— Опять биологическое? — произнёс дед, а профессор Трефилов, наконец-то немного оправившись от моего стремительного превращения, навострил уши.
— Оно, самое, Ваня! Оно самое… — С трудом стянув ненавистные сапоги, я облегченно выдохнул — мои ноги, оказавшись в тесной обуви на несколько размеров меньше, уже начали опухать и болезненно пульсировать. Пошевелив пальцами на ногах, я встал и подошёл к деду.
— Обнимемся, что ли, старичок? — произнес я, заключая Ивана в крепкие объятия. — Как же я рад, что ты выжил… Я ведь, грешным делом, подумал, что ты уже всё — со святыми упокой…
— Так и я тоже, Ром, — произнес дед, когда мы закончили сдавливать друг друга в объятиях, — думал, что того… на Небеса упорхнул. Словно по какому-то темному тоннелю поднимался… Так легко и спокойно было… А в конце… В конце я даже свет какой-то… неземной увидел, — признался он мне. — Вот и не верь после этого попам, Ром… Неужели, есть что-то после, а?
— Жизнь загробная? — Я криво усмехнулся. Уж кто-кто, а я об этом знал не понаслышке. — А что потом? — поинтересовался я, так и не ответив на его насущный и животрепещущий вопрос.
— А потом — ничего! — Развел руками мой молодой старикан. — Словно кто-то меня за штаны обратно вниз потянул. Я очнулся — а передо мной этот эсэсовец — унтерштурмфюрер СС Вольфганг Хубертус… Ну, ты его должен помнить…
— Помню, Вань, — я кивнул, — сотрудник «Аненербе».
— Да-да, он, с бутылочкой какой-то в руках…
— Так-так, а вот с этого места поподробнее, — заинтересованно протянул я, поглядывая краем глаза за стариком-профессором, тоже заёрзавшим на кровати. — Что в бутылочке было?
— Да я не знаю, — пожал плечами дед. — Капли жидкости какой-то светящейся на дне остались… Как я понял, он мне эту светящуюся бормотуху в рот вылил…
— Это «искра», — неожиданно подал голос профессор Трефилов. — Так они её между собой называли…
— Чтьо ти сказать⁈ — Воздух неожиданно замерцал, и в палате объявился ранее невидимый узниками Том Бомбадил, скинувший с себя все печати, скрывающие его от людей. — Искра⁈ — По-русски, но с чудовищным акцентом, произнес он, тряся растрёпанной рыжей бородой.
— Да-а-а… — Судорожно кивнул профессор, едва не свалившись с кровати от неожиданности и схватившись за сердце.
— Том! Ну ты чего? — попенял я Бомбадилу на его неожиданное появление. — Меня чуть кондрашка не хватила, а товарища профессора…
— Бажен Вячеславович, с вами всё в порядке? — кинулся к Трефилову дед. — А вы, товарищ… нельзя же так… И вообще, кто вы такой?
— О, приносить свой глюбокий извинений! — Бомбадил сорвал с головы нелепый синий цилиндр с павлиньим пером, и чопорно раскланялся перед моими соотечественниками. — Разрешитье предствьится — сэр Бомбадил… Том Бомбадил… ведьм…
— Наш британский союзник, работающий в Берлине под прикрытием, — перебил я его, пока Бомбадил не наговорил лишнего.
— А прикрытие у него, что надо! — восхищенно воскликнул дед. — Совсем парня не видно, а телеса у него весьма внушительные — словно верста коломенская! Научишь так же прикрываться, товарищ Том?
— О! Это совсьем легко — простейший морок, — тут же отморозил Бомбадил. — Дажье такой одарьённый-новик, как ти, может его освоить.
— Ром, — обернулся ко мне дед, — а о чём это он?
— В общем так, товарищи дорогие, объяснять это всё долго и муторно, — решил я положить конец досужим домыслам. — Обещаю, как только мы отсюда выберемся — вы всё тут же узнаете…
— Они что-то сделали с нами? — пристально глядя мне в глаза, спросил профессор. — С помощью этой «искры»?
— Нет, Бажен Вячеславович, — мотнул я головой, — всё дело в вашем изобретении. А эта искра… Этот препарат… Он лишь сильнее раскрыл ваши… способности, скажем так…
— Что же это вообще за препарат-то такой? — не унимался профессор. — И вы сейчас намекали о переходе в «ускоренный режим» и о биологическом времени? — зачастил он с вопросами. — Так это вы, тот о ком мне рассказывал Ваня — товарищ Чума? И вы тоже можете управлять внутренними…
— Товарищ Трефилов! Бажен Вячеславович, дорогой! — повысив голос, я заставил профессора остановиться. Похоже, что от перенесенного стресса его «заклинило». — Да, товарищ Чума — это я. Всё остальное мы обговорим после вашего освобождения! Времени мало — надо отсюда выбираться! И не забывайте — мы в столице Третьего рейха! Враги окружают нас со всех сторон!
— Так и спрячьте нас под этим самым вашим… как его? Мороком! — обиженно буркнул он, видимо недовольный, что я его перебил.
Право слово, иногда старики ведут себя словно малые дети. Но я его понимаю, пережить то, что он пережил… да еще и шестилетняя кома, не могли не наложить на него отпечаток… Это он еще огурцом держится. Другой бы на его месте мог бы и ссаться под себя начать.
— О чем речь? — усмехнулся я. — Конечно прикроем! И не только мороком. Но… всё равно не забывайте, где вы находитесь…
— Забудешь тут! — фыркнул профессор. — Я готов! Только… у нас и одежды никакой нет.
Я взглянул на наших узников: оба были упакованы в больничные полосатые пижамы и тапки-шлепанцы. В них действительно далеко не убежишь. Уж лучше вообще босиком. Хотя… Я вновь смерил взглядом деда и профессора. В комнате по соседству лежали два остывающих эсэсовца со скрученными Бомбадилом шеями.
Том, как знал, ликвидировал врагов быстро, но аккуратно, не залив одежду кровью и не испортив её.
На первый взгляд размер должен был подойти. Ну, по крайней мере был не мал, как мне форма чертового задохлика, трещавшая по швам. Но я-то могу вновь натянуть на себя его личину — с этим-то проблем у меня не было. Печать, содержавшая в себе копию оберштурмфюрера СС Гренца, теперь всегда была к моим услугам. А для её активации сил нужно совсем чуть-чуть. С таким потоком справятся даже мои подгоревшие меридианы.
— Слушай, Вань, — окликнул я своего старика, — ты не против сменить костюмчик? Не будем же мы прорываться с боем из этой богадельни в больничной пижаме и шлепанцах на босу ногу?
— Я-то не против, но с одеждой у нас не густо… — Виновато развел руками Чумаков.
— Вон там в соседней комнате два дохлых немца… Ты как, не из брезгливых будешь?
— Не брезгливый, — качнул головой Иван. — Таких не берут в разведку! — наставительно произнес он, напомнив мне моего старика — постаревшего и седого. Эти слова я слышал в детстве не единожды — «брезгливых в разведку не берут!» — и отправлялся на какие-нибудь «черные работы».
— Отлично! — хлопнул я его по плечу. — Бомбадил, будь другом — притащи сюда «манекены» с одеждой. — А ты, Вань, скидай свою полосатую робу. Бажен Вячеславович, у меня к вам тот же вопрос: не побрезгуете?
— Ох, молодые люди, — по-старчески ворчливо ответил профессор, — знали бы вы, в каком дерьме порой приходится копаться славным труженикам науки, чтобы добыть даже самые незначительные крупицы знаний, то не задавали бы таких дурацких вопросов. Не побрезгую! — И он решительно поднялся с кровати, расстегивая пуговицы на пижамной куртке.
Пока я общался с узниками, Бомбадил «летящей походкой» направился к выходу из палаты. И когда он попытался проскочить в открытую настежь дверь, что-то ярко сверкнуло, словно разряд молнии, и моего рыжего приятеля отшвырнуло от двери метра на два. И эти два метра он реально пролетел по воздуху, только пятки мелькнули. С силой ударившись о металлическую спинку одной из кровати и основательно её согнув, он остановился.
— Shit! — прорычал ведьмак, резко поднимаясь на ноги. Его и без того растрепанная борода и вовсе встала дыбом, как и рыжая прилизанная до этого шевелюра. А еще Бомбадил реально так дымился, а по бороде и волосам проскакивали маленькие сиреневые молнии, как будто он действительно поймал мощный электрический разряд. — Что это было, Чума?
— Это ловушка, Том! — нервно произнес я, хотя это было уже видно даже невооруженным магией взглядом.
Пол, стены и потолок — светилось всё, словно праздничная иллюминация! Все поверхности, окружающие нас в палате, и даже дверной проход и окна, сияли многочисленными печатями. От множества сложных формул, просто усеянных рунами, знаками, встречались даже какие-то рисунки, похожие на примитивную наскальную живопись, рябило в глазах.
Все без исключения, даже мой двухсотлетний приятель-ведьмак, пораскрывав рты, разглядывали источающие магию заклинания, видимые даже обычными простаками, не говоря уже о нас, магах-ведьмаках.
— Чертов Вилигут! — рыкнул Тон, а от его низкого голоса даже зазвенела плохо закрепленное стекло во фрамуге окна. — Это — древние печати, наследие его проклятой семейки! Я слышал о таких, но сталкиваться не приходилось. С помощью этих заклинаний сдерживали неугодных колдунов в замковых темницах Вилиготенов. И как их развеять, эти печати — я не знаю…
— Что происходит, товарищи? — Первым, как ни странно пришел в себя профессор Трефилов. — Что это всё значит? — И он указал рукой на светящиеся стены. — Это всё так похоже на некие неизвестные научные формулы…
— Так и есть, Бажен Вячеславович, — ответил я Трефилову. — Это формулы. Только не научные, а магические…
— Бред сивой кобылы, юноша! — воскликнул старик. — Если какой-нибудь процесс, происходящий в заданном пространстве-времени, подчиняется логическому осмыслению, а также может быть изложен в виде математических, либо иных формул с регулярной закономерностью — это никакая не магия! Это чистая наука, друзья мои! Просто ввиду сложности осмысления процесса и получения конечного результата, она будет неотличима от магии!
Вот так, мимоходом, профессор Трефилов самостоятельно сформулировал «Третий закон Кларка».
— Любая достаточно развитая технология неотличима от магии! — Я и не заметил, как произнёс это вслух, размышляя, что же нам делать.
— Что вы сказали, молодой человек? — А вот профессор не пропустил мою фразу мимо ушей. — Повторите, пожалуйста!
— Любая достаточно развитая технология неотличима от магии, — четко и громко повторил я. — Я просто подытожил всё вами сказанное, профессор, — пришлось мне соврать, ведь никаких «законов Кларка»[1] в эти годы еще сформулировано не было. — А третьего, похоже, и вовсе не будет, если мы отсюда выберемся. Он будет называться «Законом Трефилова»… Черт возьми, только я об этом подумал, в моей «приобретенной памяти, еще не родившегося Виктора Чумакова» дымкой забрезжило смутное воспоминание об этом самом «Законе Трефилова», о котором я «слышал» когда-то в детстве.