ервоначальное внушение.
Еще одна важная точка зрения для оценки омассовленного индивида:
«Далее, одним лишь фактом принaдлeжнocти к организованной массе человек опускается на несколько ступеней по лестнице цивилизации. В состоянии обособленности он мог быть образованным человеком, в массе он – варвар, то есть инстинктивное существо. Он обладает спонтанностью, порывистостью, дикостью, а также энтузиазмом и героизмом первобытных существ». Затем Лебон особо останавливается на снижении интеллектуальной мощи, испытываемом человеком при его растворении в массе[447].
Оставим теперь отдельного человека и обратимся к описанию массовой души, как ее схематично описывает Лебон. В ней нет черт, происхождение и классификация которых затруднила бы психоаналитика. Лебон сам показывает нам и выход, обращая внимание на сходство духовной жизни первобытного человека и ребенка.
Масса импульсивна, переменчива и легко возбудима. Она почти исключительно руководствуется бессознательным[448]. Импульсы, которым повинуется масса, могут быть, смотря по обстоятельствам, благородными или жестокими, героическими или подлыми, но во всех случаях они столь повелительны, что не дают проявиться не только личному интересу, но даже чувству самосохранения.
Ничто у нее не бывает заранее продуманным. Если она и желает страстно чего-то, то всегда ненадолго, она не способна к продолжительному волеизъявлению, не выносит никакой отсрочки между тем, чего домогается, и осуществлением желаемого. У нее есть чувство всесилия, для индивида в массе исчезает представление о невозможном[449].
Масса чрезвычайно податлива влиянию и легковерна, она некритична, невероятного для нее не существует. Она мыслит образами, которые порождают друг друга ассоциативно – как это бывает у одиночки, когда он свободно фантазирует, – и не проверяются никакой разумной инстанцией на соответствие с реальностью. Чувства массы всегда очень просты и предельно экзальтированны. Масса, соответственно, не знает ни сомнений, ни неопределенности[450].
Она немедленно доходит до крайности, высказанное подозрение сразу же превращается у нее в непоколебимую уверенность, зерно антипатии – в дикую ненависть[451].
Склонную к любым крайностям массу возбуждают только чрезмерные раздражители. Тот, кто хочет на нее влиять, не нуждается в логической проверке своей аргументации, ему подобает живописать ярчайшими образами, преувеличивать и постоянно повторять одно и то же.
Так как массу не одолевают сомнения в истинности или ложности при осознании своей огромной силы, она столь же нетерпима, сколь и податлива авторитету. Она уважает силу, добротой же, которая представляется ей всего лишь разновидностью слабости, руководствуется в незначительной мере. От своего героя она требует силы, даже жестокости. Она желает, чтобы ею владели и ее подавляли, хочет бояться своего господина. Будучи по существу абсолютно консервативной, она испытывает глубокое отвращение ко всем новшествам и продвижениям вперед, безгранично благоговеет перед традицией.
Для правильной оценки ее нравственности следует принять во внимание, что при совместном существовании у омассовленных индивидов исчезают все индивидуальные торможения и просыпаются для беспрепятственного удовлетворения жестокие, грубые, разрушительные инстинкты, дремлющие в одиночке в качестве пережитков первобытных времен. Однако под влиянием внушения массы способны и на высокие достижения в самоотречении, бескорыстии и преданности идеалу. Тогда как у изолированного индивида едва ли не единственным побуждающим стимулом является личная выгода, в массе такой стимул преобладает у него очень редко. Можно говорить о повышении нравственного уровня отдельного человека под воздействием массы.
Хотя интеллектуальные достижения массы всегда много ниже достижений одиночки, ее нравственное поведение может как намного превышать его уровень, так и намного ему уступать.
Некоторые другие черты в характеристике массы Лебоном бросают яркий свет на право отождествлять массовую душу с психикой первобытного человека. У масс могут сосуществовать и уживаться друг с другом самые противоположные идеи, при этом их логическое противоречие не порождает конфликт. Но то же самое имеет место в бессознательной психике отдельных людей, детей и невротиков, что уже давно доказал психоанализ[452].
Далее, массы подпадают под поистине магическую власть слов, которые могут вызывать в массовой душе ужасные бури или же эти бури укрощать. «Разумом и аргументами против определенных слов и лозунгов бороться нельзя. Стоит их произнести перед массами с благоговением, как лица тотчас переполняет почтение, а головы склоняются. Многие усматривают в них стихийные силы или силы сверхъестественные». Тут нужно вспомнить только о табу имен у первобытных народов, о магических силах, которые заключены для них в именах и словах[453].
И наконец, массы никогда не жаждут истины. Они требуют иллюзий, от которых не в состоянии отказаться. Ирреальное для них всегда имеет приоритет перед реальным, несуществующее влияет на них почти так же сильно, как существующее. Они явно не делают между ними различия.
Это преобладание жизни в фантазии и иллюзиях, создаваемых неисполненными желаниями, определяет, как мы утверждаем, психологию неврозов. Мы нашли, что для невротиков важна не обычная объективная реальность, а реальность психическая. Истерический симптом основан на фантазии, а не на повторении действительного переживания, невротическая навязчивая идея осознанной вины – на факте злого умысла, никогда не осуществленного. Более того, как во сне и под гипнозом, проверка на реальность в психической деятельности массы отступает перед интенсивностью аффективно заряженных порывов желания.
О вождях масс Лебон говорит менее обстоятельно, а их законность выявлена им недостаточно ясно. Он полагает, что, как только живые существа собрались воедино в определенном количестве, все равно, будь то стадо животных или толпа людей, они инстинктивно подчиняют себя авторитету вожака. Масса – послушное стадо, никогда не способное жить без господина. У нее такая жажда подчинения, что она инстинктивно подчиняется каждому, кто назовет себя ее властелином.
Хотя потребность массы действует в пользу вождя, он все же должен соответствовать ей своими личными качествами. Он сам обязан быть захвачен глубокой верой (в идею), чтобы пробудить веру в массе; он должен обладать сильной, привлекающей к себе волей, которую перенимает от него безвольная масса. Затем Лебон обсуждает разновидности вождей и средства их влияния на массы. В целом он считает, что вожди становятся влиятельными благодаря идеям, к которым сами относятся фанатично.
Этим идеям, как и вождям, он приписывает, помимо того таинственную, неотделимую власть, называемую им «престижем». Престиж – это своего рода господство, которое возымел над нами индивид, деяние или идея. Он парализует нашу способность к критике и наполняет нас удивлением и уважением, способен вызывать чувство, похожее на гипнотическую завороженность.
Лебон различает приобретенный, или искусственный, и личный престиж. Применительно к людям первый присваивается благодаря имени, богатству, репутации, в случае же воззрений, художественных произведений и т. п. – благодаря традиции. Так как во всех случаях он коренится в прошлом, то это мало что дает для понимания данного загадочного влияния. Личным престижем обладают немногие люди, и благодаря ему они становятся вождями. Престиж подчиняет им всех и вся, словно под действием волшебных чар. Впрочем, любой престиж зависит от успеха и утрачивается после неудач.
Складывается впечатление, что роль вождей и акцент на престиж не приведены у Лебона в надлежащее соответствие с блестяще выполненным им описанием массовой души.
III. Другие оценки коллективной психики
Мы воспользовались описанием Лебона в качестве введения, потому что оно, выделяя роль бессознательной психики, очень заметно согласуется с нашей собственной психологией. Но теперь нужно добавить, что, в сущности, ни одно его утверждение не содержит ничего нового. Все, что он говорит отрицательного и пренебрежительного о проявлениях массовой души, до него так же определенно и неприязненно говорили другие, и это повторяется в одном и том же виде с древнейших времен мыслителями, государственными деятелями и художниками[454]. Оба тезиса, содержащих наиболее важные взгляды Лебона, а именно о торможении коллективом интеллектуальной деятельности и о повышении в массе аффективности, были незадолго до того сформулированы Зигеле[455]. В сущности, лично Лебону принадлежит только две точки зрения: на бессознательное и сравнение с психической жизнью первобытных людей, но эту тему неоднократно затрагивали, конечно же, и до него.
Но более того, описание и оценка массовой души, данные Лебоном и другими авторами, отнюдь не остались вне критики. Безусловно, они верно смогли наблюдать все вышеописанные феномены массовой души, однако можно заметить и другие, совершенно противоположно действующие проявления массовидной формы, которые должны приводить к гораздо более высокой оценке ее.
Лебон также готов признать, что нравственный облик массы в некоторых случаях может быть выше нравственности составляющих ее одиночек и что только совокупность людей способна к высокому бескорыстию и преданности.
«Тогда как личная выгода является едва ли не единственной побудительной причиной у отдельного индивида, в массе она преобладает весьма редко».