не просто как название группы членов племени, но и как то, что чаще всего считалось родоначальником соответствующей его части… С этим связано и то, что эти животные-предки становились предметом культа… Помимо известных церемоний и церемониальных празднеств, этот культ животного первоначально выражается прежде всего в отношении к тотемному животному; не только отдельный зверь, а любой представитель того же вида становится в определенной степени священным; коллегам по тотему запрещается или только при известных условиях разрешается есть мясо животного-тотема. Этому соответствует важное в данном контексте противоположное явление, а именно что при определенных условиях имеет место своего рода церемониальное поедание мяса тотема…»
«…Но самая важная социальная сторона этого тотемного структурирования племени состоит в том, что с ней связаны определенные нормированные обычаи, регулирующие общение групп между собой. Среди этих норм на первом месте стоят брачные. Таким образом, эта структура племени связана с важным явлением, возникшим впервые в тотемистическую эпоху, – экзогамией.
Если мы, отвлекаясь от всего, что могло быть привнесено более поздним развитием или упадком, постараемся охарактеризовать первичный тотемизм, то у нас вырисовываются следующие существенные черты: первоначально тотемами были только животные, они считались предками отдельных племен. Тотем наследовался исключительно по женской линии; было запрещено убивать или съедать тотем, что в первобытных условиях совпадало; коллегам по тотему запрещалось иметь друг с другом половые сношения»[359].
Теперь нам, видимо, бросится в глаза, что в «Code du totemisme», составленном Рейнахом, вообще нет места для одного из главных табу – табу экзогамии, тогда как предпосылка второго, происхождение от тотемного животного, упоминается лишь вскользь. Но я избрал описание Рейнаха, очень заслуженного в этой области автора, чтобы подготовить читателя к разнообразию авторских мнений, чем мы теперь и займемся.
Чем неоспоримей становился взгляд, что тотемизм составлял необходимую фазу всех культур, тем настоятельнее делалась потребность понять его, высветить загадки его сути. Пожалуй, в тотемизме все загадочно; самыми ключевыми являются вопросы о возникновении идеи происхождения от тотема, о мотивировке экзогамии (соответственно о мотивации заменяющего ее табу инцеста) и о взаимоотношении между обоими элементами, то есть между тотемистической организацией и запретом кровосмешения. Адекватное их понимание должно быть одновременно и историческим, и психологическим; оно обязано сообщать сведения, при каких условиях развился этот своеобразный институт и какие психические потребности людей он выражал.
Мои читатели теперь наверняка будут удивлены, узнав, с насколько различных точек зрения профессиональные исследователи пытались ответить на эти вопросы и насколько далеко расходятся их мнения по этому поводу. Крайне сомнительно все, что вообще можно было бы утверждать о тотемизме и экзогамии; даже вышеупомянутая картина, заимствованная из опубликованного Фрэзером в 1887 году сочинения, не в состоянии избегнуть критического замечания, что она выражает произвольные пристрастия цитируемого автора и в настоящее время оспаривается самим Фрэзером, неоднократно менявшим свои взгляды на предмет[360].
Напрашивается предположение, что, скорее всего, сущность тотемизма и экзогамии можно было бы постичь, если бы удалось приблизиться к решению вопроса о возникновении этих институтов. Но вместе с тем при оценке положения дел нельзя забывать замечание Ланга, что даже первобытные народы не сохранили для нас первоначальные формы институций и условия их возникновения, так что нам остается всего лишь уповать на гипотезы в качестве замены недостающих наблюдений[361]. Среди приведенных попыток объяснения тотемизма некоторые, по оценке психолога, заведомо кажутся неадекватными. Они слишком рациональны и не принимают во внимание эмоциональный характер требующих объяснения явлений. Другие основываются на предположениях, не подтвержденных наблюдением, третьи ссылаются на материал, который вроде бы лучше поддается другому толкованию. Опровержение различных взглядов, как правило, доставляет мало трудностей; обычно авторы гораздо сильнее в критике друг друга, чем в собственных соображениях. Non liquet[362] является конечным результатом большинства рассматриваемых мнений. Не приходится поэтому удивляться, когда в новейшей, здесь большей частью обойденной литературе по данной теме проявляется явное стремление отказаться от универсального разрешения тотемистической проблемы как от недостижимого; так, например, у Гольденвейзера в «J. of Amer. Folk-Lore XXVIII» (1910; реферат в «Britannica Year Book». 1913). При передаче этих противоречащих одна другой гипотез я позволил себе отвлечься от их временной последовательности.
1) Происхождение тотемизма
Вопрос о возникновении тотемизма можно сформулировать следующим образом: как первобытные люди пришли к тому, чтобы называть себя (свои племена) по животным, растениям и неодушевленным предметам?[363]
Шотландец Мак-Леннан, открывший для науки тотемизм и экзогамию[364], воздержался от обнародования какого-либо взгляда на возникновение тотемизма. По словам Э. Ланга[365], он склонен был некоторое время сводить тотемизм к обычаю татуировки. Опубликованные теории происхождения тотемизма я хотел бы разбить на три группы: 1) номиналистические, 2) социологические, 3) психологические.
a) Номиналистические теории
Изложение этих теорий оправдывает их объединение под предложенным мною названием.
Уже Гарсилазо де ла Вега, отпрыск перуанских инков, написавший в XVII веке историю своего народа, вынужден был свести известное ему о тотемистических феноменах к потребности племен отличаться друг от друга названиями[366]. Та же идея всплывает столетие спустя у этнолога А. К. Кина: тотемы произошли из «heraldic badges» (геральдические различия), с помощью которых индивиды, семьи и племена стремились отличиться друг от друга[367].
Макс Мюллер высказал тот же взгляд на значение тотема в своей книге «Contributions to the Science of Mythology». Тотем представляет собой: 1) признак клана, 2) имя клана, 3) имя родоначальника клана, 4) название почитаемого кланом предмета. Позже Д. Пиклер писал в 1899 году: люди нуждаются в постоянном, письменно зафиксированном имени для сообществ и индивидов… Стало быть, тотемизм возникает не из религиозной, а из трезвой, повседневной потребности человечества. Ядро тотемизма – наименование – следствие первобытной техники письма. Особенность – это еще и признак легкоизображаемого письменного знака. Но раз дикари носили имя животного, то, отправляясь от этого, они приходили к мысли о родстве с этими животными[368].
Герберт Спенсер[369] точно так же придавал присвоению имени решающее значение в возникновении тотемизма. Отдельные индивиды, утверждал он, из-за своих качеств требовали, чтобы их называли по животным, и, таким образом, пришли к почетным наименованиям, или прозвищам, которые распространялись и на их потомков. Вследствие неясности и неопределенности первобытных языков эти имена понимались следующими поколениями так, словно они свидетельствовали об их происхождении от этих животных. Выходило, что тотемизм был вызван неверно понятым почитанием предков.
Точно так же, хотя и не подчеркивая неверного понимания, лорд Эвибари (более известный под своим прежним именем сэр Джон Лаббок) судит о происхождении тотемизма: если мы хотим объяснить почитание животных, то нам не следует забывать, как часто человеческие имена заимствуются у животных. Дети и потомки человека, названного медведем или львом, естественно, делали из этого имени название племени. А из этого следовало, что само животное достигало известного уважения и в конце концов поклонения.
Неопровержимое, как нам кажется, возражение против такого сведéния названия тотема к имени индивидов предложил Файсон[370]. На примере отношений австралийцев он показывает, что тотем всегда является отличительным признаком групп людей и никогда – одного человека. Но если бы было иначе и первоначально тотем являлся бы именем отдельного человека, то при системе наследования по матери это имя никогда не могло бы перейти к его детям.
Впрочем, изложенные доселе теории явно несостоятельны. Они объясняют, скажем, факт наименования племен первобытных народов названием животных, но никоим образом не то значение, которое получило для них это присвоение имени, то есть не тотемистическую систему. Наибольшего внимания из этой группы заслуживает теория Э. Ланга, развитая в его книгах «Social Origins» (1903) и «The Secret of the Totem» (1905). Она все еще делает центром проблемы наименование, но разрабатывает два интересных психических момента и тем претендует на предложение окончательного решения загадки тотемизма.
Э. Ланг полагает, что прежде всего безразлично, каким образом кланы пришли к своим именам, происходящим от животных. Допустим только, что однажды у них проснулось сознание, что они носят такие имена, однако причины остались им неизвестны. Происхождение этих имен было как бы забыто. В таком случае они попытались бы получить сведения об этом путем умозрений и, при их убеждении в значимости имен, должны были обязательно прийти ко всем тем идеям, которые содержались в тотемистической системе. Для первобытных народов, как и для современных дикарей, и даже для наших детей