости (около одиннадцати лет) в психике создаются, в том числе и за счет этих, поступающих из эрогенных зон возбуждений, противодействующие системы, контрсистемы, вроде стыдливости, отвращения и морали, которые, словно плотины, противостоят дальнейшей деятельности сексуального влечения. Так как теперь анальная эротика относится к тем компонентам влечения, которые в ходе развития и в духе нашего нынешнего культурного воспитания становятся неприемлемыми для использования в сексуальных целях, то так и хочется признать в очень часто встречающихся у бывших аналоэротиков чертах характера – в аккуратности, бережливости и упрямстве – непосредственные и наиболее устойчивые результаты сублимации анальной эротики[99].
Внутренняя необходимость этой взаимосвязи не является, конечно же, для меня очевидной, но я в состоянии кое-что прибавить, что можно оценить как помощь в ее понимании. Чистоплотность, склонность к порядку, надежность вполне производят впечатление психических образований, направленных против интереса к нечистому, вызывающему беспокойство, не принадлежащему к телу («Dirt is matter in the wrong place»). Установление связи упрямства с дефекацией представляется нелегкой задачей, однако можно вспомнить о том, что уже грудничок может вести себя при ссаживании с горшка своенравно и что болезненное раздражение кожи ягодиц, связанной с эрогенной зоной заднего прохода, служит делу воспитания, подрывая упрямство ребенка, делая его покладистым. Для выражения презрения и грубой издевки у нас все еще, как и в давние времена, используется приглашение поцеловать задницу, то есть за ним, собственно говоря, скрыта подвергшаяся вытеснению нежность. Обнажение ягодиц представляет собой ослабленное преобразование этого устного приглашения в жест. В гётевском «Гётце фон Берлихингене» и то и другое (и слова, и жест) находится в наиболее подходящем для выражения презрения месте.
Самыми многочисленными представляются связи, установившиеся между, казалось бы, совсем несовместимыми комплексами тяги к деньгам и к дефекации. Любому врачу, практикующему психоанализ, хорошо, видимо, известно, что благодаря его применению у невротика удается устранить самые стойкие и продолжительные, так называемые хронические запоры. Удивление по этому поводу умаляет воспоминание, что эта функция организма оказалась податливой и к гипнотическому внушению. Однако в ходе психоанализа такое воздействие достигается только тогда, когда затронут комплекс тяги к деньгам заболевшего, а аналитик побуждает его осознать этот комплекс со всеми его ответвлениями. Можно подумать, что невроз следует при этом всего лишь намеку обычного словоупотребления, где лицо, слишком осторожно тратящее деньги, называют «презренным» или «скаредным» (англ. filthy – непристойный). Только это было бы слишком поверхностной оценкой. По правде говоря, везде, где доминировал или сохранился архаический способ мышления (в древних культурах, в мифах, сказках, суевериях, в бессознательном мышлении, в сновидениях и неврозах), деньги оказываются в тесной связи с нечистотами. Известно, что золото, которое черт дарит своим любовницам, превращается после его ухода в кал, а сам он является, определенно, не чем иным, как персонификацией вытесненной в бессознательное половой жизни[100]. Кроме того, известно суеверие, которое соединяет поиск кладов и дефекацию, и каждому знакóм облик существа, испражняющегося золотыми дукатами. Более того, уже в древневавилонском вероучении золото является калом преисподней, mammon = ilu mannum[101]. То есть когда невроз следует за обычным употреблением слов, то в этом и в других случаях он воспринимает слова в их первоначальном, полновесном смысле, а видимо, там, где представляет слово образно, воспроизводит, как правило, всего лишь его устаревшее значение.
Возможно, что контраст между самым ценным из известного человеку и наименее ценным, что он выделяет из себя в виде отходов (refuse), и привел к этой условной идентификации золота и кала.
Пожалуй, в невротическом мышлении на помощь такому приравниванию приходит еще одно обстоятельство: первоначально эротический интерес к дефекации обречен, как мы уже знаем, на угасание в более зрелые годы; тогда-то и появляется тяга к деньгам в качестве нового устремления, еще отсутствующего в детстве. Благодаря этому облегчается переориентация более раннего стремления, обреченного утратить свою цель, на решение новой, только что появившейся задачи.