Эка, как маман за меня взялась! Наверное, и правда, бережет будущего зятя. Дар-то не охота из семьи упускать. Ладно, пусть её — мне же лучше. Она, как-никак, меня перед партизанами настоящим героем выставила. И на неё у меня, в отличие от дочки, большие планы в самое ближайшее время. Дар свой нужно всесторонне изучить.
— Глафира Митрофановна, — чистосердечно поблагодарил я её, — спасибо за заботу! Мне уже намного лучше! — Я приподнялся на локтях и огляделся — лежал я на лавке в какой-то незнакомой избе. — Надо посмотреть, как там вообще происходит…
— Куда собрался⁈ — рявкнула мамашка, припечататывая меня ладонью в грудь. Я не удержался и рухнул обратно на подушку. — Лежи пока, без тебя справятся! Самое главное ты уже сделал!
— Лежи-лежи, малой, — подключился к Глафире и дед Маркей. — На-ко вот, хлебни морсу из черноплодки! — Протянул он мне большую глиняную кружку. — Дюже полезная! Даже кровь, грят, затворяет!
— Попей-попей, — разрешила мамашка, — хуже точно не будет…
Я вновь приподнялся, Глафира на этот раз мне не мешала. Но руки у меня дрожали, а в теле поселилась такая слабость, что хотелось просто упасть, закрыть глаза и ни о чём не думать. Крови, действительно, наверное, очень много потерял. С помощь деда Маркея я припал к кружке с прохладным напитком, и высосал её практически в один присест — кроме всего прочего меня мучила чудовищная жажда.
Но бросить всё, и отрубиться в очередной раз, мне не давало неоконченное дело. Нужно было как можно скорее собрать все печати проклятия в деревне, чтобы избежать даже вероятности повторного заражения. Однако, выйти на улицу мне явно не дадут.
— Спасибо, дед! — произнёс я, напившись до такой степени, что в животе ощутимо забулькало. — Можно я пару минут в одиночестве полежу? — попросил я присутствующих в избе партизан. — Только скажите сначала? У нас всё получилось? Или…
— Не переживай, малой, — покровительственно произнес дед Маркей. — Усё у нас вышло в лучшем виде! Тарасовку взяли тихо, без шума и пыли. То есть, практически без единого выстрела! — Довольно уперев морщинистые руки, подытожил старик. — Только со зверьми, что ягдами кличуть, сцепиться пришлось. Они пока тебя искали — к пище не притрагивались. Ну, ничего, почти всех положили, а за двумя выжившими сам товарищ замполит по следу пошёл…
— Ну, всё, рассказали — и хватит! — Погнала всех из избы Глафира Митрофановна. — Раненому покой нужон!
Дождавшись, когда все выйдут и закроют за собой дверь, я поудобнее устроился на подушках и закрыл глаза. Мысленно представив себе печать, я попытался притянуть её к себе, где бы она не находилась… Но ничего не произошло. Видимо, работать на больших расстояниях мне не доставало сноровки, умения, либо величины чина.
Хотя, я вполне реально ощущал, насколько после устроенной «диверсионной» акции вырос мой дар. А вырос он значительно. У меня даже появилось такое чувство, что я за раз сумел перепрыгнуть вторую веду, остановившись где-то посередине между второй и третьей.
Я лежал, тянул к себе печати убиенных, которые, по моему разумению, обязательно должны были принести мне весьма существенную прибавку в запасе силы. Но у меня не получалось. Я тихо выругался сквозь сжатые зубы, а потом начал сползать с кровати. Без чужой помощи это оказалось весьма нетривиальным делом — тело совсем не слушалось, было слабым и ватным.
Я уже почти поднялся на ноги, когда меня накрыло ошеломляющим потоком силы, словно всасывались одновременно все печати — десятки и сотни. Я не удержался на ногах и рухнул обратно в кровать. Еще через мгновение меня начало отчего-то колотить, словно эпилепсика, а затем раздувать, словно накачиваемую через задницу зеленую жабу.
Накачиваемую в фигуральном смысле, поскольку в физическом плане моё тело оставалось неизменным. А вот в «духовном» плане оно просто трещало по швам — такой поток силы я одномоменто оказался не готов переварить. Попытки его притормозить, ни к чему не привели — сила продолжала вливаться в меня полноводной рекой.
— Вот… же… сука… такая… — сдавленно выругался я.
Что с этим делать, и как быть, ответа у меня не было. И, если я сейчас что-нибудь не предприму — меня натурально разорвет на тысячу маленьких частей! Но, как обычно, в такой момент в голову ничего не приходило.
— Уф-ф-ф… — Что-то зашипело где-то за печкой, словно громко сдувалась пробитая гвоздем покрышка автомобиля. — Ф-ф-фкус-с-сно ему небос-с-с… — донесся до меня тонкий скрипучий голос. — А мне голодно… даф-ф-фно голодно… Поделис-с-с ф-ф-фкус-с-снятиной, ф-ф-федьмак… Отс-с-слуш-шу…
— А ты кто? — С трудом отрывая голову от подушки, бросил я взгляд в сторону печи, возле которой заметил какой-то мутный искривленный силуэт, карикатурно повторяющий очертания человека. — И нахрена ты мне сдался? — Стараясь держать невозмутимый покер-фейс (хотя мне становилось хреновей и хреновей), «сурово» вопросил я это неведомое существо. — Я по вторникам милостыню не подаю…
[1] Откровение ап. Иоанна Богослова, Глава 4, стих 1
[2] «Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих…» — эта молитва звучит в церкви во время богослужений, посвященных усопшим, — отпевания и панихиды.
[3] Откровение ап. Иоанна Богослова, Глава 4, стих 2.
[4] Яспис — (устар.) — пёстрый или крапчатый камень. Первоначальное, старое, полузабытое, а также церковнославянское название яшмы, распространённого «полевого» поделочного камня, прежде всего, красных и алых тонов, но также и всех прочих оттенков и рисунков. Во все времена яспис нередко путали с агатами.
[5] Сардис, сард, са́рдий или са́рдер (устар.) — разновидность халцедона (скрытокристаллического кварца), поделочный или полудрагоценный камень бурого, коричневого или красновато-коричневого тона, оттенок которого обычно определяется как цвет запёкшейся крови.
[6] Смаргд — минерал, драгоценный камень берилловой группы. Согласно классификации Ферсмана изумруд, наравне с алмазом, сапфиром, рубином, хризобериллом, александритом, благородной шпинелью и эвклазом, относится к самоцветным камням первого порядка.
[7] Абсолю́т, абсолю́тное (лат. absolutus — безусловный, неограниченный, безотносительный, совершенный) — первооснова мира, первоначало всего Сущего, вечное и неизменное, которое понимается единым, всеобщим, безначальным, бесконечным и в свою очередь противостоит всякому относительному и обусловленному Бытию.
[8] Откровение ап. Иоанна Богослова, Глава 5, стих 1.
[9] Евангелие от Иоанна, глава 14, стих 9.
[10] Откровение ап. Иоанна Богослова, Глава 6, стихи 1,2.
Эпилог
Обер-лейтенант Хельмут Штольц шёл по абсолютно пустынным и совершенно обезлюдевшим улицам Тарасовки, постепенно погружаясь в дикий и первозданный ужас. Такой жути он не мог представить себе даже в самых кошмарных снах. Все его сослуживцы, еще вчера здоровые и жизнерадостные, сегодня превратились в отвратительные смердящие трупы, взглянуть на которые без содрогания он просто нет мог.
Обезображенными трупами победоносных солдат фюрера была завалена вся деревня, жители которой куда-то исчезли. Только трупы полицаев, униженно прислуживающие победоносным войскам вермахта, попадались ему на пути время от времени. Их скрюченные в посмертных конвульсиях тела были такими же обезображенными, как и останки немцев.
Что здесь могло случиться, Хельмут даже не мог себе представить. Его рассудок, пребывающий в полной прострации, находился в тяжёлом ступоре. Такое с ним случалось только раз в жизни, когда его подразделение попало в настоящий котел, грамотно выстроенный русскими комиссарами.
В тот день его рота лишились более половины своей штатной численности, а также своего командира — гауптмана Беккера. Вырваться из котла удалось лишь счастливчикам, в числе которых находился и Хельмут, носивший на своих плечах «пустые» погоны лейтенанта.
После небольшого отдыха и укомплектования потрепанного подразделения Хельмута необстрелянными новичками, Штольц получил ромбовидную звезду на погон обер-лейтенанта и должность заместителя командира роты. На этот же раз никого живого из его роты не осталось совсем.
— Das ist eine Art Wahnsinn! — нервно выкрикнул обер-лейтенант, остановившись у большого скопления мертвых тел, валяющихся на земле сплошь со спущенными штанами. — Und dieser widerliche Geruch…
[Это какое-то безумие! И эта отвратительная вонь…(нем.)]
— Согласен, Хельмут, — ответил Штольцу стоявший рядом майор Зигмунд Кранке — командир роты «охотников», наконец-то прибывшей в Тарасовку в полном составе. — Такого дерьма я еще не встречал, хотя в жизни повидал всякого.
Именно за ягдкомандой майора Кранке и отправился обер-лейтенант Штольц в штаб округа вчерашним вечером. Партизаны в последнее время очень досаждали гарнизону Тарасовки, постоянно пробуя на прочность его защиту. Одного взвода «истребителей» явно не хватало, а основная часть роты охотников на партизан всё никак не могла добраться до их деревни.
И только после небольшого скандала, устроенного Хельмутом в штабе, да после угроз отправить рапорт о сложившейся ситуации вышестоящему руководству, дело сдвинулось с мертвой точки. Железнодорожный узел в Тарасовке, имел действительно важное стратегическое значение для логистики вермахта.
Если бы партизанам удалось вывести его из строя, это парализовало бы на долгое время снабжение очень большого количества подразделений немецкой армии. И привело бы к серьёзным последствиям на фронте. Мало того, если бы партизанам удалось разрушить еще и единственный мост через реку… Об этом Хельмут даже и думать не хотел. Это было бы вообще катастрофично! Восстановить его за короткое время подручными силами вообще не представлялось возможным.
Пройдя сквозь калитку на огороженную территорию возле Дома культуры, где располагался штаб роты, Штольц бросил взгляд на синюшный труп какого-то рядового, живот которого раздулся до неимоверных размеров, даже вырвав с мясом нижние пуговицы мундира, и передернул плечами.