[3] Рим — город, получивший имя «Вечный город» (лат. Urbs Aeterna, итал. La Città Eterna) за свою богатую историю, культурное наследие и значительное влияние на мировую цивилизацию. Имя «Вечный город» впервые употребил римский поэт Альбий Тибулл в I веке до н.э., и его подхватили другие великие писатели, такие как Овидий, Вергилий и Ливий.
[4] Stabsarzt в Вермахте — это звание военного медика, соответствующее капитану медицинской службы. Это звание присваивалось врачам, занимающим штатные должности в различных медицинских подразделениях Вермахта, например, в госпиталях, полевых госпиталях, медицинских частях и штабах.
[5] Эмблема Эскулапа — змея, обвивающая посох Эскулапа, которую в вермахте носили как отличительный знак на плечевых ремнях, погонах, и как нарукавную нашивку.
[6] Schnapsleiche (нем.) — шнапс + труп. Тот, кто очень сильно нажрался и соответственно выглядит.
Глава 21
Наша встреча меня весьма порадовала, как и то, что Глория так и не успела воспользоваться моим смертельным прощальным подарком для фашистов, который я оставил ей, отбывая на выручку деда в Берлин. Зараженная туляремией мышь до сих пор продолжала мерно посапывать в специальной коробочке где-то в подвале под кабинетом ведьмы.
Уходя, я не торопил Глорию срочно запускать болезнь в части и соединения вермахта. Я дал ей время разобраться со своими делами. Было лишь одно условие — успеть до наступления холодов. А до них было еще далеко. Так что я с облегчением выдохнул — ведь вместе с немцами погибли бы и пленные партизаны. Ну, если они, конечно, живы.
— Простите, Месер, но я не успела преподнести бошам ваш сюрприз… — Глория как-то предугадала моли мысли, хотя никаким ментальным талантом не владела.
Однако, когда на протяжении трёх сотен лет приходится выживать в магическом мире среди настоящих акул, поневоле станешь неплохим психологом и физономистом. Вот только направление моих мыслей она угадала не совсем верно.
— Наоборот! — Качнул я головой. — Всё складывается удачно! Было бы хуже, если бы ты уже выполнила моё поручение.
— А что случилось, Месер? — С удивлением взглянула на меня старая ведьма, которая в данный момент выглядела весьма молодо и аппетитно. Но я настолько устал за последние дни, что практически не реагировал на женские прелести. К тому же, у меня есть любимая женщина, которая ко всему тому, носит моего ребёнка. И это для меня очень многое значит!
— Тебе что-нибудь известно о партизанском отряде товарища Сурового? — спросил я Глорию. — Их должны были не так давно доставить в Покровку.
По скорбному виду колдуньи, который она на себя напустила я понял, что похоже, опоздал. А вот сама Глория «внутренне» была куда спокойнее, чем это хотела показать — судьба неизвестных ей людей её особо не волновала. Куда больше старую прохвостку интересовало моё отношение к её «состраданию».
Надо было решить эту проблему раз и навсегда, чтобы в дальнейшем у нас не возникало таких разногласий. Ведь я собирался включить Глорию в состав своей команды советских энергетиков, со всеми вытекающими… И я должен быть в ней уверен на все сто процентов, чтобы доверить прожжённой ведьме ни много, ни мало, а будущие судьбы граждан самой лучшей страны на свете. А что наша страна таковой станет с моей помощью, я ни капли не сомневался.
— Вот что, дитя моё, — подражая своему «соседу», тягуче произнёс я, глядя в мудрые глаза старой чертовки, — давай мы с тобой кое о чём договоримся на будущее…
— Месер, я вас чем-то расстроила?
— Нет, — мотнул я головой, — но кое-что в нашем общении мне совершенно не нравится.
— Скажите, Месер, что я сделала не так? — чуть не взмолилась ведьма.
— Я хочу, чтобы ты была со мной искренна, — произнёс я.
— Но я никогда…
— Послушай, что я тебе скажу, — ненавязчиво перебил я колдунью, а она послушно замолчала. — Тебе же плевать на этих партизан? Не так ли? Это для меня они многое значат, а вот тебе они даром не упали. Какие-то смерды-простаки, фу-фу-фу! Я прав, Глория?
— Вы правы, Месер. — Ведьма даже спорить не стала.
— Тогда к чему эта наигранная скорбь? Тебе же всё равно?
— Я хотела угодить вам…
— Не надо, Глория! — Я покачал головой. — Я всё вижу! Я всё чувствую! И провести меня очень сложно, если вообще возможно! — Немного приукрасил я свои возможности.
— Простите, Месер! — виновато произнесла она, потупившись.
— Прощаю, дитя моё! Но в последний раз! Ты же знаешь, как маленькая ложь может незаметно вырасти, а притворство превратиться в предательство. Хочешь быть рядом — будь со мной искренна! Иначе, нам лучше разойтись, пока не стало слишком поздно…
— Я буду, Месер! Буду! Только не прогоняйте, прошу!
— Я и не собирался, просто расставил все точки над «и». А теперь продолжим о партизанах. Что тебе известно?
— Их привезли в местное отделение Гестапо несколько дней назад, — нейтрально ответила Глория, на этот раз не изображая вселенскую скорбь. — А спустя пару дней их начали вешать на центральной площади посёлка…
— Черт! — выругался я по-русски, понимая, что с этим ничего уже не могу поделать. — Всех уже повесили? — осведомился я.
— Не знаю, Месер, — качнула головой ведьма. — Но это можно легко узнать — один из моих врачей осматривает заключенных в местной каталажке. По возможности приводит их в чувство после особо жестких допросов… если из узника можно еще что-то выдавить… Вы, кстати, видели его сегодня у меня в кабинете.
— Это тот самый пьянчужка-штабс-арцт? — Догадаться было несложно, ведь он единственный, кого я встречал в кабинете.
— Он самый — Оскар Пихлер, — подтвердила колдунья. — Несмотря на все его недостатки — он отличный врач. Мне его позвать?
Получив утвердительный ответ, Глория выглянула из кабинета и крикнула кому-то, чтобы к ней срочно доставили доктора-выпивоху. Ждать пришлось недолго, буквально через минуту штаб-арцт уже стоял навытяжку перед своим непосредственным начальством — обер-фельдартцем[1] Глорией Аденауэр.
— Фрау Аденауэр… — Как-то подозрительно тихо промямлил алкаш, стараясь не разжимать губ.
Меня врач всё так же не замечал. А вот моего чувствительного носа коснулся тонкий аромат чистейшего спирта. А ведь еще несколько минут назад от Пихлера разило конкретным таким перегарищем, от которого мне стало противно. А сейчас — совсем другое дело! Штаб-арцт пах и благоухал свежим алкоголем. Он уже успел поправить здоровье даже не разбавленным медицинским спиртом. Теперь его выхлопом можно радиодетали для пайки обезжиривать.
— Was… Was es für die Scheiße, Pichler[2]⁈ — неожиданно рявкнула ведьма.
Да так громко, что я даже подпрыгнул на месте. Не иначе, она неосознанно вложила магию в голосовые связки.
— Не понимаю о чём вы, фрау обер-фельдартц? — браво выдал Пихлер, всё также не разжимая губ и корча из себя грёбаного чревовещателя.
Вот до чего доводит чрезмерная выпивка! Он что, серьёзно не понимает, что уже давно спалился? Я ради интереса пошарил у него в голове — да так и есть, не понимает элементарных вещей. Поразительная тупость! Похоже, что этот кадр уже давно все мозги пропил. Но меня это не беспокоило — скоро его бессмысленное существование закончится.
— Ладно, — ведьма неожиданно сменила гнев на милость, — об этом мы побеседуем позже. А вот скажи мне, Оскар, тебя еще не утомили постоянные дежурства в Гестапо? Если устал, я могу заменить эту твою повинность, скажем на…
— Нет, что вы, фрау обер-фельдартц! — неожиданно прорвало пьянчугу. — Меня эта дополнительная повинность совершенно не тяготит! Я и дальше готов в поте лица…
Да-да, готов он бухать в поте лица! Я легко прочитал это в его опьяненном мозгу. В Гестапо, помимо всего прочего, имелись отличные собутыльники, еще и готовые в любой день приобретать и потреблять алкашку в неимоверных количествах. Так что в Гестапо Пихлер не только потакал своей пагубной страсти, но еще и умудрялся наживаться на ворованном в госпитале спирте.
— А что ты там сейчас делаешь? — Исподволь подошла Глория к интересующей нас теме. — Ведь насколько мне известно тюрьма сейчас пустует, не так ли? — Она попыталась взять своего подчинённого «на понт» и не прогадала. — Всех партизан казнили еще на прошлой неделе, а…
— Никак нет, фрау обер-фельдартц! — Поддатый военный медик, наконец-то вспомнил, как следует отвечать начальству, попытавшись встать по стойке смирно. И пусть у него не очень-то и получилось, но эту попытку, хоть и с усмешкой, но мы с Глорией оценили. — Не всех!
Не всех? Надежда спасти хоть кого-то вновь зажглась в моей душе. Вот только кто выжил? И сколько всего?
— Их двое осталось, — словно бы в ответ на мой невысказанный вопрос выдал Пихлер, — какой-то местный пастор и старый дед…
Вот, значит, как? Местный пастор — это, я так понимаю, отец Евлампий, а старый дед — не иначе, как дед Маркей.
— Интересно-интересно… — задумчиво произнесла Глория, — а этих двух почему не повесили?
— С пастором не всё так просто, — пожал плечами Оскар, — он, вроде как, на хорошем счету у наших был… Церковь ему выделили в той странной деревне… Ну, помните?Которая в том колдовском лесу, который сейчас выжгли дотла, исчезла сама собой вместе с целой танковой дивизией…
— Помню. Как такое забыть? –выразительно взглянула на меня колдунья, зная, кто на самом деле всю эту кашу и заварил.
— Вот как деревни не стало, а пастор оказался в лесу… Ну, его вместе с партизанами ягдкоманды и приняли. Вот в Гестапо пока и не решили, что с ним делать? То ли в расход пустить, то ли выделить место в Покровке под новую церковь. И пусть местных за нашу власть проповедует.
— А второй?
— Старикан-то? — для чего-то переспросил Пихлер. — А старикан оказался настолько искусным снайпером, не смотря на годы, что его сам оберст Зеппельт — командир полковых снайперов приказал пока не трогать — настолько впечатлён оказался стрельбой этого трухлявого пенька. Всё хочет его секрет раскрыть…