— Ну доча, пойдем… — поймав плотоядный взгляд моего старика, произнесла Глафира Митрофановна, обнимая девушку за плечи, и буквально утаскивая её в избу. — Берегите себя, ребятки! — произнесла она на прощание, а Акулинка вновь громко всхлипнула.
— Пошли, — я потянул деда, до сих пор стоявшего с открытым ртом и судорожно сглатывающего слюну, в сторону тропинки, ведущей в лес, — нам нужно в Тарасовку до рассвета успеть! А до него уже совсем ничего…
Некоторое время мы шли молча по лесной тропинке, я — первым, дед — за мной, ступая след в след. Навернуться в темном лесу, ступив не «туда» — это, как нефиг делать. Вот и осторожничал старик. А я, знай себе шпарил, как по освещенному проспекту — с моим ведьмовским зрением мне любая темень нипочём!
— Ром, постой! — негромко окликнул меня старый, не разглядев в темноте нависающую над тропинкой ветку и едва не выколов себе глаз. — Не так быстро! Я как кошка в темноте видеть не умею…
— Извини. — Я немного снизил темп, ведь действительно разогнался не на шутку. Еще угроблю старика ненароком.
— Слушай, а это тоже оно? — спросил дед, когда мы пошли дальше, но теперь уже я посматривал через плечо на деда, проверяя, чтобы не отстал в темноте. Так-то действительно в лесу хоть глаз коли. Да еще и всё небо затянуто грозовыми тучами — ни луны не видно, ни звёзд.
— Ты о чем? — не останавливаясь, уточнил я.
— Ну… об этом… секретном чудо-оружии, — пояснил Чумаков-старший. — Это с его помощью у тебя такое зрение?
— Отчасти да, — вновь максимально туманно ответил я. — Побочный эффект… Такой же, как и старение, — решил я немного окатить его ледяной водичкой, а то смотрю, размечтался, — я ведь еще недавно помоложе твоего выглядел.
— Да, я слышал, как в отряде удивлялись, — произнес дед. — Опасная, выходит, штуковина.
— Еще какая! — заверил я старика. — Один раз ошибся — и почти в старика превратился. Но, спасибо, что хотя бы выжил, и могу немцев дальше бить. Ну и, проводить дальнейшие испытания, доводя эту вундервафлю до ума. Вот, если мы с тобой еще и моего помощника сумеем освободить — тогда вообще, все как по маслу пойдет и ускориться весьма.
— Слушай, Ром… — после небольшого молчания, как-то смущенно, но решительно, произнес мой старик. — А у тебя с Акулиной что-то серьёзное?
«Твою же мать!» — беззвучно выругался я.
Вот так и знал, что обязательно западет дед на Акулину с моим-то везением. А на неё сложно не запасть — уж очень удалась и статью, и лицом ведьмина внучка. Я и сам прекрасно ощущал на себе её притягательную силу, с которой справлялся с огромным трудом. И отчего меня к ней так тянуло? Вон, и дедуля тоже попался, как сопливый юнец…
Хотя, он сейчас именно такой и есть — молодой, холостой и в любовных делах совсем неопытный. Хотя, чему-то же его научили в разведшколе? Ведь умение обаять и покорить женщину — один из неотъемлемых приёмов деятельности разведчика-нелегала.
Может, оттого, что ведьма она, хоть и неинициированная в этой реальности? Нет, меня же и к мамаше её тянуло не меньше, а у Глафиры Митрофановны даже задатка никакого нет.
— Ты не подумай чего, товарищ Чума, — неожиданно перешел на «официоз» Чумаков-старший, — я ведь с самыми серьёзными намерениями… Я ведь… и жениться могу… Даже хочу… Запала она мне в душу… — сумбурно пояснил дед.
Ну, вот приехали! В моей памяти неожиданно «потускнели» воспоминания моего детства из этой, новой ветки реальности. Словно и были они, а словно бы и не были… Словно дежавю[1] у меня на всю голову.
«Значит, — подумал я, — если эти воспоминания до конца не исчезли, вероятность встречи моего деда с моей бабкой еще имеется. Пятьдесят на пятьдесят, а то и меньше. Но всё-таки есть. Нет, дедуля, мы еще поборемся за рождение моего отца!»
— Слушай, Иван, как-то не ко времени ты этот разговор затеял, — попенял я ему. — Понимаю, от Акулины у любого нормального мужика голову нахрен отключает!
— Прав ты, Рома, не ко времени всё… Но я как подумаю, что не увижусь с ней больше… Так было у тебя с ней чего? Только не темни…
— Не было у меня с ней ничего… — Я увидел, как на лице деда засияла счастливая улыбка. Как же она ему в голову-то залезла? — Она сама мне сказала, что до конца войны никакой любви ни с кем крутить не будет. А вот как закончится…
— Всё, молчи! — оборвал меня старик. — Может, и не доживём мы с тобой до конца войны…
— А вот это ты брось! — Теперь пришёл мой черёд затыкать ему рот. — Чтобы выкинул такие мысли из головы! Доживешь! Обязательно доживёшь! И на рейхстаге распишешься!
Хотя не факт, старик-то теперь не во фронтовой разведке — слишком сильно я изменил его судьбу. Он теперь, возможно, намного раньше сорок пятого года в Берлине может оказаться.
— Это еще зачем? — не понял старик.
— Чтобы помнили не только наши потомки, а ещё и твари, которые когда-нибудь еще вздумают свою вонючую пасть на нашу Родину разевать! — доступно пояснил я. — Так что, если будешь в Берлине, расписаться на рейхстаге не забудь! — Я помнил о том, что эти надписи на стенах рейхстага существовали даже в моем времени, как напоминание, что не стоит немцам играть с огнем! Однако, кое-кто успел об этом забыть. Вот и пришлось мне, школьному учителю, за оружие взяться. — Да еще и сфотографироваться на его фоне не забудь! — вырвалось как-то само собой.
Я отлично помнил черно-белую фотографию: на ступенях поверженного рейхстага на фоне выщербленных пулями и осколками стен, расписанных надписями наших солдат-победителей в окружении боевых товарищей-однополчан, стоял мой старикан.
Но это было воспоминание из моего родного мира, а вот подобной фотографии из этой альтернативной ветки я, как ни пыжился, вспомнить так и не сумел. Возможно, что на этот раз деду не посчастливится оставить памятную надпись в самом центре рассадника «мирового зла». Либо, эти воспоминания пробудятся во мне, когда это событие произойдёт… Одним словом, время покажет.
— Хорошо, обязательно сфотографируюсь… — сбитый с толку моим напором, обескураженно пообещал дед. — Ты так об этом говоришь, — спустя небольшую паузу, добавил он, — как будто точно знаешь, что всё будет именно так.
— Я верю в это, Иван! — ответил я максимально серьёзно. — Верю всем сердцем и всей душой! И моя вера во много повышает вероятность исполнения именно этого сценария. Чего и тебе советую.
— Чего советуешь? — Выпучил глаза Чумаков-старший. — Верить?
— Да, верить в нашу победу, как бы не обстояли дела на сегодняшний момент! Ведь в нашу победу верим не только мы, а еще миллионы наших советских людей. Враг будет разбит! Победа будет за нами!
Вот это я речугу задвинул! И откуда только это из меня поперло? Никогда не был склонен к подобным 'выступлениям. Или это отголоски личности моего реципиента — настоящего Романа Перовского? Просто другого объяснения подобному поведению я не находил.
— А ты думаешь, Ром, немцы не верят в свою победу? — невесело усмехнувшись, произнёс дед. — Я ведь не слепой: в вооружении, и в военной выучке они нас превосходят. Мы тоже за год войны многому научились, но…
А старик у меня молодец, его так просто лозунгами не взять! Критическое мышление на высоте. Сопоставил факты — и нате!
— Конечно верят, — тут даже спорить не было никакого смысла, — и, скорее всего, не меньше нашего. Но, не в вооружении и выучке сила! Хотя, соглашусь, что без них тоже никуда.
— А в чем сила, Ром?
И как я, по-вашему, должен был на это ответить после такого вопроса? И пусть изначально у меня был заготовлен совсем другой ответ, но я произнес:
— Я думаю, что сила в Правде. У кого Правда — тот и сильней![2] А Правда в этой войне — на нашей стороне! Поэтому, и вера наша крепче гранита, и врага мы погоним с нашей земли поганой метлой! Согласен, старичок?
— Еще как согласен! — с воодушевлением произнес Чумаков-старший. — Поэтому и готов голову за победу сложить!
— А вот это абсолютно неверный постулат! — Они с Акулинкой прямо как из одного теста слеплены. Ей разжевывать эту прописную истину пришлось, и, видимо, деда тоже сия «скорбная чаша» не минует. — За победу, товарищ Янус, надо сражаться! А вот дохнут пускай наши враги! Только так, а не никак иначе! Запомнил, боец? — рыкнул я командным голосом.
— Так точно, товарищ Чума! — по- военному четко отозвался Чумаков-старший, словно я был для него старшим по званию и должности. — Запомнил!
Остаток дороги мы шлепали молча, приближаясь к деревне, в которой происходило что-то невообразимое: там, не прекращаясь, сверкали молнии одна за другой и гремел гром. Тогда, как под сенью деревьев было относительно тихо.
Уже на подходе помимо грома стало слышно, как хлещут по раскисшей земле тугие струи дождя и завывает сильный ветер. А в лесу от ветра даже листочек не пошевелился, да моросил мелкий теплый дождик, не приносящий особых неудобств. Молодец леший — выполняет данное мне обещание со всей тщательностью.
— Как это? — явно охреневая от увиденного, произнес дед, остановившись «на границе» леса и деревни. — Так не бывает…
А там, словно кто-то (но я-то знаю, кто это был, а вот моему старику знать об этом не стоит) провёл невидимую черту, причем провел её косыми струями дождя, который натурально стоял стеной. Дед вытянул руку перед собой, желая убедиться, что ему все это не мерещится.
Но ему не мерещилось — в Тарасовке творился настоящий природный катаклизм, тогда как в лесу стояла вполне себе приемлемая погода. Даже морось прекратилась. Очередная ослепительная вспышка молнии ярко осветила утопающую в проливном дожде Тарасовку, и дед, наконец, понял, что это всё ему не мерещится.
А когда над нашими головами громыхнуло так, что весь ливер в животе перетряхнуло… Да уж, после сегодняшних приключений, «шаблоны» у моего старичка, «слегка» дали трещину. А то ли еще будет, когда мы братишку освободим и дадим фрицам как следует просраться? Как бы у него будёновку совсем не сорвало.
— Готов к труду и обороне, товарищ Янус? — Выдернул я Чумкова-старшего из ступора. Дед скупо кивнул. Надеюсь, что он успеет собраться как следует. — Тогда погнали наши городских! — Бросив взгляд на часы, я дал отмашку к началу операции.