— Я надеюсь на это…
— А если нет? — резонно спросил отец Евлампий.
— Тогда придется искать помощь в другом месте, — ответил я, прикидывая в уме возможные варианты. Но никаких возможных вариантов просто не было. Возможно, со временем они и появятся.
Фролов вздохнул, скрестив руки на груди:
— Ладно, будем надеяться, что дух твоего предка сможет помочь.
На этом разговор закончился. Буквально через час мы, поставив в известность товарища Сталина, уже грузились в самолет. Рисковать, возвращаясь в Пескоройку усовершенствованной лесной тропинкой дедули, я не стал. Слишком уж опасной она получилась.
Самолет, который нам выделили по личному распоряжению вождя, был обычным военным транспортником Ли-2, без каких-либо излишеств. Да что там говорить, во время Великой Отечественной войны у самого товарища Сталина не было личного самолета в привычном мне понимании.
Он использовал для передвижения самолеты, которые были в распоряжении правительства и военно-воздушных сил. В основном это были модифицированные пассажирские самолеты, такие как Ли-2 и реже — Пе-8. Иосиф Виссарионович, в отличие от руководителей иных стран, не стремился к демонстрации роскоши или излишнему комфорту, что соответствовало его имиджу простого и скромного лидера.
В самолет загрузились вчетвером: я, капитан госбезопасности Фролов, отец Евлампий и Черномор. Экипаж из двух пилотов, штурман-радиста и стрелка. Ну, и еще один пассажир настойчиво напрашивался со мной в эту командировку — братишка Лихорук.
Однако, из-за его специфических особенностей, пагубно влияющих на простаков (да и не только), брать его с собой в самолёт я не стал. Можно, конечно, было снабдить всех защитными оберегами от проявления «лиха одноглазого», но рисковать нашими людьми я не хотел. Мало ли, что в полёте приключится?
А вот Ваню в этот раз пришлось оставить — он сейчас в срочном порядке перенимал знания у профессора Трефилова. Совершенно неожиданно случайно обнаруженная защитная функция его устройства от проявлений Хаоса приобрела очень важное значение.
Теперь Бажен Вячеславович вместе с Ваней срочно пытались увеличить мощность агрегата, чтобы в идеале можно было бы распространить действие защиты на всю столицу. Пока же в зону действия попадал лишь Кремль с Красной площадью и близлежащими улицами.
Фронт за время, прошедшее с момента нашего с Ваней полета, ушёл далеко от Пескоройки, поэтому практически никакой опасности, которая подкарауливала бы нас в облаках, не наблюдалось. Ну, разве что какой-нибудь случайно залетевший в этот район фашистский лётчик-истребитель попался бы на пути. Но у них хватало работы и на других направлениях — наши ребята, почуяв, что враг дрогнул, старались гнать его и в хвост, и в гриву.
Пилоты, бывалые ребята, не задавали лишних вопросов, лишь время от времени, икоса поглядывали на членов моей команды. По правде сказать, более странного воздушного десанта они и представить себе не могли: крепкий дородный поп с крестом на пузе и в рясе, которую отказался снять даже для прыжка; карлик с огромной длиннющей бородой, которую обмотал вокруг себя; ну, и два нормальных (ну, это они так думали) человека в камуфляжной форме без каких-либо знаков различия.
И приказ, поступивший с самого верха. В общем, летчики были растеряны, не имея никаких предположений насчет нашей миссии. И это, в принципе, было нормально. Но слухи пойдут — к бабке не ходи!
— Снижаемся, — доложил старший пилот. — Приближаемся к точке выброса.
Я стряхнул с себя сонливое состояние, в которое погрузился в полёте и проверил снаряжение.
— Отец Евлампий, вы уверены, что сможете приземлиться? — спросил я, глядя на монаха, которого, несмотря на всю его храбрость, явно подтряхивало. — Вы же впервые прыгаете?
— Господь поможет, — ответил он не дрогнув голосом (но меня-то не обмануть), тоже проверяя свою снарягу. — А если не поможет — значит, не судьба.
Фролов хмыкнул:
— Батюшка, вы меня удивляете. Я думал, что монахи только и умеют, что молиться и поклоны во славу Господа бить, да еще сидеть с книгами, типа Библии, в руках.
— Книги, сын мой, — это тоже оружие. Только не все умеют им пользоваться, — наставительно произнес священник. — Попробуйте как-нибудь…
— Вот разберёмся с фрицами, да и с демоном — обязательно попробую, — пообещал Фролов, нервно дёрнув веком. Так-то он тоже прыгал с парашютом впервые в жизни.
Лишь Черномор нисколько не переживал, хотя тоже был полнейшим новичком. Он вообще хотел выпрыгнуть из самолёта без парашюта — свою способность к левитации он нам давно уже продемонстрировал. Однако, если даже наш внешний вид вызывал вопросы у пилотов, то выход из самолёта бородатого карлика без парашюта — и вовсе поверг бы их в шок.
Мы прыгнули на рассвете. Солнце еще не взошло, а лишь слегка окрасило алым небо на востоке. Земля под нами была словно бы покрыта серой пеленой предрассветных сумерек. Ветер выл в ушах, но я его не замечал. Ниже, всё ниже… Пора!
Парашют раскрылся с резким хлопком, и я плавно поплыл вниз. Пока я снижался, рядом раскрывались белоснежные купола парашютов моих товарищей. Отец Евлампий, несмотря на свои габариты и неадекватную для планирования одежду, держался достойно, мысленно вознося молитвы Господу.
Фролов, напротив, явно боролся с паникой, однако внешне этого никак не показывал, тоже благополучно снижаясь. Черномор, раскрывший парашют только для маскировки, подлетая к земле, сбросил его с плеч, и теперь просто парил в воздухе как воздушный шарик. Еще большее сходство с воздушным шариком придавала Черномору длинная борода, которая теперь свободно свисала.
Место приземления было выбрано заранее — большая поляна, расположенная на самой опушке хвойного леса, где, как я надеялся, теперь заправляет всем дедко Большак. Я приземлился мягко: земля под ногами — влажная, покрытая мхом и опавшей хвоей. А вот батюшка тяжело впечатался в землю неподалёку, так, что даже громко охнул, упав набок.
— Живой? Ничего не сломал?
— Господь не допустил… — хрипло ответил отец Евлампий, пытаясь освободиться от парашюта. — Аминь!
— Все на месте? — крикнул я.
— Есть, — донесся голос Фролова из кустов неподалёку. — Только что приземлился. Чуть не зацепился за верхушку ели…
— И я здесь, — прозвучал третий голос — Черномора. Он не опустился на землю, а продолжал парить в воздухе, держа голову вровень с нашими головами. Так, видимо, он казался себе обычного «человеческого» роста.
— Отлично! — произнёс я, подходя к кромке леса. — Дедко Большак! Отзовись! — позвал я лешего.
Но лес молчал. Лишь ветер шевелил верхушки сосен, да где-то далеко прокричала ворона. Я нахмурился. Такого не должно было быть — дедко Большак чувствовал мое приближение к лесу и всегда выходил навстречу.
— Может, не слышит? — предположил Фролов, вытирая пот со лба. — Заснул, например…
— Лешие не спят, когда в их лес приходят чужие, — проворчал Черномор, медленно вращаясь в воздухе. Его борода извивалась, словно живая, а глаза сверкали подозрительно.
— Ну, вам виднее, — пожав плечами, пробормотал Фролов. — Я пока что ни одного лешего вживую не видел.
Я прислушался — тишина. Только шелест листвы и дальний крик птицы где-то в вышине. Я повторил зов, на этот раз с большей настойчивостью:
— Дедко Большак! Покажись!
Лес как будто затаил дыхание. Даже ветер стих. Фролов нервно переступил с ноги на ногу, оглядывая окружающие деревья. Отец Евлампий твердо сжал крест в руке, бормоча под нос какие-то молитвы. Каждый из нас сейчас подсознательно ожидал каких-то неприятностей. Но вдруг…
— Здрав будь, товарищ мой Чума! — Голос был шершавый, словно кора старого дуба, но в нём чувствовалась какая-то хитринка.
Из-за ближайшей сосны появился старичок — сухонький, благообразный, с длинной седой бородой зеленоватого оттенка, на этот раз отчего-то оказавшейся заплетённой в косу. В руке он держал узловатую клюку, а из-под широкополой шляпы проглядывали настороженные глаза, похожие на угольки.
Дедко Большак щурился, разглядывая нас, и я заметил, как его взгляд на мгновение задержался на Фролове, который во все глаза тоже рассматривал лешего, которого еще недавно считал не более, чем волшебной сказкой или деревенской байкой. Судя по выражению лица Фролова, он сейчас пожалел, что не прихватил с собой чего-нибудь съестного, типа хлеба с солью — традиционный дар для лесного хозяина.
Я сделал шаг вперёд, вступая на территорию леса, и мы крепко обнялись с лешим — моим верным другом и соратником:
— Я рад тебя снова увидеть старина!
— И я тебя, товарищ мой Чума! — отозвался лесной владыка.
— Дедко, а что в лесу не так? — поинтересовался я. — Ты обычно откликался на мой зов намного раньше.
Старик заерзал, поглаживая бороду.
— Неспокойно как-то в лесу, товарищ мой Чума… После того случая с демоном, лес всё еще не восстановился от его губительного воздействия. Вот не всегда и откликается, как положено. Да и новые это владения мои, еще до конца не сжился я с ними.
Я вспомнил деревья, искорёженные силой Хаоса. Вспомнил безумные пейзажи вековечной Тьмы, от которых в пору сойти с ума. Вспомнил, что будет со всеми простаками, которые абсолютно не приспособлены к такой жизни, и умрут первыми. Хотя, и одарённые протянут ненамного дольше… И поэтому нам надо спешить.
— Вы же к Пескоройке собрались? — полуутвердительно произнёс леший. — Так и пойдёмте по-нашему, по-лесному! — Дедко Большак хитро прищурился, ткнул клюкой в сторону густых зарослей и засеменил вперёд, не оглядываясь.
Тропа, на которую он нас вывел, казалась обычной лесной тропкой — узкой, петляющей между сосен, усыпанной хвоей. Но я и мои спутники уже столько раз пользовались этой волшебной дорогой, что никто из них не обманулся в своих ожиданиях.
Был лишь один нюанс: с каждым шагом деревья вокруг будто сдвигались, открывая проход то слева, то справа, а позади стволы сразу смыкались, словно мы и не проходили там вовсе. Ветви тянулись к нам, иногда щекоча лицо, иногда — осторожно проводя по плечам, будто проверяя, свои ли мы.