— Ты это, дедко Большак, — перебил я старика, — погоди с последним боем! Может, еще чего вместе придумаем, как твоей беде помочь…
— А чего тут придумаешь? — Не разделил моего наигранного оптимизма Большак. — От моего леса уже ничего практически не осталось… А, значит, и от меня тоже… Вот вам точно уходить поскорее надо — иначе, не выжить.
— Послушай, старина, а неужели ты так сильно связан со своим лесом? — Мне пришла в голову одна мысль, и я решил её развить, не откладывая в долгий ящик. — Именно с этим лесом? Ведь на земле лесов столько, сколько и за жизнь не сосчитать. Есть маленькие, есть большие, есть просто огромные. И не в каждом свой леший имеется. Если честно, то я за всё время только одного тебя и повстречал.
— Хочешь сказать, товарищ мой Чума, что бесхозных лесов много? — подался вперед Большак, а в его глазах ярко сверкнула зелень. — Я ведь за пределы своего леса никогда не выходил, — признался он. — За своё всегда дрался, но чужого у своих сородичей никогда не отнимал. Да и был мой когда-то куда как обширнее, но вы — людишки, меня подвинули… Исподволь, постепенно, откусывали кусочки малые, распахивали поля, строили деревни, города и сёла… Но так, как сегодня — не было такого…
— Так можешь, или нет, дедко Большак? — поторопил я лешего, не ко времени ударившегося в ностальгию.
— Не знаю… — Со древесным скрипом пожал плечами лесной хозяин. — Боязно мне, — признался он наконец, — а вдруг не приживусь на новом месте?
— А здесь ты так и так погибнешь, дружище! — Я привёл единственный и убойный довод. — Так что и бояться нечего! — продолжал я давить на лесного владыку.
К тому же у меня появилась идея, где можно поселить лесного властелина, чтобы он еще и пользу приносил.
— Я не знаю, на что вам пришлось пойти, чтобы прорваться сюда, — произнёс леший, видимо, склоняясь к претворению в жизнь моей идеи. — Мы окружены, лес горит, и вырваться из этого кольца невозможно!
— Ну, у нас же это как-то получилось? — пожал я плечами. — И у тебя получится!
— Вы — люди, — печально произнёс лесной владыка. — И огонь — это ваше «изобретение». Для нас, лесных жителей, лесной пожар — это враг номер один! Моя магия, которой и так уже не осталось, не справится с огнём…
— Не переживай, дружище! Мы с Глашей что-нибудь придумаем на этот счёт, чтобы огонь тебя не тронул. Время еще есть, пока огонь сюда не добрался…
— А для них сможете что-нибудь сделать? — неожиданно жалобным дрожащим голосом спросил едва не павший духом леший. — Без них я тоже не уйду — я не могу предать своих детей…
— Кого? — не понял я лесного владыку. — Каких еще детей?
— Детей леса — тех, кто еще остался со мной, — ответил леший. — Тех, кто защищал меня до последней капли крови и до последнего глотка воздуха! Тех, кто еще до сих пор жив! — И он указал в сторону ближайших кустов, откуда несколько минуть назад мы вывалились из леса к усадьбе Никитиных.
Я мазнул быстрым взглядом по опушке леса и по близлежащим кустам и едва не выпал в осадок — всё видимое пространство вокруг дома, огорода и двора было сплошь забито лесным зверьём. Причём, вполне спокойно соседствовали друг с другом и хищники — лисы, волки, медведи, и их пища — олени, кабаны, лоси.
Прямо, как с картины маслом: «товарищ Ной собирает на своём ковчеге каждой твари по паре». И этим ковчегом на данный момент является наша Ведьмина балка. Вот только выхода из неё нет — кругом губительный огонь и масса врагов. И вырваться из этого смертельного круга можно только с помощью магии. Вот только с какой?
— Я понял тебя, дружище, — произнёс я, — ты без них никуда.
— Они для меня действительно, как дети малые, — проскрипел лешак. — И я их не брошу. Так что спасайтесь сами, а мы еще пошумим как следует, отвлекая внимание врага…
— Подожди, дедко Большак! Не газуй! Время еще есть — Чапай думать будет.
— Какой-такой Чапай? — Теперь уже лесной хозяин меня не понял.
— Не бери в голову — это присказка такая. — Не стал я пускаться в пространные объяснения. — Значит, вместе думать будем… Я, ты, Глаша, Ваня… Вань, ты чего молчишь? — Я закрутил головой в поисках своего молодого дедули.
А найти его оказалось несложно — он обнаружился неподалёку, сжимая в крепких объятиях разомлевшую девушку, дочь Глаши — Акулинку. Но сказать дедуля ничего в этот момент не мог, поскольку был весьма занят — он целовал взасос мою будущую падчерицу.
Твою же медь, деда! Ну зачем мне все эти проблемы? Ведь ты сейчас реально мою судьбу (а вернее того меня, который еще и вовсе не родился) ломаешь «об коленку». Я чувствовал, как тускнеют детские воспоминания моего «второго я», выросшего в будущем в этой, уже изменённой моими действиями реальности.
Но то, что они до конца не пропали, придавало мне немного оптимизма. Может, всё это как-то вырулит с кривой дорожки на набитую колею. Как-то не по себе мне становилось от подобных временных парадоксов. Ведь хрен его знает, чем это для всего нашего мира может закончиться?
Я и без того уже запустил целую цепочку изменений пространственно-временного континуума, уже изменившая судьбу еще не родившегося Виктора Чумакова. И вот я опять стою возле самой черты, за которой будущему мне возможно так и не удастся появиться на свет. И во всём этом виноват я сам…
Голова от этих мыслей в очередной раз просто кругом пошла. Надо срочно от них избавляться — передо мной сейчас стоит совершенно иная задача! Спасти всех и спастись самому! А над остальными «философскими» вопросами буду размышлять на досуге… Если будет у меня в ближайшее время этот досуг.
— Акулина! — Неожиданно выдернул меня из весьма невесёлых мыслей резкий возглас Глафиры Митрофановны. — Ты что же это творишь, доча⁈ На людя̀х-то, а? — Вновь «включила» она по привычке образ недалёкой селянки, который эксплуатировала без всякого зазрения совести несколько лет подряд. Вот он похоже и приклеился, хрен отдерёшь. — Постеснялась бы хоть, что ли? Ведь ты ж его и не знаешь совсем!
Девушка с трудом оторвалась от губ Ивана, а дедуля нехотя разорвал объятия, выпуская Акулинку из своих рук. Молодые люди тяжело дышали, а раскрасневшуюся девушку даже слегка повело в сторону, когда она лишилась «опоры». Только через пару мгновений в затуманенных, но шальных глазах Акулинки проступило какое-то запоздалое понимание.
— Ну и что, что не знаю! — уперев руки в боки, дерзко заявила девчушка. — Нас, может, завтра уже и в живых не будет! А ты хочешь, чтобы я так совсем нецелованной и померла? А вот шиш вам всем, товарищи дорогие! — И она вызывающе вновь впилась крепким поцелуем в губы Чумакова.
— Одумайся, доча! — Схватилась за голову Глафира Митрофановна, реально офонаревшая от выходки дочери. — Стыд-то какой!
— Ой, мама, не вам меня стыдить! — Отпустив моего молодого старикана, с шумом выдохнула она. — Это ведь не я от «почти незнакомого парня» залетела… Ой! — Сообразив, что в сердцах сморозила глупость, Акулинка резко прикрыла рот ладошкой. Но было поздно — слово не воробей, выпустишь — не поймаешь! — Прости-прости, мама! — зачастила она с извинениями. — Дура я… Безмозглая дура!
— Что она сказала? — Я резко обернулся к Глаше, заглядывая ей в глаза. — Ты залетела? Мне не послышалось? Ты беременна?
— Да, беременна! — Даже с каким-то вызовом ответила Глафира Митрофановна.
Но я уже и без этого знал правильный ответ на свой вопрос. Каким же я был невнимательным идиотом! Ведь стоило посмотреть на мою любовь магическим зрением, и все вопросы отвалились бы сами собой внутри моей ненаглядной женщины бились два сердца! Одно — её собственное, а второе — моего ребёнка!
— Ура!!! — заорал я во глотку. — Я буду отцом! — Схватив Глашу в охапку, я оторвал её от земли и закрутился с ней вокруг своей оси.
— Пусти, скаженный! — Забарабанила она своими кулачками по моей груди. — Токсикоз у меня! А ты крутить надумал! — Но я без проблем улавливал обуревающие её чувства.
Ведь она реально боялась моей реакции на известие о её беременности. Ведь её реально пугала наша разница в возрасте. Ну, где же ей было знать, что на самом деле я куда как постарше её буду. Следующим страхом было её прошлое, омраченное тюремным заключением, где с ней чего только всякие сволочи и уроды не творили.
Меня этот факт не пугал, а вот она очень переживала на этот счет. Надо будет немного «поработать» с её негативными воспоминаниями, «заретушировать» эти душевные раны, заставить забыть, и не вспоминать больше никогда. Я сделаю всё возможное, чтобы её дальнейшая жизнь всегда была светлой и счастливой.
Самым последним страхом была полыхавшая на наших землях война. И рождение ребенка в такое непростое время могло существенно осложнить не только её, но и мою жизнь. Да, нам будет непросто, но мы с Глашей справимся — ведь мы любим друг друга (обмануть меня в этом случае вообще нереально). И это — главное!
— Ничего не бойся родная! — шепнул я ей на ухо, после того, как поставил на землю. — Всё у нас будет хорошо! Ребеночек родится здоровым, а мы будем самыми лучшими родителями на земле…
— Откуда тебе это известно? — прошептала она в ответ, но я просто физически почувствовал, как она засветилась от радости и счастья.
— А ты, похоже, забыла, кто твой муж?
— А кто у нас муж? — спросила она, лукаво прищурившись и высунув острый язычок, чтобы меня подразнить.
— Волшебник! — Весело рассмеялся я. — Даже круче — настоящий ведьмак! Так что не переживай ни о чём — я обо всём позабочусь. И спасибо тебе, родная… — И я нежно поцеловал свою женщину — будущую мать моих детей.
А то, что мы не остановимся на одном, я тоже абсолютно не сомневался. Ведь в прошлой жизни я так и не стал отцом, вот и выплёскивал свои нерастраченные отцовские чувства на собственных учеников в школе. А о своих детях только мечтать приходилось. И вот, наконец-то, мои мечты сбылись!
А как несказанно обрадуется Вольга Богданович, отчего-то подумалось мне. Род князей Перовских наконец-то продолжится! И не просто род князей Перовских, а магический род князей Перовских — в собственном ребенке я уже сейчас чувствовал наличие такого мощного задатка, подобного которому мне еще ни разу не доводилось встречать.