С утра в день встречи по всей лестнице ребята яростно чистили ботинки. В комнатах пришивали подворотнички. В умывальнях натирали пуговицы зубным порошком. Каждый ученик пробегал по коридору с таким видом, что казалось, если его остановить, задержать на мгновение, то весь предполагаемый праздник рухнет в тартарары.
В просторном классе спецтехнологии заканчивалось устройство выставки изделий первоклассников. Были три огромных витрины: слесарей, токарей и фрезеровщиков.
Митя раз десять с утра пробегал мимо слесарной витрины, на которой была прибита ножовка его работы. Отличная, сверкающая ножовка (солнечный луч упирался в нее, как указка). Теперь Митя уже не думал о том, как она будет лежать в магазине на полке, это глупые мальчишеские мечты. Нет, ножовка сделана по заказу инструментального завода, она попадет в опытные руки слесаря. Если бы этот слесарь, которого Митя ощущал как близкого человека, знал, сколько груда, мук творчества и любви вложил ученик в простую ножовку, он работал бы ею с особенной старательностью и умением. Ведь Митя же не делал ее, а изобретал, словно не было до него никогда ножовки.
Когда бы Митя ни забегал в класс спецтехнологии, он сталкивался там с фрезеровщиком Колей Белых. Они ни за что не признались бы друг другу, для чего бесчисленное количество раз оказываются у витрин.
— Ты что?
— Да ничего, за мелом зашел. А ты?
— Стул надо взять.
Забегала сюда и Таня Созина в костюме феи: она примеряла его к вечернему выступлению на сцене. Таня считала, что, во-первых, витрина токарен висит как-то в тени и, во-вторых, на этой ширине слишком мало изделий девочек.
Ни у одной феи в мире не было такого румянца от висков до подбородка, как у Тани Созиной. Митя, увидев ее в сказочном наряде, растерялся и сказал:
— Здравствуйте, Созина.
— Ты что здесь делаешь? — спросила Таня.
— Гуляю, — глупо ответил Митя и сразу же рассердился на себя за растерянность. — Что это ты напялила на себя?
— Почему «напялила»? — обиделась Таня и стала разглаживать складки на шелковой юбке. — Выражения какие-то у тебя, Власов.
— Выступаешь вечером?
— У нас специальные танцы поставлены. А ты?
— Я гостей встречаю на лестнице.
— А-а, — сказала Таня.
По сравнению с ее костюмом и с тем, что она должна сегодня танцевать на сцене, Митин заурядный вид и его участие в празднике были незавидными.
— Витрины смотрела? — небрежно спросил Митя. — Ножовка тут моя.
— Видела. А кольца для цилиндра мои.
— Ох, у тебя и характер! — заметил Митя. — Давай сегодня не будем с тобой ругаться?
— А я в не собираюсь, — пожала плечами Таня.
Ее кто-то кликнул из коридора, и она выбежала.
Митя пошел помогать Косте Назарову. Они взобрались на две стремянки у входа в училище и прибили надпись: «Добро пожаловать, дорогие товарищи!»
В вестибюле поставили огромный щит с портретами выдающихся выпускников училища. По другую сторону двери на щите были изображены отличники учебы.
Костину мать пригласили дня два назад. Ходили ее приглашать Таня и второклассник Вася Андронов. Когда они явились, Костя был в комнате, но сразу же ушел на это время из дому. Мать хотела напоить гостей чаем, показать альбом, где Костенька совсем маленький лежит животиком на подушечке, но ребята торопились и поэтому пить чай не стали, а альбом перелистали быстро и невнимательно.
Костя скоро вернулся и, увидев пригласительный билет на столе, сказал:
— Нечего тебе на этот вечер ходить.
Лицо матери сделалось испуганным и жалким, и Костя, может быть впервые в жизни, подумал, что никогда еще с ней по-хорошему не разговаривал. Он даже не знал, как это делается. Столько хороших людей, взрослых и ребят, он перерисовал за последние дни своей собственной рукой с маленьких фотографий, столько хвалебных слов написал под портретами, а вот у себя дома не мог придумать ни одного слова для родной матери.
— Ну, чего тебе итти? — хмуро сказал он. — Там людям грамоты будут выдавать, а твоему сыну — шиш.
— Обошли тебя, Костенька? — неуверенно спросила мать. — Ты же последнее время старался…
— Непутевые мы с тобой, мама, — ответил Костя и пошел ставить на плитку чайник.
Украшая училище, он твердо решил сделать всё, что положено, и вечером перед приходом гостей уйти домой.
Но тут, как назло, подошел мастер и сказал, что Назаров назначается в ту бригаду ребят, которая должна встречать гостей.
— Всё закончишь, помоешься как следует, и вот с Власовым будете распоряжаться в вестибюле.
За Митей вдруг прибежали из учебной части. Он поднялся наверх и около дверей учительской увидел паренька с узелком в руках. Паренек оглянулся, смущенно улыбаясь.
— Здравствуй, Митя. Я ж тебе говорил тогда на станции, что приеду.
У Мити даже сердце екнуло. Подлинневший Витька Карпов, милый по лебедянским воспоминаниям и какой-то удивительно неприкаянный оттого, что он одет не в форму ремесленника, протягивал Мите узелок.
— Мать просила гостинец передать. Кланялась тебе.
— Ты насовсем приехал? — радостно спросил Митя.
Оказалось, что Витька Карпов приехал со своей матерью в Москву на три дня, к каким-то своякам, что ли. Заодно привезли продать сало, закололи свинью еще к праздникам.
Ох, как всё это было далеко от Мити! У него чуть было даже не вырвалось: «Разве за этим в Москву ездят?» Он во-время сдержался, чтобы приятель не подумал, что он здесь сильно зазнался. Витька и сам понял, что Мите не надо рассказывать, как он стоял около матери на рынке и получал от покупателей деньги.
Митя повел его сначала в общежитие, показал свою комнату, познакомил с забежавшими на минутку Сережей Бойковым и Сеней Ворончуком. Рассказал, что сегодня такая суетня из-за предстоящего вечера, и просил непременно прийти, — билет он достанет.
Потом он повел Витьку обратно в училище и показал выставку. Ему было немножко жаль приятеля, и поэтому он решил не говорить, что ножовка его собственная работы, но это как-то невольно вырвалось само собой; правда, он тут же добавил:
— Дело нехитрое, каждый сумеет, если захочет.
Показал свой комсомольский билет. Витька, как известно, всегда любил перечить собеседнику, но успехи приятеля были настолько очевидны, он так богат ими, что даже не к чему было придраться. В слесарном цехе они осмотрели Митины тиски и инструменты. Что мог противопоставить всему этому Витя Карпов?
Честное слово, Митя водил приятеля по училищу вовсе не за тем, чтобы выхваляться перед ним. Он ведь даже и не думал, что достиг какого-нибудь особенного совершенства. Наоборот, заметив восхищенное и вместе с тем подавленное настроение друга, Митя всячески давал ему понять, что каждый ученик располагает такими же богатствами, как и Митя.
— Ты непременно поступай к нам. Ну, хочешь, я сам с твоей матерью поговорю?
Витька рассказал лебедянские новости. Дом культуры выстроили, на днях будет открытие. Володя Петренко писал родителям из Рязани, что в этом году кончает ремесленное по пятому разряду и его направляют токарем под Куйбышев на строительство гидростанции. (Тут слегка засосало под ложечкой и у Мити.) Мишка Зайцев передавал поклон, он в шестом классе. Мать здорова, скучает по Мите, просила тоже передать поклон и чтоб был хорошим человеком, здоровье просила беречь, ждет на каникулы домой.
— Старенькая она? — спросил Митя.
— Так особенно незаметно. Знаешь, какие матери бывают.
Они поговорили еще, а потом Витька ушел, пообещав прийти вечером.
Никаких дел у Мити уже, в сущности, не было, но он слонялся по училищу, не признаваясь себе, что свободен, и выдумывая причины, по которым ему надо зайти в клуб, в комитет, приоткрыть дверь к замполиту, бегать по лестнице от первого до четвертого этажа.
В клубе из боковых комнат доносились звуки духового оркестра, хорового пения, топот танцующих ног. На сцене стоял длинный стол, покрытый красным сукном. Позади во всю стену висела приготовленная к вечеру декорация — молодые березки и река.
Он заглянул во все комнаты по очереди, и отовсюду его прогнали, но он нисколько не обиделся; посидел в пустом зале в первом ряду, взобрался на сцену и представил себе, что зал полон народу, а ему, Власову, надо обратиться к людям с речью.
Оглянувшись и увидев, что кругом пусто, Митя громко сказал:
— Товарищи!
Голос прогудел в пустом зале.
— Здравствуйте, — сказал уже потише Митя. — Поздравляю вас, я окончил первый класс на «отлично».
Дальше речь не выдумывалась, он только вспомнил одну фразу: «Не будем успокаиваться на достигнутом…»
— Куда ты пропал, Власов? — раздался голос из темного конца зала. — Когда не надо, вертишься, а когда надо, не найти.
Секретарь комитета Антонина Васильевна появилась в проходе. Митя, смущенный, соскочил в зал.
— Садись, — сказала Антонина Васильевна голосом, который не предвещал ничего хорошего. — У меня в комитете народ, а мне надо с тобой серьезно поговорить. Ты сегодня отвечаешь за вестибюль?
— Отвечаю.
— Костя Назаров в твоей бригаде?
— В моей.
— А почему ты ничего не сказал мне о его нездоровых настроениях? Ты знал, что он собирается итти домой и не приходить на наш вечер?
— Знал. Он говорит, что у него болит голова.
— Ничего у него не болит. Блажь. Воспаление самолюбия.
Митя улыбнулся.
— А ты не смейся, — сказала Антонина Васильевна. — Сам тоже хорош. Тебе кажется, что если твоя ножовка висит на выставке, так ты уж готовый, сознательный, кадровый слесарь? Я к тебе, Власов, давно присматриваюсь. Думаешь, я не поняла, почему ты тогда на комсомольском собрании не сказал, что Бойков плохо готовился к экзамену по математике? Выдавать товарища не хотел! Это не дружба, а равнодушие к судьбе друга. И на Назарова тебе тоже наплевать…
— Антонина Васильевна, я ему по русскому языку помогал…
— Это твоя обязанность, и хвастать тут нечем. Сдать теорию и практику — для комсомольца еще только поддела. Ты насчет своего характера серьезно подумай. Вот, что, Власов, — поднялась Антонина Васильевна, — во-первых, ты отвечаешь за то, что Костя Назаров сегодня будет на вечере; во-вторых, на групповом комсомольском собрании через неделю сделаешь доклад о дружбе.