– Братцы, вы меня режете! У меня только восемнадцать! – закричал Брачка. – Зато все сорвиголовы!
– А о моих десяти ключах вы совсем забыли? Самый главный от ворот тоже имеется, – дополнил свой отчет Фауст.
– Хватит, даже с лихвой, – сказал Робис. – Держите ребят в боевой готовности, но о деле расскажем только в самый последний момент. Чтобы не проболтались!
– Но в тюрьму-то надо сообщить, – возразил Лихач. – Пусть готовятся.
– Ни в коем случае!
– Черт побери, а я уже написал Дине! – признался Атаман.
Робис посмотрел на друга, хотел сказать что-то резкое, но промолчал – он понимал Атамана. Однако легче от этого не стало.
– Товарищи, – заговорил он, – произошло самое страшное. Виноват в этом я, надо было предупредить. Я убежден, что среди недавно арестованных есть предатель. – Робис по-прежнему не называл имени Липа Тулиана, не желая без неопровержимых доказательств возвести на него обвинение.
– Значит, все к черту!…
– И нам придется любоваться, как их поведут на виселицу!
– Не может быть! – запротестовал Атаман. – Я специально так написал, чтобы, кроме Дины, никто не мог понять. Я предупредил, чтобы другим она не говорила.
– Все равно уверенности нет. Нам не остается ничего другого, как… – Робис не мог закончить фразу – слишком серьезно и ответственно было его решение.
– …отказаться? – с трудом выдавил из себя Степан.
– Совсем наоборот – штурмовать сегодня ночью!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,в которой боевики переходят в наступление
1
Не дожидаясь, пока кучер остановит тройку, Шампион выскочил из коляски и бросился наверх по ступенькам главного почтамта. Бесцеремонно оттолкнув даму, которая кому-то посылала поздравление с днем ангела, он крикнул телеграфисту:
– Умоляю вас на коленях! Освободите через час парижский провод.
– Линия на Вильно перерезана! Можно только через Петербург.
– Хоть через Северный полюс! Вот задаток!
– Но я не могу держать линию без дела, господин Шампион.
– Так передавайте что-нибудь! – И Шампион протянул крупную купюру.
– У меня под руками только «Юридический ежегодник», – сказал телеграфист. – Вы не станете возражать, если я буду передавать его?
– По мне, так хоть историю Вселенной, начиная от Адама и кончая Николаем Вторым… – С этими словами Шампион исчез.
В действительности Шампион еще не имел ни малейшего понятия о том, что расскажет в своей корреспонденции. Забежал Русениек и велел ему немедля отправляться на кладбище.
Когда взмыленные лошади остановились у кладбища, сумерки уже сгустились. Первое, что увидел Шампион, была довольно длинная процессия, которая проходила через ворота. Вначале казалось, что это похороны. Но нет, гроб донесли только до часовни, и народ разбрелся по кладбищу. К следующей подобной процессии Шампион пригляделся уже повнимательнее и узнал в ней младшего из мнимых гимназистов. Насколько можно было разглядеть в вечернем сумраке, на его физиономии не было печати скорби, какая обычно бывает у людей на похоронах. На его лице скорее было выражение озорной удали. Да и у остальных вид был тоже не слишком грустный. Некоторые приходили поодиночке и тут же исчезали за деревьями. Когда Шампион увидел Дависа Пурмалиса, он уже больше не сомневался в том, что его будущей корреспонденции суждено войти в историю.
Робис лежал в ложбинке меж двух могил. Поначалу на одной из них еще можно было различить гранитного ангела с распростертыми крыльями, потом его силуэт слился с ночной тьмой. Вернувшись с обхода позиций, Атаман с трудом отыскал Робиса.
– Вместе с нами – семьдесят маузеров!
– Так много?! – шепнул Робис. – Вот не ожидал. Если учесть, что в нашем распоряжении было всего несколько часов…
– Как ты думаешь расставить людей?
– Сейчас прикинем… Где основные силы противника?
– В казармах за железной дорогой. Насколько мне известно, там размещены две роты Малоярославского полка, – ответил Атаман. – Поэтому надо большую часть боевиков поставить за железнодорожной насыпью.
– Не согласен. Во-первых, рассчитывать на бой с солдатами мы должны только в случае всеобщей тревоги. Телефонную линию мы перережем, а сами, разумеется, лишнего шума поднимать не станем.
– А если кто-нибудь из здания администрации в темноте все-таки выскочит и предупредит?
– Все равно мы не можем выделить больше пятидесяти человек, а этого мало для боя с четырьмя сотнями солдат регулярного войска. А что, если мы туда пошлем Фауста с несколькими бомбистами? Солдаты боятся наших бомб, как черти ладана!
– Верно! На четверть часа задержат, а нам больше и не надо, – согласился Атаман.
– В корпусе и десятка хватит, – продолжал Робис развивать план нападения. – Там все равно негде развернуться, еще друг друга перебьют. Да и ключей больше нет.
– Робис, у меня есть просьба…
– Хочешь сам командовать этой группой?
– Да, там ведь Дина…
– Понимаю, но так не выйдет. Тебе с лучшими стрелками придется оставаться во дворе, чтобы отрезать административное здание от тюремных корпусов.
– Сколько мне взять с собой?
– Всех оставшихся. В здании администрации находится резерв вооруженной охраны – оттуда нам грозит наибольшая опасность.
– Ладно, тогда я в первую очередь забираю Брачку с его ребятами.
– Я тоже так думаю. А Лихача со Степаном оставлю себе… Все?
– Похоже, что все.
Оба умолкли. Временами из-за туч выплывал тонкий серп месяца, и тогда среди кустов смутно вырисовывались фигуры людей. На фоне ночного неба неприступной крепостью вытянулись темные, угрюмые корпуса тюрьмы.
– А тебе не приходит в голову, что мы можем живыми и не выйти из этого боя? – спросил вдруг Атаман.
Робиса передернуло – он только что сам подумал об этом же.
– Чудно… – продолжал Атаман. – Обычно в самых страшных переделках я никогда не сомневаюсь в том, что выживу. А сегодня у меня такое чувство, будто одной ногой я уже в могиле. Вот умру, а какой в этом смысл? Смогут ли это оценить те, что придут после нас? Быть может, многие будут такими же мелкими людишками и трусами, как и некоторые нынче?…
– Так мы за то и боремся, чтобы люди стали благороднее, – промолвил Робис. – Они и сами станут лучше, если дать им человеческую жизнь.
Из-за кустов выбежал Брачка:
– Телефонная линия, братишки, перерезана начисто!
Робис передал по цепи команду, и от темных могил отделились темные тени. Казалось, покойники поднялись на бой с живыми. На самом же деле это жизнь готовилась к бою со смертью.
2
С тех пор как Дина узнала, что ей тут оставаться недолго, камера стала казаться светлее и шире. Мысленно она уже распрощалась с тюрьмой, распрощалась как с врагом, но в то же время и как с другом. Здесь она поняла, что ее не сломят никакие испытания. Может быть, внутренне она иногда и дрогнет от страха – в конце концов она ведь молода и ей хочется жить, – но голову все равно не склонит.
Тишину нарушил резкий металлический звук. Вначале Дине показалось, что это надзиратель собирается открыть камеру. Что ему надо в такое необычное время? Девушка невольно оглянулась на кровать, где под тюфяком хранилась хлебная бомба, и вдруг с облегчением вспомнила, что недавно ее съела.
Надзиратель не входил, но шум у двери не стихал. Да и похоже было на то, что звенят не ключи, а какие-то инструменты. Что они там делают?…
Она вдруг поняла и обмерла. Меняют замки! Кто-то предал! И в этом, несомненно, виновата она. Не зря предупреждал ее Атаман, что она должна молчать. Исправить ошибку уже поздно. Остается одно – предупредить товарищей. Писать нельзя – записку может перехватить предатель.
Надо искать другой путь!…
Дина принялась изо всех сил колотить в железную дверь. Ее маленькие кулаки уже были разбиты в кровь, но отчаяние заглушало боль. Она била и кричала до тех пор, пока дверь наконец не отворилась.
– Я тебе покажу, как бесноваться! В карцер захотела, дрянь?
Дине было безразлично, что с ней будет дальше. Она добилась своего и теперь закричала так, что раздалось на весь корпус:
– Предательство! Меняют замки! Предательство!…
Крик девушки донесся до Парабеллума. О предстоящем нападении знали только трое – Дайна, он и… значит… предатель. Не умом дошел Парабеллум до этого убеждения, а сердцем. Колебания и сомнения многих дней неожиданно перешли в глубокую уверенность. Прежде чем Лип Тулиан успел схватиться за свой браунинг, руки Парабеллума уже стиснули мертвой хваткой горло предателя.
Лишь в последний миг надзирателю удалось спасти Липа Тулиана. Не зная, как быть с полумертвым арестантом, он притащил его в пустую камеру и по привычке запер. Потом повел Дину вниз, в карцер.
3
Тени одна за другой скользили вдоль наружной стены и замирали у ворот тюрьмы. Решающий момент. В этом напряженной, неестественной тишине у железнодорожной насыпи послышались шаги. Там занимали позиции бомбисты Фауста.
Атаман вложил ключ в скважину замка.
– Кто идет? – спросил сонный голос.
– Что, начальство не узнаешь? – ответил Атаман, подражая немецкому выговору Людвига.
Не успели часовые высказать свои сомнения, как уже лежали связанные, с заткнутыми ртами. Бесшумно боевики двинулись дальше. И вдруг глухой удар – у Брачки из-за пояса выпал топор. Он нагнулся за ним, и это спасло его от затрещины Атамана.
– У, растяпа! – еле слышно прошипел Атаман. – Брось его, стрелять помешает!
Но Брачка не послушался. Он сунул топор в руку Лихачу и шепнул:
– Пригодится еще, поверь мне!
Кругом было тихо. Можно было отправляться дальше. Робис подал знак. И пятьдесят человек, словно хорошо обученные солдаты, рассыпались вдоль забора, за которым светились окна административного корпуса. Огневое прикрытие было обеспечено. Лишь теперь Робис со своей группой пересек двор.
Дверь корпуса. Очередное и самое трудное препятствие. Удастся ли его преодолеть? Вдруг Робис выкинул нечто такое, что привело остальных в полное замешательство, – он громко забарабанил в дверь: