— Ну, если допустить, что его тело не получит критических для жизни повреждений, оно сможет функционировать бесконечно долго…
— Но это же эликсир бессмертия! — ахнул Фролов. — Этого не может быть!
— А почему нет? — удивился такой реакции чекиста Трефилов. — За примерами далеко ходить не надо: вспомните тех же библейских патриархов, каждый из которых прожил под тысячу лет! Что есть так называемая «Божья благодать», позволившая им прожить так долго? Не индивидуальное ли биологическое время? А Адам, изначально обладавший личным бессмертием, но лишенный его после грехопадения?
— Вы представляете, профессор, что начнется, если ваша догадка окажется верной? — с тревогой произнес Фролов.
— Увы и ах, уважаемый Лазарь Селивёрстович, — развел руками Трефилов, — понимаю.
— А если эти разработки попадут не в те руки… — Договорить Фролов не успел: на перекрестке бок служебного автомобиля протаранил идущий на полной скорости грузовик с крытым кузовом тентом. Фролова, сидевшего со стороны удара, откинуло на профессора, обдав градом осколков от разбившегося окна покореженной ударом двери. — Накаркал! — прошипел, Фролов, пытаясь справиться с болью. Он потянулся за пистолетом, но правая рука не слушалась.
Из кабины грузовика выскочил крепкий небритый мужик, вооруженный «Вальтером» и подбежал к смятому ударом автомобилю. Резко распахнув дверь с противоположной от удара стороны, он наметанным взглядом мазнул по салону, где копошились пребывающие в шоке пассажиры, пытаясь прийти в себя.
Рванув за грудки профессора, мужик вытащил его на улицу и поволок по асфальту вяло трепыхающееся тело пожилого ученого, голова которого была окровавлена. Едва он отбежал на незначительное расстояние, тент в кузове грузовика откинулся в сторону, открывая троих автоматчиков, изготовившихся к стрельбе. В мгновение ока они расстреляли автомобиль чекиста, превратив его в некое подобие решета.
Оглушив Трефилова мощным ударом кулака, диверсант вернулся к машине и внимательно осмотрел оставшихся пассажиров. Запрокинутая голова водителя зияла пустой окровавленной глазницей — левый глаз выбило пулей. А окровавленное тело старшего лейтенанта госбезопасности Фролова застыло в нелепой позе, застряв между рядами сидений.
— Еin toter Mann! — Удовлетворенно кивнул диверсант, выдергивая из багажника простреленные пулями чемоданы с документами. — Scheisse! — выругался немец сквозь сжатые зубы, оценив состояние подпорченного груза, после чего забросил их в кузов грузовика.
[Он не жилец! Дерьмо! (нем.)]
Пока он изымал груз, бессознательное тело профессора Трефилова его подручные успели закинуть в кузов, причём, особо не церемонясь. И без того разбитая голова профессора сильно ударилась об угловатую металлическую подставку пулемета, но в сознание он так и не пришёл.
— Уходим! — по-русски прокричал диверсант, запрыгивая в кабину.
Грузовик взревел, выпустил клуб вонючего дыма и сдал назад. Объехав побитый и изрешеченный пулями автомобиль, он, громыхая, помчался по улице прочь от места «аварии».
[1] Звание младший лейтенант государственной безопасности — 3 квадрата [так называемые «кубари»] в петлицах образца 1937—1943 годов, условно соответствовало воинскому званию старший лейтенант РККА.
[2] Оберштурмфюрер (нем. Obersturmführer, cок. Ostuf) — звание в СА и СС, соответствовало званию обер-лейтенанта в вермахте. Эквивалент cтаршего лейтенанта в РККА.
Глава 15
Май 1936 г.
СССР
Москва
Оберштурмбаннфюрер СС Волли Хорст в ярости метался по маленькому кабинету, предоставленному в его распоряжение дипмиссией Германии в СССР. На стуле возле рабочего стола сидел оберштурмфюрер СС Хайнц Кёллер, тот самый убийца, вогнавший нож в сердце младшего лейтенанта госбезопасности.
Кёллер неторопливо курил, невозмутимо смотря на беснующегося профессора невозмутимым белесым взглядом снулой рыбы, и стряхивал пепел прямо на пол. А на полу, отделанном мраморными плитами, в луже воды лежал так и не пришедший в себя профессор Трефилов.
— Ты идиот, Кёллер! — брызгал слюной Хорст. — Как можно было провалить хорошо подготовленную операцию и практически уничтожить всю бесценную документацию?
— Виноват, герр оберштурмбаннфюрер! — спокойно произнес Хайнц, не отрицая своей вины. — Произошла досадная случайность! — попытался выкрутиться он. — Парни профессионально отработали: Трефилова захватили практически целым! А чемоданы…
— Виноват? — Хорст остановился перед Кёллером, злобно вращая глазами. — И Трефилова захватили практически целым? — передразнил он командира диверсионной группы. — Да он до сих пор не пришел в себя! Ты должен был лично проследить за его безопасностью! А он говорит — случайность! — рассвирепел Хорст. — Не кажется ли тебе, Хайни, что слишком много случайностей⁈
— Случайность, — продолжал спокойно стоять на своем Хайнц. — Парни унтерштурмфюрера[1] Франка лучшие специалисты в решении таких задач.
— Что ты заладил, как попугай: лучшие, лучшие… Признай, наконец, что сегодня вы обосрались!
— Так точно, герр Хорст, мы обосрались, — не стал отрицать Хайнц, глубоко затянувшись. — Поэтому я готов понести…
— А, готов он! — обреченно махнув рукой, произнес Волли, немного успокоившись. — Что я доложу рейхсфюреру? Что мы своими собственными руками угробили единственного и неповторимого разработчика? И что теперь его некем заменить?
— Волли, так ведь этот русский профессоришка еще жив! И документация, пусть и слегка попорченная пулями, тоже у нас, — напомнил Хорсту Кёллер. — Фотографии машины я делал лично. Неужели среди наших ученных не найдется никого, кто смог бы во всем этом русском дерьме разобраться?
— Не знаю, Хайни, не знаю… Время покажет. Пока разберемся, могут пройти годы и десятилетия! Трефилов вынашивал свой проект целых двадцать лет!
— Я сожалею, Волли!
— Сожалеет он… — Хорст присел на корточки перед лежащим навзничь профессором.
— Ничего с ним не случится, Волли! — вновь заикнулся Кёллер.
— Ты отдаешь себе отчет, Хайнц, что, если с его головой что-то случится — наши головы тоже могут полететь! — на повышенных тонах произнес Хорст. — В его светлой ученой голове содержится настолько уникальная информация, что тебе, чертову солдафону, даже близко не представить ее ценность! — вновь накинулся на Хайнца профессор Хорст.
— Я бы попросил, герр Хорст… — зло отозвался Хайнц на замечание своего оппонента. Тебе ведь нужен был результат, Волли? И как можно скорее? Ну, так я не знаю других способов похищения людей из-под охраны красных комиссаров без применения грубой силы…
— Но, можно же было как-то полегче? — не успокаивался Хорст.
— Прости, парни немного перестарались! — попытался извиниться Кёллер. — Если бы не эти коммуняки, висевшие у нас на хвосте, все бы прошло в куда более благоприятной обстановке. Неужели тебе так важен этот слизняк, Волли? Ведь мы же изъяли всю документацию по его дьявольской машинке, да и саму машинку…
— А если не всю, Хайнц? Если основной секрет находится только у него в голове? Ты же видел, что сотворила его машина?
— Согласен, Волли, жуткое зрелище! — согласился с оппонентом Хайнц.
— Теперь молись каким угодно богам, Хайни, — прорычал Хорст, — чтобы этот гениальный русский старикашка выжил и пришёл в себя! Иначе… Рома! Ром! Ты чего, заснул с открытыми глазами? — прошептал Хорст голосом Акулины прямо мне в ухо.
— А? — Картинка с фрицами и распластанным на полу профессором Трефиловым подернулась рябью и пропала. — Похоже, заснул… — Не стал я пускаться в пространные объяснения, сфокусировав глаза на девушке.
После всего «увиденного и услышанного» я обосновано засомневался, что сумел «стянуть» полученную информацию именно из памяти деда. Ведь многих моментов, как, например, в случае с нападением на машину Фролова, он просто не мог знать, поскольку не присутствовал при этом. Но я-то «увидел» это, как будто был непосредственным участником этой трагедии.
Мне было до слёз жаль старшего лейтенанта госбезопасности Фролова, и безжалостно убитых диверсантами парней-чекистов, и доцента Сергеева, умершего от старости за одно мгновение во время испытания фантастической машины Трефилова. Им бы еще жить и жить…
Да и самого гениального профессора тоже — он, скорее всего, не выжил после нападения немецкой диверсионной группы. Ведь никакой информации о нём после этого происшествия не поступало. Ну, по крайней мере, мой старик ничего об этом не знал, даже по прошествии целых шести лет с того крайне несчастливого дня. Дед считал Трефилова погибшим, хотя его тела никто не видел.
Я пока не стал заморачиваться над неожиданно открывшимся «прозрением» или «ясновидением» — на данный момент хватало других проблем. А вот полученная таким чудесным образом информация требовала серьёзного осмысления. Ведь, если задуматься: что же на самом деле извлекал из людей аппарат профессора? Неужели, действительно «время»?
У меня крепло подозрение, что профессор Трефилов ошибался в своих выводах. Ведь извлекал он из людей, судя по всему, не время, а ту самую жизненную энергию, которой я поделился с Лихоруком. Ведь мы со злыднем, по сути, один в один повторили опыт профессора со мной в роли донора, только без применения всяких машин.
За это предположение говорил тот факт, что я тоже постарел. Правда, не так «основательно», как бедный доцент Сергеев. Но, теоретически, я тоже от этого недалеко ушёл и, если бы Горбатому вовремя не получшело бы, мог бы тоже легко превратиться в подобие египетской мумии. Хотя, где-то в глубине души, присутствовала слабенькая надежда, что с ведьмаками всё не так просто, как с обычными смертными.
У меня и у самого была целая куча вопросов: ни в веде, ни в лете не было дано четкой классификации и разделения двух, на мой взгляд, очень важных определений, как «искра» и «живительная сила». Прана[2], как её еще называл Афанасий Никитин, долгое время путешествовавший по Индии.