Не одного Кудашова спас Николай Григорьевич при помощи общественности и каждый раз убеждался в верности правила, выработанного самой практикой милицейской службы: совершен проступок — ищи причину, породившую его.
Дружинники нередко встречали в нетрезвом виде подростка Женю Григорьева, да и от родителей тоже поступил тревожный сигнал о том, что их сын много времени проводит бесцельно на улице, а домой является нетрезвый. Вскоре общественники установили, что в компании, где бывает Григорьев, есть и другие несовершеннолетние нарушители порядка. Особенно выделялся среди них Степин, который бросил работу на Гознаке, часто пил и даже отбыл наказание — пятнадцать суток.
Выяснилось, что не один Степин был инициатором выпивок и других безобразий. Ниточка потянулась дальше и оборвалась на девятнадцатилетнем Валентине Духно. Ранее он был условно осужден. Жил в отдельной квартире с матерью, которая тоже выпивала и по многу дней не появлялась в доме. Здесь и собирались подростки, здесь и набирались всего порочного, что было в избытке у Духно.
Поздняков, общественники из комиссии по работе с подростками, инспектор детской комнаты лейтенант милиции Любовь Ивановна Осокина начали долгую и настойчивую борьбу за возвращение ребят в русло нормальной жизни. Беседы на опорном пункте проходили вначале с каждым подростком в отдельности, а затем и со всеми вместе. Здесь же присутствовали родители и, конечно, общественный инспектор Сергей Андреевич Лиллосон. У него какой-то особенный, доверительный тон в разговоре с ребятами, да и не только с ними. Многие, казалось бы законченные, выпивохи и тунеядцы под влиянием неопровержимой логики Сергея Андреевича крепко задумывались над своей запутанной жизнью.
Со Степиным пришлось помучиться больше всего. И вновь «сработало» одно из жизненных правил Позднякова: мало убедить человека в том, что он неправ, надо еще дать ему вместо того, от чего он отказался, какое-то полезное дело, дело по душе. Григорьев приступил к работе, Степин вернулся на Гознак, оба бросили пить. Дисциплинированными стали и подростки, что помладше. Четверо ходят теперь в хоккейную секцию, двое занимаются в кружках художественной самодеятельности при клубе «Огонек».
Благотворное влияние детского дворового клуба, если работа его идет на высоком уровне, трудно переоценить. А клуб «Огонек», руководимый Фаиной Григорьевной Каданэр, именно таков. Здесь семнадцать кружков и секций, в них постоянно занимаются более трехсот пятидесяти ребят. Подростки приходят сюда на встречи с ветеранами труда и войны, на вечера-диспуты и просто отдохнуть, потанцевать.
— Вы только вдумайтесь, — говорит Поздняков, — сотни ребят отвлекаются от улицы, сотни заняты полезным делом, приобретают навыки, которые пригодятся в жизни.
И сразу же переводит разговор на шефов: это они по всем современным требованиям оборудовали детский клуб в первом этаже одного из жилых домов, они освободили для опорного пункта две квартиры в другом доме.
Мы вновь идем с Николаем Григорьевичем Поздняковым по улицам микрорайона. Ярко зеленеют стройные ряды топольков и лип, а в лесопарке весело пестреют шляпки детских грибков.
— Спокойнее стало у нас после того, как начал действовать опорный пункт, — говорит Поздняков. — Но я всегда, между прочим, подхожу к подросткам, побеседую с ними о том о сем. Так же и Лиллосон, и Наугольных, и Прохоров, и Осокина… И ни у кого из нас нет привычки повышать голос на подростка. Посидишь так минут десять-пятнадцать, послушаешь их новости, сам расскажешь какой-нибудь поучительный случай и идешь дальше: «Всего доброго вам, ребятки, но чтобы в десять вечера все были по домам!» И, представьте, проверишь — никого нет в неположенное время ни в парке, ни во дворе. «А курить, — говорю, — чтоб не смели. Будет восемнадцать — дело ваше. Я же не заставляю вас без шапки ходить, если на дворе мороз…»
И тут Поздняков вспоминает один из морозных дней. Градусов сорок было на улице, и вдруг — телефонный звонок. Поздняков услышал взволнованный голос домкома: группа подростков собралась в подъезде — ругаются, курят, сорвали почтовый ящик. Поздняков пригласил домкома зайти на опорный пункт часов в девять вечера. Сам же запахнул полушубок и пошел посмотреть, что натворили ребята. Они действительно там стояли, только не на втором этаже, где висят почтовые ящики, а на первом. Не ругались, не курили, все почтовые ящики — в порядке.
— Ну, что вы тут обсуждаете? — поинтересовался Поздняков.
— Да вот, Ванька с Петькой в кино ходили, рассказывают о фильме. На улице-то мороз.
— Верно, мороз. Любопытно, что за фильм. Послушаю, только не Ваньку и Петьку, а Ваню и Петю.
Постояв немного с ребятами, Поздняков пошел к себе, а ребят пригласил часиков в девять зайти на опорный пункт. Тут они в ожидании домкома и поиграли в шахматы, полистали журналы, все еще недоумевая, за что жалуется на них старший по дому.
— …Прямо скажу, — улыбнулся Поздняков, — домком попал в неловкое положение. Ящики целы, ребята не ругались, не курили, просто грелись. Естественно, что он на меня накинулся: что, мол, вы меня перед сопляками позорите? А я отпустил ребят и говорю, что специально пригласил его вместе с подростками. «Во-первых, — говорю, — может быть, у вас действительно есть какие-нибудь жалобы по существу. А во-вторых — и это самое главное, — к ребятам надо относиться уважительно. И не сопляки они, а юные граждане нашей страны. Проявлять же несправедливость по отношению к детям недопустимо…» Тем более, что ребята у нас на участке теперь молодцы молодцами. И огромная в этом заслуга секции по работе с несовершеннолетними, комсомольского оперативного отряда. Они у нас служат прочным мостом между опорным пунктом и школой, между опорным пунктом и семьей.
И снова мысли Позднякова переходят к некоторым неблагополучным семьям. Внимание всех общественников опорного пункта сосредоточено теперь на них. Забот тут самых разнообразных — хоть отбавляй! Но убавить их нельзя. Нельзя, если в семье Алкиных не утихают пьяные скандалы, если по примеру отца стал пить и Раис. Его усовещивают, а он в ответ: «Почему отцу пить можно, а мне нельзя?» Общественный совет взялся за отца, секция по работе с подростками — за сына. На опорном пункте решили поддержать парня в его ссоре с отцом. Сначала «победили» отца, а потом уж повлияли на Раиса. И кончились в семье скандалы, исчезли случаи выпивки. Раис успешно заканчивает училище. Оба Алкина сняты с учета, а это большой праздник для всех на опорном пункте, потому и сама процедура снятия с учета обставляется очень торжественно. Тут и цветы, и искренние благодарности, и напутственное слово общественников.
— Вот так и работаем, — говорит Поздняков. — Преступность на участке со времени создания опорного пункта сократилась. Профилактика оправдывает себя с лихвой, да и мне на более срочную работу выкраивается теперь гораздо больше времени. Со всеми семейными неурядицами, бытовыми скандалами, жалобами успешно справляются общественные помощники.
Пришла однажды на участок некая гражданка Сатрутдинова. «Муж пьянствует, — пожаловалась она, — скандалит. Жить невозможно». Жалоба не осталась без внимания. На квартире побывали дружинники, убедились в том, что Сатрутдинов пьет и бесчинствует. На следующий день члены общественного суда пригласили этого дебошира к себе. Он не пришел, почувствовал, что пощады не будет. Вызвали вторично, и ему ничего не оставалось делать, как явиться. Заседание проходило бурно, а когда оно закончилось, Сатрутдинов зашел в кабинет Позднякова. Вспотевший и бледный, он устало присел на стул.
— Ну как? — спросил Поздняков.
— Худо. С ними там не поспоришь. Думать надо, как жить дальше…
— Думай, думай. Хуже будет, если за тебя решат другие.
Через несколько дней, встретив на улице Сатрутдинову, Поздняков поинтересовался, как ведет себя ее муж.
— Сидит, переживает…
— Ну-ну. Пусть. Передайте ему, что мы еще не раз поинтересуемся, как он все-таки решил жить дальше.
Сатрутдинов исправился. Так было и с Мартюшевыми, о пьяном разгуле которых часто сообщали Позднякову дружинники. Он и сам неоднократно заходил в этот дом и всегда сталкивался с грубыми нарушениями норм общественной жизни. Трижды обсуждали супругов Мартюшевых и их сыновей на заседаниях совета, сообщали о их недостойном поведении по месту работы, и уже совсем стало казаться, что они неисправимы.
Но общественники не отступали. Они по-прежнему посещали неблагополучную семью, вели беседы, прибегали к административным мерам наказания, и наконец Мартюшевы поняли, что жить дальше так нельзя, да и общественность не позволит.
На июльское заседание совета их пригласили уже не для обсуждения, а чтобы сообщить о доверии, огласить решение о снятии с профилактического учета. Активисты видели, как трудно было этим людям выразить свою благодарность за ту помощь, которую оказала им общественность.
— Пожалуй, самым главным итогом профилактической работы совета, — вслух размышляет Поздняков, — явилось то, что ни один из правонарушителей не обсуждался повторно. О снятых с учета мы уже не беспокоимся. Как видите, возможности общественного совета огромны и очень высок его авторитет. А какую большую роль сыграли его самые различные предупредительные меры! Исключены случаи самогоноварения. В школе, где случались кражи в раздевалке, обеспечена охрана одежды. В магазинах ни один продавец не отпустит спиртные напитки в неположенное время, не продаст подростку вино или сигареты. Родители или старшие по подъездам не позволят ребятам быть на улице позже десяти часов… Забота о многодетных семьях тоже дело членов совета. Они и ремонта квартиры добьются первоочередного, и материальной помощи, и уж конечно проследят за тем, чтобы глава семьи всю зарплату приносил домой.
Поздняков говорит быстро, почти скороговоркой, — такая у него манера. Как будто хочет скорее сказать обо всем. Участок, закрепленный за ним, сложен. Здесь проживает около десяти тысяч жителей. Территория микрорайона обширна. Есть тут и продовольственные магазины, и кафе, и пивной бар, и парк. Всюду надо побывать. Ждут помощи и сотрудники уголовного розыска. И с многочисленными активистами тоже должен быть постоянный контакт. И подготовка к занятиям в университете — ведь он студент-заочник юрфака. А семья! Не успела подрасти дочка — родился сын…