Игорь окликнул Любу. Та стояла внизу, не зная, что делать дальше.
— Йеп, — она вопрошающе подняла голову.
— Поднимайтесь сюда, — Игорь протянул руку, спустился вниз, там ветра нет.
Она повиновалась, высоко поднимая короткие ноги. Внутри песчаного кратера, куда она сбежала, сопя и спотыкаясь, ее рост словно еще уменьшился.
— Мы с вами сегодня не заглянули в аттракционы. Вас никогда не водили в комнату смеха? Представляете, какая-то фабрика изготовляла кривые зеркала специально для «Комнат Смеха»? Или возьмем, к примеру, «Туннель Любви», потом «Силомер» для силачей — ударяете молотом, и звенит колокольчик. Если вы, конечно, достаточно сильны. Что-то не приезжали в этот раз словацкие цыгане со своим «Луна-Парком».
— А они цыгане?
— Йеп.
— Ух ты, я не знала.
— Гарик уговорил меня посмотреть один фильм. Знаете видеопрокат на улице Трегубенко, рядом с вами, раньше там был магазинчик «Филателия», вернее просто вывеска «Союзпечать»…
— Старый фильм?
— Да, никому ненужный, сами понимаете. «Два незнакомца в поезде». Один, богатый сумасброд предлагает, услуга за услугу, практически навязывает избавить молодого теннисиста от жены-шантажистки. Тот, считая все это шуткой, не говорит ни да, ни нет. А ненормальному этого и надо… вроде как этого и надо…
Игорь произнес последние слова не своим голосом и в замедленном темпе. Он посмотрел по сторонам, но лагуна была слишком глубока, чтобы видеть весь пляж.
…итак, богатый психопат, довольно обходительный, но назойливый тип, выслеживает жену спортсмена от места, где она служит, в книжной лавке, ту два кавалера ведут в парк… в парк Культуры и Отдыха, вы должны помнить, что это значит, Света, То есть Люба… Света, это у певца Рогожина в песне. Мировой парень… Атмосфера там типично американская, хотдоги, поп-корн. Роскошная карусель с правдоподобными манекенами зверей и птиц. Надрывается паровой орган калиопе. Зловещий чудак идет за дурой по пятам, она замечает шикарно одетого мужчину и даже пробует с ним кокетничать. Пареньки прокатывают ее в лодке по «Туннелю Любви», она плывет сзади. И, наконец, на острове влюбленных убийца выходит из тени, и приближается к замешкавшейся жертве: «Тебя зовут?…» Только я не помню, как ее звали по фильму, Дороти, что ли? И протягивает руки вот так. Только мои без перчаток. И сводит пальцы на горле.
Вместо глаз Игоря девушка увидела две дымчатые линзы, а в них два отражения амулета в форме снежинки, который подарили ей, когда с опозданием узнали про ее дружбу с этим человеком. Люба мучительно пыталась фразу, выбитую на обратной стороне медальона, но она всплывала почему-то задом наперед, слева направо, и быстро-быстро покрывалась пористой мутью…
Пересекая мост на обратном пути, Игорь замешкался в том месте, где и прежде, чтобы еще раз увидеть сквозь воду Яковлева. Но на этот раз Сёрик-Сруль не показался.
— Да там и нет никого, — вымолвил Игорь, потирая руки, и сипло рассмеялся. Все время пока он двигался по парку, в голове не смолкала мелодия из музыкальной шкатулки, но его не раздражал трезвон однообразной фразы. Ходил такой слух, его то опровергали, то напротив, подтверждали, что посреди пьянки Яковлева осквернил зеленояровский авторитет Мороз, и после этого Игорь будто бы подкрадывался сзади и резко стаскивал с Сёрика брюки и подштанники. Это неправда.
Впервые за много лет двери костела были открыты, люди в турецкой униформе выносили мебель, столы, чертежные доски, показалось Игорю в сумерках. Там должен быть орган, по крайней мере, должны сохраниться ниша, где он был любовно установлен набожными мастерами. Со времени гитлеровской оккупации органы в нашем городе звучат только в ресторанах. С двух сторон готическое строение венчали башни, одна представляла собой окруженный бойницами чешуйчатый купол с каменным острием, другая, нечто вроде колокольни, в четырех ее окнах были вставлены вырезанные круги с призывом «Миру Мир». Когда-то в праздники надпись эта могла и вспыхивать. Гарик действительно умеет подчеркивать ценность подробностей такого рода, заодно пробуждая к ним почтение, он заставляет гордиться тем, что есть, тем, что окружает тебя с детства…
Недавно за границей произошла удивительная вещь. По поводу событий за тридевять земель поздравлять бросились его. В этом есть немалая доля вашего, и так далее. А он отвечал без пижонства: «Но ведь я ничего не умею, из того, что нужно, чтобы это произошло». — «Но вы этого хотели, вы к этому стремились, и вы твердо знали смысл и цель вашего желания», — звучало ему в ответ.
Лозунг «Миру Мир» напомнил Игорю смешную интерпретацию общеизвестной песенки «Желтая река». Едва издевательский мотив овладел его разумом, Игоря стал разбирать смех. Но ему не хотелось давать волю веселью, пока он шел не один. Гарик переделал в припеве всего два слова, их вопиющая бессмысленность должна была приводить в бешенство одних, и выталкивать других из погружения в мрачную депрессию. Вместо «Йелло'рива-Йелло'рива» следовало петь: «Игорь Мира-Игорь Мира», остальное не имело значения. Фамилия Игоря была Мирошниченко, но даже если бы его звали иначе, забыть, избавить память от дикости этих двух слов не было никакой возможности.
Люба сказала неправду при первом же знакомстве с Игорем, когда они знали друг друга всего лишь полчаса. Это не был злой умысел, желание ввести в заблуждение. Это было уступкой извилистому уму, неодолимая потребность фантазировать, довыдумывая то, вместо чего в действительности имела место ампутация. Гарик узнал об этом от Игоря на другой же день. Но через три дня, когда Игорь позвонил и сказал, что не сможет прийти, потому что они с Любой собираются в террариум. Гарик одобрил их план, даже признался, что сам часто в нем бывает. За террариумом жила похожая на Барбру Стрейзанд барышня-фрик, которую Гарик очень любил. Прошло два года. Люба могла исчезнуть из жизни Игоря. Он попросил своего друга допустить девушку в оккультную организацию, где тот с давних пор играл видную роль. Гарик произнес загадочную, явно с прицелом на трудное осмысление фразу: Люба заканчивает иняз. Ей знаком смысл глагола meander — бродить без цели. Слово это применимо к музыкантам, принесшим строгий дендизм формы в жертву тупиковым извилистым соло. Это погубило, пожалуй, группу Traffic…
Люба прошла формальное посвящение. Но во время ритуала Фратер Инкубон не забыл удалить несколько важных деталей, дабы нарушение равновесия не прошло даром девушке, которую так трогательно опекал Игорь. Она получила второе имя девочки из романа Петрония и, ощутив под ногами ровную дорогу, с усердием предалась творчеству, разумеется, до ближайшей извилины.
Чем солгала она человеку, которого видела впервые? Речь шла об одной вещи, которой будто бы располагал один ее приятель, по уши в нее влюбленный. Вещью этой в нашем городе обладал только один человек — Гарик. Это могли подтвердить даже в Мариуполе, где имелись люди, знающие ей цену, знающие правду. Название вещицы Люба узнала от Игоря за минуту своего вранья, и не смогла удержаться. Вещь попала в руки Гарику, потому что не могло быть иначе. Но его совсем не интересовали чувства и выдумки маленькой студентки. Тем не менее, время от времени Гарик задавал ей вопрос: Вы ничего не хотели бы мне рассказать?
Этно-запах не помеха. Недоработанные природой уродцы умеют находить друг у друга приятные черты. В этом они ближе к собачкам. Поэтому вцепившиеся один в другого супруги часто походят на брата и сестру близнецов.
Кожа — говно, горчичник. Остальное? Фигура дрозофиллы, жучка́, удаленный зуб. Черты лица не прочерчены, мазня, абстракция. Джексон Поллок. Де Кунинг. Полный Кафка! Подумай о мухе, и она, бз-з-з-з, взлетит. С такою внешностью можно крутится строго в этнических рамках, где у вас тут секция «запахи народов мира»? Это — не урод, какое уродство, если все вокруг такие, и, между прочим, очень хорошие люди.
— А вонь?
— Шо вы сказали?!
— Вонь!
Пожалуйста, вот пустые тюбики, все оттуда. Родители присылают. Помазали, и никто не догадается. А будет настаивать, что не помогает, значит, знал заранее.
Знание — зло. Но расплата за него не страшна. Куда опаснее бесплатное невежество. Я не слепой, сразу вижу, попахивает. Нет живота. Значит, перенесла в младенчестве клиническую смерть. Сердце должно быть ни к чорту. Купить водки, оливок, зайти к Гарольду. «О, Мирошничок! — обрадуется Гарольд — Давай вмажем…и поговорим». Но сначала надо посадить в трамвай эту. Ту, что безмолвно плетется за ним. Эта… Эта… Ну кто у нас эта? Можно было бы послушать музыку.
Игорь стал вспоминать, как приходил звать Гарика плакальщиком в бюро ритуальных услуг, тот не отказывался, хотя и обещал подумать. Игорь с удивлением припомнил, что неожиданно для себя он начал произносить катафалк без «к» в конце, подражая кладбищенской братве со стажем.
Сперва необходимо посадить карлицу в «катафал» и махнуть рукой, коль раздумал душить там, в песках. Все, что я ей подсовывал — не мое, все было получено из чужих рук. Даже деньги. Правда, их можно было не отдавать, просадить не себя. То есть, раздать тем, кто отпарывает, перешивает, переклеивает. Все собираюсь купить новую пилку для ногтей (а старую выбросить жалко). Она оплавилась, потому что я замкнул ею рожки вилки от ночника. Этой еще на свете не было. Недавно рассматривал маникюрный набор — «сделано в ГДР». ГДР уже нет. Зато есть счастливые дочери, радостные, словно их отцы, мечтавшие о перемене пола. С горя наклепали вот такие окурочки, высотою с две колонки S-30, если их поставить одна на одну. Чинарики семидесятых годов рождения.
Не наверное, а точно — мы виделись в последний раз. Да-а, больной найдется. Не отшатнется: Фу-у. Хорошо, кассету хоть успел забрать, остальное, то, что она делала вид, будто забывает вернуть, так — барахло, эротика, «в мире прекрасного», и Скотт Вэлкер, певец, нюхающий носки со слезами на глазах, сплошное хнэ-ээ-ы, хны-э-э. Она не больше сапога со шпорой в «Американ Бар энд Гриль». Сивая макаронина. Острый тухловатый запах. Птичий понос. Мочеиспускание путем пота. Как его иначе назвать, если оно есть. «Мы хиппи есть» — начиналась статья в журнале Бориса Хазанова «Страна и мир». Печат