Время скачком вернулось назад. Пули с сухим треском вошли в деревянную стену. Фрау Аденауэр изящно шмякнулась на пол. Голова Удо фон Штерна дернулась, едва не слетев с шеи, пистолет вывалился из руки, а его самого отбросило назад, с силой приложив к дверному полотну. По которому он и сполз на пол, дернул пару раз ножкой в конвульсии, после чего и затих.
— Скорее тащите его сюда, Месер! — крикнула мне Глория, быстрее меня сообразив, что надо делать. — И пихайте его под стол!
После выхода из аварийного режима я всегда чувствовал небольшое расстройство — атаксию[1], как называла её Глаша, поэтому действовал я немного нескоординированно и невпопад. В общем, слегка терялся в окружающем пространстве — мозг так реагировал на изменение скорости течения временного вектора. Но ненадолго.
Прежде чем запихнуть майора под стол, я содрал с фон Штаде офицерский китель. Скинул солдатский мундир, а майорский набросил его себе на плечи. А вот после этого ногами затолкал фашиста под широкую столешницу, обтянутую потертым зеленым сукном, как и полагалось в этом времени во всех конторах. Контора колхоза «Красный сеятель» исключением не была — столешница была большой, широкой, за которой легко спрятать и пятерых таких же утырков.
Я подобрал с пола пистолет и фуражку, которую тут же водрузил на голову. За дверью кабинета послышался шум — звуки выстрелов не остались без внимания пациентов госпиталя и его сотрудников. Ведьма стремительно подскочила ко мне и принялась судорожно застегивать пуговицы на кителе.
Закончить эту сложную процедуру она не успела, дверь распахнулась в очередной раз, и в кабинет главврача ввалилась целая толпа народа. Не придумав ничего лучшего Глория накинулась на меня, заключив в отнюдь не дружеские объятия и впившись в губы сладострастным поцелуем.
Твою же медь! Я постарался прогнать из памяти картинку её настоящего облика, а то, сами понимаете, мне даже стало совсем не по себе. Однако, иллюзия молодого и крепкого тела на самом деле иллюзией не являлась.
Созданное при помощи магии тело Глории было действительно выше всяких похвал — абсолютно натуральным (меня не обманешь примитивным мороком — я сам еще тот ведьмак), пахнущим парным молоком и клубникой. Удивительное сочетание! И как она добивается такого эффекта?
Толпа за моей спиной перестала галдеть и замерла в недоумении. Видимо, не такую картинку они ожидали увидеть. Похоже, разрыв шаблона у них случился, не меньше. Через мгновение они вновь зашушукались меж собой, не зная, что предпринять в этом случае.
Так-то, мы с Глорией (вернее, она с фон Штаде) представляли собой два высших офицерских звания в этом полевом госпитале. Удо — единственный майор, находящийся в данный момент на излечении, выше него по званию раненых и больных в госпитале не имелось. Да и сама ведьма занимала пост главного врача, да еще и с погонами оберста, что было равноценно званию полковника в нашей армии.
Ну и кто, скажите, в таком случае мог чего против нас вякнуть? А главврач в госпитале вообще царь и бог! Подумаешь, повеселились немного уважаемые люди. Непривычно и нестандартно для немцев? Так не спорю. Но кругом война, и неизвестно, будешь ли ты завтра еще небо коптить, или отправишься в ад прямым экспрессом без остановок. Вот и рвёт будёновки иногда у некоторых.
Но уж слишком затяжным получился у Глории этот поцелуй «во спасение» моей тушки. Хотя, подозреваю, что для нее тоже не всё так просто складывается. Похоже, что она пронесла через всю непомерную для простого смертного жизнь свою детскую влюбленность в первого всадника. Ведь он в её глазах был настоящим героем, да еще и «принцем» (на голове Чумы, согласно «Откровения», находится настоящий венец, и я во время воспоминания тоже чувствовал его тяжесть) на белом коне.
Наконец, она с сожалением оторвала свои алые губы от моих, и я сумел обернуться. Окинув презрительным взглядом столпившихся на пороге людей, я произнёс недовольно, с легко узнаваемыми спесивыми аристократическими интонациями Удо фон Штадо:
— А вы все чего сюда выпёрлись? Тут вам не цирк-шапито! Вас разве спрашивать разрешения у старших по званию не учили, мужланы?
— Там это… — промямлил один из стоявших в толпе медбратьев. — Стреляли…
— И что? Поэтому можно врываться без стука в кабинет главврача? — И я медленно поднял руку, в которой еще продолжал сжимать пистолет майора.
Столпившиеся в дверях люди отшатнулись, и принялись потихоньку рассасываться кто куда, стараясь побыстрее выйти из зоны поражения. Кто его знает, что там у этого контуженного майора в глове творится?
— Стреляли и что? — Я нажал на курок и прилюдно всадил пару пуль в потолок. — Это не оправдание для нарушения субординации! Орднунг прежде всего! — продолжал я бесновато орать до тех пор, пока кабинет не опустел, а вышедшим последним тот самый медбрат осторожно не прикрыл за собой дверь.
— Кажись, пронесло! — с облегчением выдохнула Глория.
Однако, она не спешила выпускать меня из своих объятий, а так и стояла, тесно прижавшись ко мне всем телом. Я даже ощущать сквозь плотную ткань мундира (даже двух) как напряглись её соски. Черт возьми, ну почему со мной всегда так происходит? Если в своей прошлой жизни я был обделен внимаем женщин, то в этой у меня от них отбоя нет. И от молодых, и от трехсотлетних ведьм. Похоже, что так действует животный магнетизм ведьмака, либо первого всадника. Даже не знаю, радоваться такому факту или нет?
— Простите меня, Месер, за проявленную вольность… — опустив глаза, смущенно произнесла ведьма, наконец от меня отодвинувшись. — Мне очень неловко…
Ага, видел я как ей неловко! Да у неё аура просто на рождественскую ель похожа, переливается всеми цветами радуги. И преобладали среди них совершенноне нейтрально-платонические, а очень даже и наоборот! Но об этом я ей говорить, естественно, не собирался. Ведь я видел в её ауре проблески самого настоящего счастья, которое совершенно не хотел омрачать.
— Как думаешь, отчего этот майоришко свихнулся? — спросил я, чтобы хоть как-то разорвать затянувшееся молчание, прерываемое лишь глубоким дыханием Глории. Ведь это ж-ж-ж — явно неспроста! Как бы опять чего не отчудила, как с этим поцелуем. А я к еще одному испытанию психики, увы, совершенно не готов! — И как он сумел печать доппельгангера на мне распознать? — Я повнимательнее всмотрелся в Удо фон Штаде, продолжающего «мирно» валяться под столом. — Ведь он обычный простак?
— Да, он обычный простак, Месер, — подтвердила мои выводы Глория, слегка тряхнув головой. Она попыталась прогнать наваждение, нахлынувшее так внезапно, что напрочь отключило ей мозги, как сопливой девчонке, впервые увидевшей и прикоснувшейся своему кумиру. — И он не видел на вас печати, он имел ввиду обычного доппельгангера из народного фольклора и древних легенд. Ведь фон Штаде узнал в вас самого себя. Вот и среагировал, как умел — попытался убить проклятого двойника — доппельгангера…
— А что за легенды? — поинтересовался я, чтобы хоть как-то поддержать разговор. Что такое «обычный» доппель я прекрасно знал. Но Глорию нужно было вытаскивать из её эротических фантазий, которые до сих пор бродили у неё в голове, и я это прекрасно чувствовал.
[1] Нарушение координации произвольных движений называется атаксия (от греческого taxis — порядок, a — отрицательная частица). Другими словами, атаксия — это отсутствие порядка в движениях, проявляющееся нарушением точности, плавности, соразмерности, ритмичности, скорости и амплитуды движений.
Глава 9
Все рассказанное мне ведьмой о проклятом двойнике я и так знал. Ну, разве что за исключением каких-то совсем незначительных мелочей. Сам же Doppelgänger был родом из немецкого фольклора и, буквально, его название в переводе с немецкого означало «двойник-ходок» или «двойник-посетитель». Так немцы называют видение, предстающее человеку в облике его знакомого или близкого.
Доппель — темный двойник, существо, мистическим образом копирующее чужую внешность, зачастую как-то связанное с тем, кого копирует. В древних легендах и городском фольклоре упоминались как таинственные двойники, которых человек может увидеть незадолго до своей смерти, так и разнообразная нежить с нечистью, приходящая к родным под личиной покойного.
В отдельных случаях, как вот, например, в нашем, и в его собственном облике. Немецкий доппельгангер чаще всего считается дурным знамением, вестником смерти, причем смерть он предвещает именно тому, чей облик принимает. Традиционно считается, что после встречи с доппельгангером человек погибает в течение пары дней.
Подобные «реальные рассказки» о призрачных двойниках я помнил еще со своего времени. В частности, истории о двух императрицах — Анне Иоанновне и Екатерине Великой. Оба двойника этих властных женщин являлись им в виде призраков, безмолвно садились на императорский трон, не отвечая на вопросы и игнорируя выстрелы охраны (и опять стреляли). После встречи с ними обе императрицы скоропостижно скончались.
Но в этих история был один существенный нюанс — к моменту встречи с двойником, обе властительницы русских земель были тяжело больны, и особых шансов на выздоровление у них не было. А наш-то молодчик был абсолютно здоровым, если не считать навешанных на него ведьмой проклятий с отсроченным сроком действия.
К английскому поэту Перси Шелли доппельгангер приходил в мае, а погиб поэт в июле. Авраам Линкольн, только избранный на пост президента США в 1860-ом году, взглянув в зеркало, увидел второе отражение — более бледное и пугающее. Но погиб он только через пять лет. А вот немецкий философ Гёте встретил доппельгангера в 1771-ом году, тот восседал на лошади. Через 8 лет уже сам Гёте ехал на лошади в том же месте и понял, что сам является героем своего прошлого видения. А умер он в возрасте 82-х лет, много позже.
Так что через два дня умирали далеко не все, кому «посчастливилось» столкнуться с доппельгангером, и далеко не всегда. Возможно, человечество неверно интерпретировало появление двойников, перепутав причину и следствие. Двойники зачастую просто «примагничивались» к обречённым людям, но не пытались приблизить их смерть.