Формальная мать сидела в кафе ‘76 над сушеною рыбкой, повернув вперед левое плечо, словно вместо вышивки на сарафане джинсовом сидит большой паук. Напротив, за тем же столиком, поставив на колени вечно вызывающий возражения портфель (брата Коршуна), сидел Азизян. Якобы мать Инфанты уже окрашивала уши кровью, кровь начала проникать и в её волосы, давая им рыжеватый колорит. Он становился все гуще, в голосе, пока ещё не освоенная, еще чужая, но слышалась фарисейская правота. «Тебя как зовут?» «Гарик», назвался Азизян, мысленно крякнув. В портфеле Коршуна лежали (он пересчитывал) 23 порнографии. «Так вот, Гарик, не будем трогать Nazareth. Не будем трогать Nazareth и всё моё прошлое».
С террасы кафе'76 был хорошо виден почтамт и циферблат часов, по которым можно было узнать время в столицах стран Запада. Если спуститься вниз, подойти вплотную и задрать голову, как вафлист. Лемуры детского вида покидали игровые площадки на заре. В этот час песочницы оккупируют дети-профаны. Младшие братья и сёстры тех, кому дома разрешали слушать Nazareth (даже спрашивали, «что это за звук? это бубен, папа»), а в кафе'76 целоваться за столиками.
«Лучевая болезнь». Докладывает Вова Шарфман, ребёнок-профан: «… да, да, да… когда у японцев отваливается перец, они начинают сцать через сраку, а если у японцев отваливается срака, они начинают срать через перец». Хм. Хм. Хм. Через перец…
Birds do it
Чорт do it
Bees do it
Петя (тоже) Костогрыз do it
Газ do it
Спас do it
Даже Жора Пи Д'орасс do it
Let's do it — let's fell in love
Да(вай!)те Влю(бля!)ться.
Как распознать нимфоденди? Он должен знать «Голос». Константин Голос. Неповторимый голос Кости Беляева. Если Фрэнк — это the Voice, Беляев — Голос. Медведицы суют свой нос, суют свой «фикшен» в журналы. Мужчинам невозможно поговорить в четыре глаза. Я не виноват. Кругом вертятся бабы. Вдовы вокруг мертвецов, певицы не дают покоя живым. Матриархат постменопаузных старух надвигается подобно Гитлеру. Только усы у них больше и голос противней. Женщины, окрашенные кровью, женщины, которые поют, звонят по телефону, требуют повторения ослиных конвульсий. Храп медведиц, шантаж податливых. Мам привозят к надгробиям замученных ими же послушных ослов. Беременность. Береника. Берёзка.
Лечим умственное отставание детей от родителей, которые их сюда привезли. «Значит, Вы никогда не хотели оказаться на Западе?» — спрашивал меня Головня. «Боюсь, что нет, делал вид в исследовательских целях». «Да? А Сашка туда рвался…»
Поздно ночью 13‑го я проезжал Курск. Курск по-английски «проклятье». Англия не дремлет. Подлодка, которую дикторши-бакланки упорно именуют «подводкой» (под водку опята твоих сосков пойдут, Алёна) была создана, чтобы истреблять авианосцы Запада. Где они — продырявленные, развороченные? Когда хищник перестаёт охотиться, он сам становится добычей.
Храбрый вид солдат добра. Доброе тепло покаяния и примирения. Пятьсот марок Доброму теплу в зубы. Янки-военный из ванны Освенцима вынул дитя, напевая ему Джорджа Бенсона. Маскарад…
…фонда, во главе которого будет стоять одиннадцатилетняя девочка (Вирджиния Видлер на пуантах) «неземной красоты». Зачем этот маскарад бессилия? Что гложет тебя, kiddyfucker, корысть или щемящая страсть? Ты защемлен, словно Ариэль в трещину в сосне, наводишь воплями ужас на сов и волков, лишаешь сна лесную нежить. А кто туда тебя посадил? Мстительная старуха Сикоракс. Джинсы, морщины, платформы. Сволочь made in 70's. У таких чёрный пиздодинамик и оттуда чвякает диско. Причём самые худые — самые неугомонные. Всего удобнее ломать им шею, когда они от жадности делают гимнастику на свежем воздухе в парке. Когда их ноги-поплавки продеты за обманчиво безобидные трубчатые решётки детского лабиринта — резко вниз и в сторону. Ломаем шею. Её голова всё ещё в Ваших руках, когда Вы читаете «Тарасенко», вырезано на стволе тополя.
Жа-жа. Лин-лин. Ка-ка. Последняя метаморфоза m-me Жаклин. Скоро ты безразличная к вопросам следователя будешь выпотрошена, погребена — фестивальная площадка червей. Жа-жа. Ка-ка. Лин-лин. Аминь.
Разве фонды должен организовывать kiddyfucker! Он должен сколотить неуловимую банду сильных и смелых, ибо только такие делают, что хотят. И рыщут со своими стервятниками по районам, бросая на хуй своих единственных дочерей, украшая деревья гирляндами родительских голов (один такой атаман-kiddyfucker, по фамилии Чабан, умудрился собрать коллекцию голов мёртвых взрослых, не сумевших защитить своих девочек, умерщвлённых в момент подпевания (родителями) песне «Отель Калифорния». Партитура разинутых ртов — экспонат выставки в доме творчества глухонемых. Хор «Мёртвая голова». Он, Карающий Меч Несбывшегося обязан подавать пример, беззаконник, неповиновения, подчиняя семьи своим желанием. Банда извергов — вот его фонд. «Знай ребят из «Берёзки!» «Привет от Сорочинского!»
Удав душит добычу… Что же ему у добычи хуй сосать? Как это принято меж людей? Среди вдов Жо Дассена.
Туловище танцующей овцы. Сломанная шея. Пустая папиросная гильза. Тополь с надписью «Тарасенко». Костяная мембрана между сисярами. Простукивается. Кличка «Посылка». От Шанталь. Когда семидесятники разгуливались, и у них доходило до эротики — звучала музыка, музыка. Блюджинс — глушитель пердежа. Первые шариковые дезики лгали «не воняет». Жа-жа Ка-ка явно предпочитала эбни под Greatshits Берри Вайта вызывавшим возражения своей животной монотонностью альбомам Джеймса Брауна «Горячие трусы» («Hot pants»), или «It's а mother» — «Это мать».
Они тёплые. Жаклин, если вы сосчитали, успела проделать упражнение для живота сорок последних раз. Сорок сардонических «ха-ха-ха» Азизяна, вызывавших раздражение своей монотонностью. Спортивные тапочки «Лонсдейл» — подарок первого мужа Жаклин (по паспорту она Жа-жа Ка-ка Титирь) их единственной дочери, похожей на попа, которые та передарила не желающей капитулировать Жаклин. Опухоль в районе первого сустава большого пальца уже испортила шов на левом. «Косточка». Ундервуда хрящ.
«It's a mother» — мёртвая женщина, свесившая горчичные руки на перекладинах во всё ещё шумящем ночными шорохами парке — «это мать». В вестибюле сомнительного здания эпохи Art Deco должен дремать на табурете старый негр-лифтёр, вытянув вперёд ноги в старом, треснувшем по шву башмаке. Косточка. Когда мимо него, шевелящего во сне губами, бесшумно перешагнёт на лестницу убийца, старому Отису приснится дерево с надписью, которую он не сумеет прочитать — «Та-ра-сен-ко». Церковный работник.
Нет, Инфанта, взрослая девочка на детских качелях — я не буду рассказывать тебе про то, как арийская лебёдушка Алёнушка оказалась заколдована в пархатого трубочиста Флору. И какую роль сыграла в этом злодеянии Барбара Бирозка, женщина-славист из Германии, где евреям всегда рады, как трезвому водопроводчику. Где сделали не хуёвую карьеру Дуня Райтер, Далия Лави (которую избивает хлыстом, покрывая спину и бока морковными рубцами, бескровный Кристофер Ли в картине «Frusta е сорго», там её зовут Nevenka — Снежинка), Лидия Гулеско, Рейнхард Шнукенак, и последняя, но самая ценная Лариса «Mondo» Мондрус из древнейшего рода рижских могуществ. Плюс (без креста) бас-питурик Иван Ребров, певец от Бога.
Не теперь. Кошка хотела съесть канарейку. Девочка Стефания догадывалась об этом и жалела обреченное на съедение существо. Один дядя заметил смятение Стефании. Однажды девочка, положив локотки на цинковый водосток, заглянула с улицы в окно, и увидела, что уже поздно. Кошка загоняла птичку в клетке до смерти, хотя и не сумела вытащить лапою трупик. It's a mother. И тогда за спиною Стефании вырос Дядя. Что можно сказать про данного нимфоденди — не Бэла, далеко не Бэла Лугози. Зимою живёт в раздевалках пустынного пляжа, где с тех, как его закрыли изза инфекции в воде, в основном вешаются, осенью сторожит Комнату Смеха. Иногда делает подросткам уколы, иногда играет с ними же в шахматы. Birds do it. Борщ do it. Крюк do it. Павлюк do it… Говорят, когда Стефанию хоронили, ножки обезвоженного ребёнка раскинулись в бессловесном возражении покорным судьбе взрослым, а из отверстия между вылетела скорее немёртвая, чем оживлённая живая птичка. Духовой оркестр в это время молчал. Пролетев по воздуху метров двести, она свалилась куда-то за гаражи. Дяде, судя по всему, удалось убедить Стефанию, что, поместив канарейку туда, откуда она появилась, девочка сможет возвратить её к жизни.
Если слабый человек звонит куда следует и хочет сделать признание должна загораться надпись «Добей пострадавшего».
Туфли. Лужа. Луна. Кот. Ночь… «Кот насрал». Знаешь, Инфанта, когда твой папаша был ещё tennie winnie boppy, и мучительно раздумывал, не будет ли он выглядеть диковато, если сменит свои выпускные коричневые брюки-клёш на абсолютно белые прямые Lee. Был такой певец Чеслав Йемен. Поляк, поющий соул по-польски. Поэтому в его песнях иногда бывали слышны необычные словосочетания, вроде «Кот насрал» Монастырская дорога поколения твоих родителей пролегла параллельно каналу. Случалось, пьяный поскользнётся и затылком об его цементное дно, и быстро-быстро отдаёт богу душу. 69' — L'annee erotique. 23+23+23=69. Год перегруженных излишествами аранжировок, девушек, про которых только и можно сказать: «Не понимаю, что вы в них нашли». Кстати, ваш папа так и не рискнул тогда нарядиться в белоснежные Lee. Неуверенные, но выразительные (тоже оправдание) голоски Ала Купера, Леннона и Джека Брюса шевелились, распылённые в эфире. Милые, молчаливые девушки учились удалять прежний грим и накладывать новый на кожу, обтягивающую их черепа. «Менее дряблую, в отличие от ягодиц», ввернул бы пишущий еврейчик. Троллейбусы ходили плохо. Средство от пота «Одорэкс», разлитое на заводах Восточной Германии стояло в витринах, поверх салфеток на трюмо, беззвучно побулькивало в сумочках. Запад срал музыкой, под которую невозможно было танцевать. Правда грузины варавили под гитарку без слов «Nana, hey-hey, kiss