– Идем дальше, – решительно сказал прапорщик. – Здесь этот ваш… расправился с сообщниками. Значит, клад, если он существует, где-то недалеко. Вы следы обнаружить можете?
– Думаю, что нет. У меня предчувствие, что следы кончились.
– То есть?! – обозлился Герман. – Почему нельзя их снова отыскать? Или хотите сказать, дождь все дело испортил?
– Екатерина Георгиевна хочет сказать, что золото на этой поляне, – объяснил бледный как мел Прот.
– Чушь какая! – фыркнул Герман. – Здесь остается еще пирамиду черепов насыпать и прочие дьявольские приметы изобразить. Кто на этот паноптикум ужасов наткнется, навек место запомнит и по всем углам растрезвонит. Ваш знакомый, Екатерина Георгиевна, не идиот. Клады в таких местах не прячут.
– Клады не прячут, – согласилась Катя. – Зато для временного хранения место как раз подходящее. Наткнутся местные обитатели – без попа сюда больше не сунутся. Капище языческое, дьяволовы обряды, ведьмов шабаш, сектанты люциферовы, – ну, Прот вам поможет выбрать версию по вкусу. Место глухое, время смутное, власти нету – когда сюда еще осмелятся прийти? А груз он заберет в самое ближайшее время. Удачно мы пришли.
– На поляне, кроме мертвецов, ничего нет, – упрямо сказал Герман. – Ваше золото – это не кошелек с десятком империалов, его между корнями не сунешь. Где там ящики спрятать можно?
– Ясно где, – Прот поежился, – в могилке.
– Там же мертвец, – растерянно сказал прапорщик. – Полагаете, он на злато положен? Но это же… это же кощунство просто.
– У нашего друга такое тонкое чувство юмора, – пробурчала Катя. – Он, гад, не знал, что я детские страшилки тоже читала. Вот сука, удружил работенку.
– Екатерина Георгиевна, вы в своем уме?! – в ужасе застонал Герман. – Могилы осквернять? Нет, я на такое никогда не пойду.
– И не нужно, – сухо сказала командирша. – Найдется кому грязную работу делать. Вы, Герман Олегович, успокойтесь и скажите – вот эта штучка вам не знакома? На грязь постарайтесь не обращать внимания.
Герман, морщась, всмотрелся в покачивающийся на кончике штыка предмет. Кольцо, скрепленное с куском проволоки.
– Похоже на какую-то чеку. На гранатную, например. Вот вы гранату Миллса поминали…
– Угу, значит, наш затейник тоже гранаты классической схемы предпочитает, – пробурчала Катя. – Это колечко в нос «жмурику», что у дерева висит, было вставлено. Вероятно, чтобы хозяин захоронки и сам не запамятовал, что сюрприз оставил. При нашей нервной шпионской жизни и на собственном сюрпризе подорваться можно. Значит, подтягиваем тылы, обустраиваемся, выставляем караулы. Потом я работаю. Да, Витку близко к полянке с «куклами» не подпускайте. И не рассказывайте красочно. Собственно, Пашке здесь тоже делать нечего. Придется вам, ваше благородие, прогуляться, вывести наш обоз поближе. Мы с Протом посидим, поразмыслим. Прот попробует еще что-то вспомнить. Я план конкретных действий прикину.
Привел бричку Герман лишь в сумерках. Идти пришлось вокруг, да еще умудрились слегка заплутать. Без всезнающей амазонки все сразу стало сложным. Герман перепирался с Пашкой, потом в дискуссию влезла Витка. С облегчением вздохнули и даже посмеялись, когда бричка неожиданно выбралась к узкоколейке. Дальше Герман повел без проблем. Насчет полянки с «сюрпризами» особо не распространялся, сказал лишь, что нашли место, где Писклявый расправился с сообщниками.
Дождь унялся. Прот сидел у костерка, держа один из «маузеров» командирши на коленях, и чистил чахлые сыроежки. Герман старался оставаться боком по направлению к поляне, – ее близость начисто отбила охоту шутить.
– А ЭТА где? Уже копает? – мрачно спросил прапорщик.
– Где там, – Прот махнул рукой, – говорит, хоть чуть просохнуть должно. Иначе в грязи захлебнешься и эту… бомбу трудно будет разрядить. Она уверена, что там бомба всенепременно запрятана.
– Какая бомба? – насторожился Пашка, распрягающий лошадей.
– Заряд. На золоте, – пробормотал прапорщик. – Заряда там, может, и нет. Это так, для профилактики. А что она так долго? Уже темнеет. Там и так… жутковато.
Прот понимающе кивнул:
– Я вот себе пистолет выпросил. Хотя какой пистолет против мертвецов?
– Так вы що, мертвяков боитесь? – удивилась Вита. – Тоже нашли страхищу. Давай, Протка, я тебе с грибами допомогу. Мы теж набрали. С червяками, та ладно. Добре, що соль есть. Катерина Еорьевна кинжал не оставила? Я звыклась им чистить.
Прапорщик и Прот одновременно содрогнулись.
Чугунок побулькивал на огне. Под кронами сосен было уже совсем темно. Герман посидел у огня, встал, потоптался. Снова сел.
– Велела ждать, – сказал все понимающий Прот.
– Да слишком долго, – с тоской сказал прапорщик. – Вдруг что-то…
– Так пойдем навстречу, – живо поднялся Пашка. – Заодно я осмотрюсь.
– Знаешь, Павел, там осматриваться не очень-то хочется. Там воняет, так что… – пробубнил Герман.
– Так все равно же завтра идти, – тряхнул отросшими кудрями храбрый большевик.
Ждать больше не было терпения, Герман подхватил «драгунку». Вита принялась вытирать руки:
– Я з вами.
– Сиди! – испуганно сказал прапорщик.
– Що ты на меня цыкаешь? Пан начальник нашовся, – возмутилась девочка.
– Вита, кто варить будет? – дипломатично напомнил Прот. – Меня в монастыре куховарить не обучали.
Девочка, гневно зыркнув на Германа, с неохотой взялась за палку-поварешку.
Парни двигались между деревьев, лес на глазах темнел.
– Ого, как потянуло! – озабоченно пробормотал Пашка. – Аж дух сперло. Да что ж там такое, а, раз вы с Проткой так дергаетесь? Батальон навален, что ли?
– Двое здесь, один подальше. Да уж очень нехороши, – прошептал Герман.
– То-то я смотрю – лошади беспокоятся. Витке лучше не ходить?
– Это уж точно. Лучше мы без нее блевать будем.
Из-за ствола показалась тень. Парни вскинули винтовки, чуть не зацепив друг друга.
– Я думаю – какие олухи здесь болтаются, лясы точат? – злобно прошептала тень с весьма узнаваемыми интонациями. – Как пить дать, кто-нибудь из вас от меня дырку во лбу заработает. Я что приказывала?
– Надолго вы пропали, – прошептал Герман. – Вдруг планы изменились?
– Думаете, я золото выковыряла и деру дала? Да пропади пропадом это золото гнойное.
– Да вы что, Екатерина Георгиевна? С золотом успеется, – встрял Пашка. – Ужин почти готов. Слюноотделение началось.
– Какое, на хер, слюноотделение? – с тоской пробормотала Катя. – Я уже сама словно заживо гнию. Сейчас вывернет. Сроду столько на трупы не любовалась.
– Да, попахивает от вас, – озадаченно признал Пашка.
– Я те дам, «попахивает»! Сейчас раздену и одежду отниму, все равно завтра в лагере будешь загорать. Вот мразота гоблинская, а не раскопки. Вы хоть догадались воды принести? Я бы сейчас за горячий душ и шампунь все золото отдала, да еще и из своего жалованья приплатила…
Катя сидела, закутавшись в шинель. Кое-как выстиранную одежду развесили у костра. Кушала предводительница на редкость вяло, хотя грибной бульон вышел густым и ароматным.
– Да, господа гвардейцы, на этот раз я вляпалась. По самые уши. Даже глубже. Метра четыре копать придется. Это не считая верхнего уровня, с жильцом, – предводительница жалобно сморщилась. – Уж казалось бы, не жизнь у меня, а помойка. Так нет, дальше все грязнейше и грязнейше…
– Мы поможем, – неуверенно заверил Пашка.
– Обязательно. Диспозиция такая: с рассветом все рассасываетесь на исходные. Вита и Прот – вам эта сторона и лагерь. Патрулировать и охранять. Грибы – не отходя с поста. Павел – обойдешь лесом и патрулируешь с той стороны. К этой сраной поляне ни одна душа не должна незамеченной подойти. Я хочу спокойно работать. Герман Олегович – вам дозор непосредственно у места эксгумации. Ну и техническая помощь в случае необходимости.
– Если конкретнее? – осведомился Герман.
– Если я подорвусь, а лопата уцелеет, подойдешь и прикопаешь то, что от меня останется, – весьма свирепо пояснила командирша. – Еще вопросы будут?
– Виноват, – Пашка поерзал. – Два вопросика, Екатерина Георгиевна. Що такое эксгумация? И почему непременно Герман с вами остается? Я, не в обиду господину прапорщику будет сказано, с лопатой получше знаком. Опять же мышечная масса…
– Ты свою мышечную массу применишь, если я благополучно до золота докопаюсь. Натаскаешься, будь здоров. Так что потерпи. А что такое эксгумация, ты меня лучше не спрашивай. Всё, я в бричку спать пошла. Потом как-нибудь экипаж отскребете от ароматов.
Герман сидел за указанным деревом. Обозревал опушку, иногда поднимал бинокль и поглядывал на согнутую фигуру командирши. Катя уже часа три ковырялась у могилы, преимущественно не поднимаясь с четверенек. Что она конкретно делает и как выдерживает – прапорщик понять и не пытался. Даже до его сосны иной раз долетала такая волна смрада, что Герман не выдерживал и прятал нос в ворот шинели. День выдался пасмурный, но дождя пока не было. Страшно подумать, если бы пекло солнце.
Два раза Катя подходила – нижняя часть лица закрыта косынкой, глаза отстраненные, сосредоточенные. На руках изящные темные шелковые перчатки, извлеченные из того же бездонного саквояжа (Витка как увидела, так рот и открыла). Еще на командирше была повязана, на манер рабочего фартука, тряпка из распоротой темной юбки. Катя пила воду из бутылки, но беседовать желания не изъявляла. Прапорщик ее понимал – несло от девушки изрядно, да и лицо у командирши было бледнее бумаги. Екатерина Георгиевна возвращалась к могиле. Герман оставался разглядывать опушку и слушать трели игнорирующих смрад зябликов.
Когда Катя подошла в третий раз, ее ощутимо пошатывало. Плюхнулась на влажную хвою, привалилась спиной к дереву. Герман постарался не отшатнуться.
– Знаешь, прапор, мертвый человек – чертовски токсичная вещь, – пробормотала амазонка, прикрыв глаза. – Что, несет от меня, как от зомби? Я уже ничего не чувствую. Дерьмо полное, никак не могу справиться. Устроил головоломку гондон деблоидный. Поймаю – живым похороню. Бля, может, «жмурика» веревкой сдернуть? Так нет у нас хорошей ве