Я поднялся на второй этаж и не узнал его. Еще утром в этом просторном зале ничего не было. А сейчас он был убран «по-старинному». Я, не обращая внимания на боль, удивлённо остановился, пытаясь сообразить, что же произошло. Неужели это всё Пескоройка? Тогда это «самовосстанавливающееся» поместье и вовсе бесценно. Если внедрить такие технологии в жизнь обычных людей…
У меня даже дух захватило от открывающихся перспектив. Я стоял и вращал головой, не переставая удивляться: откуда ни возьмись появились картины, в изобилии развешанные по стенам, и все со сплошь мифологическими сюжетами; вычурная резная мебель, обтянутая шелковою тканью, в тон новым и абсолютно не выцветшим обоям. Обстановка выглядела даже роскошнее, чем я мог себе это представить.
— Неплохо для забытого Богом лесного захолустья! — произнёс я вслух. — Спасибо, Пескоройка!
Я почувствовал, как меня коснулось что-то огромное и «теплое», а в душе поселилось умиротворение. Даже голова стала болеть меньше.
— А богато же жили мои предки! — хмыкнул я, отправляясь дальше, чтобы найти себе подходящее местечко для сна.
На втором этаже особняка обнаружилось еще шесть подобных комнат. Но проходя через одну из них, в углу зала я обнаружил маленькую и неприметная лестницу, по которой спустился вниз. Лестница привела меня в просторный будуар со старинной кроватью под золоченым балдахином. Возле кровати, на изящном резном столике лежала старая гитара с потрескавшимся лаком, а на полу — какие-то обломки от каменной доски.
Я присел на корточки, поднял один из этих кусочков и увидел на нем магические символы и знаки. Но их сочетания мне были совершенно незнакомы. Однако, подобную конструкцию мне доводилось видеть в своем будущем в Интернете. Эта разбитая штуковина была спиритической доской. Похоже, что кто-то в этой спальне пытался вызывать, а после разговаривать с духами.
Я подошел к стене, где между дверью, ведущей на узкую лестницу, по которой я сюда спустился, и кроватью была видна фреска, изображающая женщину необычайно притягательной красоты, играющую на гитаре, очень похожей на ту, что лежала сейчас на прикроватном столике.
На картине царила ночь, а рядом с девушкой стояла зажженная свеча. В её колеблющемся пламени лицо прекрасной незнакомки на фреске, казалось, жило своей жизнью.
У неё в глазах было что-то такое… — подумалось мне, — зверское, несмотря на всю её красоту… Я разглядывал эту злобную красавицу, отчего-то не смея оторвать взгляда от её темных и примечательных глаз. Но, наконец, меня отпустило, и я продолжил осмотр потайной комнаты.
Подняв голову, я бросил взгляд на потолочные фигуры фресок, изображающие какие-то фантастические растения и сказочных животных. Мне неожиданно показалось, что они медленно, но шевелятся. Я легонько помотал слегка «успокоившейся» головой — видения исчезли.
Похоже, что утомился я действительно слишком сильно — надо было внять совету Вольги Богдановича, и как следует выспаться. Я разделся, лег в старинную, невесомо-мягкую и такую удобную кровать, под богатым тяжелым балдахином, накрыл себя штофным[1] (и откуда только это слово взялось у меня в голове, но я знал, что это действительно так) одеялом и закрыл глаза…
Я уже начал проваливаться в сон, когда мне что-то послышалось. Я насторожился: где-то играла тихая печальная музыка — мелодичный гитарный перебор. Музыка зазвучала совсем рядом — просто руку протяни. Я открыл глаза и резко обернулся: за моей спиной, полускрытая отбрасываемыми тенями заходящего солнца, на кровати сидела та самая девушка с фрески и наигрывала какую-то печальную мелодию на старой гитаре с потрескавшимся лаком.
— Ты кто? И что ты здесь делаешь? — поинтересовался я у прекрасной незнакомки, отчего-то совсем не испытывая ни страха, ни удивления.
Девушка улыбнулась мне уголками губ и не ответила, продолжая наигрывать на гитаре.
— Послушай… Я задал тебе вопрос! И требую на него ответа! — попытался я настоять на своем, но… Что-то внутри меня твердило, что мне это совсем не нужно. Всё ведь и так хорошо…
Темноволосая красавица прекратила играть, отложила гитару и поднесла к губам указательный палец:
— Т-с-с-с, глупышка… Я здесь из-за тебя…
Она поднялась с кровати — одно движение рук, и старинное платье, в которое она была одета, скользнуло к её ногам. При виде обворожительной обнаженной красотки, я и вовсе потерял «дар речи». Она же, тем временем, медленно провела руками по соблазнительным крепким бедрам, по нежному пуху лобка и подтянутому животу с изумительной бархатной кожей, после чего взяла в ладони тугие крепкие груди и слегка ими качнула:
— Я нравлюсь тебе, красавчик?
Я судорожно сглотнул и поспешно тряхнул головой, которая абсолютно перестала болеть:
— Очень… Но… — Что-то здесь было не так, но вот что, я всё никак не мог сообразить — все мысли вылетели напрочь из головы, оставив одно лишь вожделенное желание.
Прекрасная незнакомка наморщила носик:
— Никаких «но»! Забудь об этом! Есть только ты и только я в этом безумном мире!
Она ужом вползла под одеяло и вынырнула уже на моей груди. Страстно меня обняв, незнакомка впилась долгим поцелуем в мою шею, после которого меня накрыло такой волной наслаждения, что я позабыл обо всем на свете.
Я даже не заметил, что старинная фреска с нарисованной гитаристкой — пуста, как и не заметил того, что у моей прекрасной незнакомки вдруг отросли огромные и острые клыки…
[1] Штофный — сделанный, сшитый из штофа. Тяжёлая шёлковая или шерстяная ткань с тканым рисунком. Штофная шерсть для материй, не подвергающихся ворсованию.
Глава 2
Где-то далеко, на самых задворках сознания, взвыло чувство опасности, но я от него отмахнулся — так хорошо, как сейчас мне не было никогда в жизни. Померкли все воспоминания о Глафире Митрофановне, словно у нас с ней никогда и ничего не было, и она мне была абсолютно чужим человеком.
Да и все остальные чувства отключились, особенно здравый смысл, оставив лишь вожделение и жажду близости с этой прекрасной незнакомкой, так неожиданно появившейся в моей постели. Мы еще даже не приступили к самому-самому, а меня уже с головой накрывало приступами непередаваемого оргазма.
Сейчас я хотел лишь одного, чтобы наша близость продолжалось как можно дольше. А в идеале не прекращалась никогда. Я был готов отдать этой прекрасной незнакомке всё самое ценное, что она захочет, и всё, что у меня имеется. А имелось у меня на данный момент не так уж и много — только собственная жизнь. И я готов был пожертвовать даже ей, чтобы продлить хоть минутку обладания этим чудом, даровавшим мне незабываемое наслаждение.
Каждый поцелуй обнаженной красавицы забрасывал меня буквально на седьмое небо. А прикосновения её разгорячённого и обнаженного тела к моей коже, вызывали настоящий взрыв непередаваемых ощущений, заставляющий меня забыть обо всём на свете, и желать только одного — чтобы она всегда было со мною рядом. Ибо без неё моя жизнь просто теряла всякий смысл.
— Еще! Еще! — шептали мои губы, когда она дарила мне очередной поцелуй, возносивший меня куда-то совсем уж в божественные сферы. Я растворялся в её любви, дышал только для неё, жил лишь одной мыслью — чтобы она всегда находилась рядом…
Я даже не заметил, когда окружающие нас стены будто задрожали, а их очертания стали зыбкими, словно утренний туман. Не заметил и того, как они исказились, надуваясь большим пузырем, из которого в наше тайное место любви вывалился помятый Вольга Богданович.
И лишь когда он схватил за волосы мою вечную любовь, отрывая её от моей груди, я сумел сбросить с себя чудовищное наваждение. Да и то не до конца, потому что в первый же момент, я вскочил на ноги и попытался прийти на помощь моей умопомрачительной незнакомке.
— Не дёргайся, внучок! — резкий окрик мертвеца, подпитанный чудовищной силой, сбил меня с ног, откинув обратно на невесомую перину кровати. — А то зашибу ненароком!
Я задёргался, словно паралитик, пытаясь скинуть с плеч магическое давление старика, прижимающее меня к кровати. Но не тут-то было — сила старика уверенно придавливала меня к перине и подушкам, не давая даже пошевелить рукой. Всё происходящее никак не укладывалось в моей голове, походя на какой-то сюрреалистический сон, или галлюцинацию.
Да и чувствовал я себя так, словно основательно надрался, либо принял что-то сильнодействующее. Голова шла кругом, перед глазами всё плясало, словно я оказался на палубе корабля, попавшего в сильный шторм. Я не мог даже сфокусироваться на старом мертвеце, таскающем за роскошные черные волосы любовь всей моей жизни… Или, всё-таки, не любовь?
Ведь я, так-то, Глашу очень люблю… Или нет? Мысли скакали в моей черепушке, как разгорячённые жеребцы, бросаясь из одно крайности в другую. То меня обуревало неудержимое желание прибить Вольгу Богдановича, продолжающего сражаться с непередаваемо прекрасной обнаженной красоткой, к которой я весьма неровно дышал…
А почему? В голове зашевелились какие-то «посторонние» мысли, кроме вожделения и желания обладать… А ведь я её даже не знаю… И терять голову от посторонних смазливых красоток не привык… Это вообще мне не свойственно… Как же это я так?.. И чем больше я задумывался, тем больше вопросов образовывалось у меня в голове… Такое ощущение, что это вообще был не я…
Пока я тупо размышлял, не в силах сдвинуться с места — я вообще в этот момент ощущал себя немощным простаком, словно у меня дар отняли, дедуля умудрился поставить мою незнакомку на колени, намотав её роскошные волосы на свой сухой костяной кулачок.
Я смутно ощущал, какие могучие силы витали в этот момент в маленькой комнатке, и какая мощная волшба тут творилась. Но вмешаться «в процесс», чтобы помочь старому мертвяку, либо освободить плененную им красавицу, я был совершенно не в состоянии.
К тому же, меня едва не разрывало от противоречивых желаний. Так что, это даже к лучшему, что я представлял сейчас собой настоящую амёбу, поскольку в ином случае я натворил бы таких дело̀в, что потом вовек бы их не расхлебал.