— Всё, робятки, прощайтесь… А после я вас покормлю, — произнесла старуха, выходя из избы.
— Командир… — Тяжело дыша, произнес Рэпер, склонившись надо мной. — Не помирай… слышишь!
— Да… слышу-слышу… — прошептал я. На большее уже не хватило сил.
— Выживи, сука, любой ценой выживи, Чума! Понял? — произнес Рэпер, а я почувствовал, как на мое лицо упала несколько горячих капель влаги.
— Сырость… не разводи… боец… — прохрипел я, догадавшись, что это совсем не кровь.
— Держись, командир! — коротко произнес Мазила.
— Валите уже… — прошептал я. — Время… дорого!
Рэпер распрямился и встал возле кровати по стойке смирно. Рядом с ним застыл и Мазила. Синхронно отдав мне честь, они, больше не оборачиваясь, вышли из избы. После того, как хлопнула входная дверь, силы меня окончательно покинули. Накатило оцепенение. Ног я и без того не чувствовал, а сейчас начали мерзнуть руки. В голове поселилась какая-то гулкая пустота.
— Жить хочешь, касатик? — неожиданно раздался в этой пустоте чей-то слабый и свистящий шёпот.
Самое интересное, что голос этот я слышал не ушами, он просто прозвучал у меня в голове, отдаваясь в висках шорохом морского прибоя.
— А что… — сбросив оцепенение, шевельнул я губами, — есть… варианты?
[1] Золовка — сестра мужа.
[2] Зало́жные поко́йники — по славянским верованиям, умершие неестественной смертью люди, не получившие после смерти успокоения. Считалось, что они возвращаются в мир живых и продолжают своё существование на земле в качестве мифических существ. К «заложным покойникам» обычно причисляли умерших насильственной смертью, самоубийц, умерших от пьянства, утопленников, некрещёных детей, колдунов и ведьм.
[3] Ю́шка, ю́ха — просторечное название крови. ·
[4] Возникновение слова «заложный» он связывал с самим способом захоронения; тело в гробу укладывали лицом вниз, яму закладывали (отсюда и название «заложные») камнями и ветками.
[5] В отличие от «обычных» покойников, так называемых «родителей», — «нечистых» хоронили не на кладбище, а на обочинах и перекрёстках дорог, границах полей, в лесу, в болотах, в оврагах, то есть за пределами церковной ограды, так как считалось, что они «прокляты родителями и земля их не принимает».
Глава 4
— Услышал! — Донесся до меня словно бы облегченный «выдох», хотя в избе продолжала стоять звенящая тишина. — Значит, не ошиблася старая — есть в нём задаток…
— Кто… ты?.. — продолжал я хрипеть, не в силах приподнять голову от подушки. Сил, чтобы осмотреться уж не было. Даже невесомые прежде веки все сильнее с каждым мгновением наливались свинцовой тяжестью, не давая больше раскрыть глаза. — Подойди… не вижу…
— Побереги остатки сил, хлопчик! — прошелестел голос в моей голове. — Говори без звука — лишь силой мысли.
— Я же… тля… — Меня вновь скрутил приступ кашля. Я почувствовал, что по подбородку вновь потекла теплая и густая влага. — … не гребаный… телепат… — Булькнув кровью, сумел выдавить я.
— Я тоже не телепат, но ты меня всё-таки «слышишь», — возразил голос в моей голове. — Сделай это! У тебя получится! — продолжил он меня уговаривать.
— Как же всё, сука, достало! — подумал я, чувствуя накатывающие подобно морскому прибою волны холода и понимая, что вот-вот отдам концы. А голос, похоже, просто слуховая галлюцинация перед смертью. — А жить так хочется, ребята! И вылезать уж мочи нет![1] — Неожиданно пришли мне на ум строчки фронтовой песни, перепетой в свое время «Чижом и Компанией».
— Поверь мне, милок, — звучавший в моей голове голос вновь проявился, — бывают такие моменты, когда желание умереть во стократ сильнее…
Незримая «завеса», разделяющая сознания, неожиданно приподнялась, и меня затопило такой чудовищной волной непереносимой боли, которую я и представить себе не мог даже в самом жутком кошмаре. Кричать я уже не мог, а моё и без того истерзанное тело резко скрутило судорогой и затрясло «в припадке». Это длилось всего лишь мгновение. Мимолетное. Занявшее секунду, а, возможно, десятки и сотые её доли. Но мне хватило с лихвой, чтобы как следует это прочувствовать…
— Теперь понимаешь, касатик, как я хочу умереть? — Чудовищная боль ушла, оставив лишь «привычные» страдания от ранений.
— Так ты та самая ведьма? Золовка Акулина? — Догадался я, припомнив рассказ приютившей нас бабки.
— Пять дён терзает меня ведовская сила… Пять дён на пороге стою… Помоги, касатик! Нету моченьки моей эту муку терпеть!
— Как помочь? Чем? — Не знаю, может быть, я действительно такой долбанутый на всю голову, как мне бывшая всегда говорила, но пройти мимо чужой беды я не могу. — Я ведь тоже… Как бы это сказать? Несколько не в форме…
— Знаю, родной, знаю! — Заметался в моей голове шелестящий шепоток мучающейся старухи. — Я поэтому до тебя дотянуться и смогла, что мы оба на пороге стоим…
— На каком еще пороге?
— На границе, — ответила Акулина, — м ежду жизнью и смертью. Только меня дар ведовской крепко на земле грешной держит. Спокойно уйти не дает. А срок мой весь вышел. И жить мне неможно, и умереть никак. Не успела я силу передать — некому было…
— А мне теперь передать, значит, можешь? — Спросил я напрямую — не люблю ходить вокруг, да около.
— Тебе могу, касатик, — тоже не стала юлить ведьма, — задаток у тебя хороший имеется! Даже у меня такого не было — примет тебя сила. Но только, если сам на это пойдешь. По собственной доброй воле. Я ведь тебе не просто так завесу на мгновение приоткрыла… Чтобы понял, что ждёт тебя в конце ведовского пути…
— Если я твой дар приму — не умру сегодня? – Я подошел к самому главному для себя вопросу.
Ведь склеив ласты, я исчезну. Навсегда. Как личность. Даже, если и существует это пресловутое «перерождение душ», вновь возродившись в новом теле я ничего не буду помнить об этой своей жизни. Такого меня, каков я есть, уже никогда не будет. И, если появилась возможность задержаться на этом свете подольше — я ей обязательно воспользуюсь.
А все грядущие проблемы буду разруливать по мере их возникновения. Вот только стоит еще уточнить некоторые нюансы владения этой самой ведьмовской силой. А то окажется еще, что обязательно нужно будет пить кровь девственниц, или есть младенцев на ужин. На такое безобразие подписываться я не хочу.
Хотя… С девственницами еще туда-сюда, можно затариться необходимым продуктом на какой-нибудь станции переливания крови. А вот с младенцами явный перебор.
— Да, — подтвердила ведьма, — твоя душа останется в этом мире, и не уйдёт за грань. И никакой крови девственниц и младенцев на ужин! — Акулина даже шутить пыталась под прессом жесточайшей боли, которую я и мгновения вытерпеть не мог. — Это действительно перебор!
Вот, тля! Она что, все мои мысли читает?
— Но дар обязательно будет требовать от тебя «пищи» — темной ворожбы. Иначе — накажет! Не так сильно, как в моём случае… Но поверь — тебе не понравится! – Продолжала наставлять меня ведьма. — Я всю жизнь выкручивалась, стараясь сильно не вредить людям. Но, чем больше ты творишь «зла», тем сильнее растут твои «веды»…
— Веды? А это что за зверь?
— Веды — это чин ведуна или ведьмы в общей иерархии. Всего вед тринадцать. Я доросла лишь до второй, потому что всю жизнь выкручивалась только мелким злодейством, стараясь больше помогать людям, чем причинять им зло. Чем выше чин ведуна, тем более мощными и разрушительными будут его воздействия на реальность. Но ведьм высшего чина после столетий преследования их святой церковью, почитай, и не осталось уже. Я лишь единожды встретила свою «товарку по ремеслу» — шулму, калмыкскую степную колдунью семи вед. Так вот, она легко могла устроить песчаную бурю и похоронить под ней целый город. На тот момент её возраст перевалил за три столетия…
— Сколько? — перебил я Акулину. — Три сотни лет?
— С повышением чина развивается не только сила ведьмака, но и его бренное тело. Мне почти сто пять! За всю свою жизнь я ни разу не болела! Можно сказать, ухожу в расцвете сил… С тремя ведами был бы шанс дотянуть до полутора сотен.
— Это значит, что мне волей-неволей придётся творить «зло»? Хоть какое-нибудь, чтобы элементарно выжить?
— Да, — вновь честно ответила старуха. — Но я знаю, как тебе в этом помочь. И точно знаю, что ты справишься!Да и мне, старой, весьма поможешь избавиться от этой непосильной но…
Мысленная связь неожиданно прервалась на полуслове, а я, уже наяву, услышал жуткий надрывный крик и протяжный стон, преходящий в невнятные стенания. Похоже, что Акулину настиг очередной приступ. Но меня, отчего-то, уже совсем не трогали её вопли. Мне стало как-то всё равно. Словно всё произошедшее происходило где-то далеко-далеко, и абсолютно не со мной. Похоже, что я уже всё…
— Протяни руку за голову! — Вдруг просипел над моим ухом сорванный истошными криками голос ведьмы. — Скорее! Ты уже уходишь за грань!
Я шевельнул холодеющей рукой, с трудом отрывая её от матраса. Неожиданно накатил страх: а вдруг всё это бред? Бред моего отключающегося сознания? И, несмотря на все ухищрения, я сейчас умру? Вот прямо сейчас… сию же минуту… А ведь я еще не такой старый, и у меня еще масса планов… Чудовищным усилием воли я задвинул этот страх в самый дальний и «пыльный чулан» своего мозга и вплотную занялся непослушной рукой.
Для того, чтобы закинуть её за голову, потребовались неимоверные усилия. Рука падала обратно на кровать, съезжала с подушки, я никак не мог просунуть её сквозь кованные прутья спинки кровати… А темный бревенчатый потолок уже начал вращаться перед моими глазами, постепенно тускнея всё больше и сильнее, и уходя в вечный мрак. Или это я уходил во мрак? Похоже, что именно я.
Последним усилием я, наконец-то, пропихнул свою расслабленную холодную кисть сквозь прутья и почувствовал, как в нее вцепилась цепкая старухина рука. Я ощутил прикосновение к своим пальцами сухой кожи умирающей ведьмы и испытал на прочность крепость её захвата. Надо признать, что вцепилась она на совесть. Я понял это даже своим сознанием, тухнущим словно свеча на ветру.