Колесов слушал Егора, смотрел в его грубоватое, бесхитростное лицо, в его чуть увлажненные глаза и убеждался: паренек ничего не скрыл, все сказал, чем мучился, чем жил эти дни.
— Ну хорошо. Оставайтесь в училище. Я думаю, что вы больше не решитесь на подобный поступок.
— Товарищ директор!..
— Вы гармонь привезли? — неожиданно спросил Колесов.
Не зная, одобряет директор гармонь или нет, Егор немного растерялся:
— Привез. Но я могу с дедушкой ее…
— Зачем же? Запишитесь в кружок самодеятельности. Дело хорошее. Есть же у нас кружки. И училищу на пользу, а вам и подавно. Потом вот еще что. Дмитрий Гордеевич слышал, как вы дома играли и пели. Он хвалит ваши музыкальные способности. Мы договоримся с музыкальным училищем, чтоб вас там послушали. Но к этому разговору мы еще вернемся. Вот и все. Можете идти, Егор Бакланов.
ВСТРЕЧА ДРУЗЕЙ
Вернувшись в училище, Мазай сразу же пошел в общежитие. Дома был один Коля. Он стоял, склонившись над шахматной доской, и решал задачу.
— Долговязому привет! — окликнул его Мазай, бросая на пол вещевой мешок.
Увидев друга, Коля весь просиял, заулыбался и, потирая руки, кинулся навстречу:
— Васька! Вась, здорово! Приехал, да?
— «Приплыли к родным берегам, встречайте героев-матросов…» — продекламировал Мазай и протянул Коле руку. Увидев на своей койке гитару, Мазай помрачнел и, сощурившись, недовольно уставился на Колю. — Это что лежит на моей койке?
— Как — что? Гитара, — недоумевая, ответил Коля.
— Гитара? А что я говорил насчет гитары? Не брать! А ее даже на место не повесили и кинули, как утиль. Кто брал?
— Ольга брала. С девчонками. Вчера только принесла.
Лицо Мазая подобрело. Он взял гитару, пробежал пальцами по струнам.
— Ну, как вы тут живете? Что нового слышно?
— Ничего, Вась, не слышно. Все по-старому. Стой-ка! А ты знаешь, что Ольга суворовца отлупила?
Мазай прекратил игру и насторожился:
— Ольга? Не слыхал. За что же?
Коля подробно рассказал о случае с Володей Карциным.
— Молодец Ольга! Правильно влепила. Надо бы еще добавить. Эх, жаль, что меня не было, я бы ему…
— А Ольга извинялась. Знаешь, Вась, прямо в Суворовское втроем ходили. Наташка, Надька и Ольга. И извинялись. Больше всех извинялась Ольга.
— А ты маленько не приврал?
— Клянусь!
— Вот дуры!
— Я думаю, это Наташка уговорила Ольгу.
— Значит, отлупили, а потом ходили прощения просить! Ну, а он что? Простил?
— Он сказал, что сам виноват. Одним словом, помирились.
— Ну, и пускай мирятся. Мне-то какое дело!
Мазай отвернулся, сел у стола и, не глядя на гитару, начал перебирать струны. Коля немного постоял, не зная, о чем бы еще заговорить с другом, и, вдруг вспомнив, бросился к своей тумбочке. Он нашел там аккуратно обрезанный тетрадный листок и протянул его Мазаю:
— На, Вась, гляди. Я заявление в комсомол написал. Сегодня отдам. Батурин уже говорил со мной.
Мазай не взял листа. Он зло посмотрел на Колю:
— Значит, без Мазая решили обойтись? И Ольга подала, и Сережка, и ты вот… Нет чтобы дождаться меня да вместе. Эх, то-ва-ри-щи! Одно название.
Он хотел толкнуть гитарой Колю в плечо, но гитара скользнула в лицо. Коля отшатнулся, прижал ладонь к носу, а когда отвел ее, увидел на пальцах кровь. Не сказав ни слова, он выбежал из комнаты. Вслед за ним побежал и Мазай, но у двери остановился и вернулся назад.
В коридоре Коля увидел Селезнева и, чтоб не встречаться с ним, юркнул было в сторону, но мастер окликнул:
— Коля! Задержитесь!..
Коля остановился.
— Что с вами? Нос? Губа? Скорее промыть нужно. Йодом смазать. Давайте бегом.
Селезнев схватил за руку и потащил Колю в умывальную. Пока тот умывался, мастер принес из преподавательской йод и бинт. Однако бинтовать не пришлось: на лице оказались две небольшие царапины.
— Кто это вас так разукрасил?
— Упал я, товарищ мастер.
— Помог, наверно, кто-нибудь?
— Нет… Это… я… я сам упал, товарищ мастер.
— И прямо носом?
— Носом. И губы зашиб.
— Как же вас угораздило?
— Я… задел… за табуретку. И загрохотал.
— В комнате кто еще был?
— Мазай. Он только что вернулся из эмтээс.
— Значит, это он вас разделал? Со свиданьем?
— Нет, товарищ мастер! Я сам!
— Ну что ж, вам лучше знать. Идите.
Селезнев прошел к директору и рассказал об этом случае.
— Староста Мазай приступает к своим обязанностям, — пошутил Селезнев.
— Конечно, это работа Мазая, — согласился Колесов. — Надо будет укоротить ему руки. После первомайского праздника снова проведем собрание ребят и основательно поговорим о дисциплине в группе.
В МУЗЫКАЛЬНОМ УЧИЛИЩЕ
На другой день, во время обеда, к столу, за которым сидел Бакланов, подошел Селезнев. Поговорив о том о сем, он, как бы между прочим, сказал Егору:
— Обедайте, Бакланов, и, не дожидаясь нас, идите в общежитие. Оденьтесь почище — и быстренько к директору. Он велел вам после обеда зайти к нему.
У Егора чуть не выпала ложка из руки. Он растерянно взглянул на мастера:
— Велел зайти? А зачем — не знаете, Дмитрий Гордеевич?
— Иван Захарович сам скажет. Да вы, Бакланов, не волнуйтесь, ничего плохого не случится.
— Готовь, Егор, мыло! Видать, баня тебе будет, — съязвил Мазай.
— Ошибаетесь, Мазай. Никакой бани не предполагается, — возразил Селезнев.
— Обязательно будет нахлобучка. Директор зря не вызывает, товарищ мастер. Это всем известно.
— Правильно. И Бакланова вызывают не зря, а по важному делу. Только баня здесь ни при чем.
Хотя Бакланов уважал мастера и верил каждому его слову, но не мог избавиться от тревожных предчувствий, пока наконец не очутился в кабинете Ивана Захаровича.
— Здравствуйте, товарищ директор. Мастер сказал, что вы меня вызывали.
— Да-да, Бакланов, вызывал. И жду вас. — Колесов взглянул на часы и, сняв с вешалки форменную шинель, начал одеваться. — Мы пойдем с вами в музыкальное училище. Пусть специалисты проверят, послушают вас.
— А для чего, Иван Захарович?
— Да просто так, ни для чего. От нечего делать, — пошутил Колесов и пояснил: — Может быть, у вас действительно есть способности, тогда нужно заниматься с преподавателем музыки или пения. В общем, я не специалист в музыке. Так же, как и Дмитрий Гордеевич.
— Он очень хорошо на гармошке играет.
— Знаю. Ваш мастер и на скрипке играет, и недурно играет. Но он все-таки любитель, а не специалист. Пойдемте.
Директором музыкального училища оказалась молодая еще женщина.
— Ильина, — отрекомендовалась она, протягивая руку Колесову. — Прошу садиться. — И тут же спросила, глядя на Егора — Это, я полагаю, и есть ваш подшефный?
— Да. Это тот самый воспитанник, о котором мы с вамп вчера говорили.
— Ну что ж, не будем терять дорогого времени. — Ильина заглянула в блокнот. — Скажите, Бакланов, на каком инструменте, кроме гармони, вы играете?
Егор отрицательно покачал головой:
— А я только на гармошке…
— На пианино не играете?
— Нет, не умею.
— А что вам больше правится: играть на гармони или петь?
— Играть, — не задумываясь, ответил Егор и, помедлив, добавил: — И петь тоже. Под гармонь.
— А без гармони не поете?
— Как когда. Только под гармонь лучше выходит. Вроде интереснее получается.
— Правильно. Так и должно быть. Пение обязательно нужно сопровождать аккомпанементом. Музыка помогает и певцу и слушателю. Значит, вы играете только па гармони… Так, так… Мы вот что сделаем: сейчас пойдем в свободную комнату и пригласим преподавателя по курсу баяна, а после посоветуемся с преподавателем вокальной группы. Прошу. Пойдемте за мной.
В соседней комнате за столом сидел худощавый, уже немолодой человек. Ои неторопливо наигрывал на баяне и время от времени что-то записывал в нотной тетради.
— Иван Федорович, — окликнула его Ильина, — мы к вам в гости. Можно оторвать вас на несколько минут?
Иван Федорович с нескрываемой досадой взглянул на вошедших и не очень любезно пригласил:
— Пожалуйста. Входите.
Ильина рассказала, зачем пришли.
— Давайте проверим, это недолго, — согласился Иван Федорович. — Он достал из шкафа двухрядную гармонь и подал Егору: — Сыграйте что-нибудь. Какая мелодия нравится вам больше других?
Егор неопределенно пожал плечами:
— Не знаю.
— Ни одна не нравится? — удивился Иван Федорович. — Не верю. Не ве-рю!
— Почему не нравится? «Когда б имел златые горы», например.
— Играйте.
Бакланов сыграл.
Иван Федорович, внимательно прислушиваясь, попросил сыграть еще одну мелодию, и еще…
— А ну-ка вот это… — Преподаватель взял у Егора гармонь и наиграл мотив. — Прослушайте еще раз, а потом попробуйте сами.
Когда Егор сыграл, Иван Федорович похвалил его:
— Молодец! Воспроизвел мотив далеко не точно, но основные элементы мелодии схвачены. — И, обращаясь к Ильиной и Колесову, добавил — Музыкальный слух есть. В этом отказать нельзя. Что же касается игры на гармони, то здесь я не нахожу пока признаков ни искусства, ни таланта. Так играют тысячи самоучек. Конечно, баянистом он может стать, но нужно много учиться,
— И что же вы предлагаете? — спросила Ильина.
— Ничего не предлагаю, — безразлично ответил Иван Федорович. — А впрочем, мне кажется, что молодому человеку нужно пока побольше заниматься учебой в ремесленном и… всем другим, связанным с его дальнейшей работой. Стать хорошим музыкантом не всем удается. Здесь решающую роль играет талант, а вот получить профессию и хорошо работать — другое дело.
— Но, Иван Федорович, это же не совет, — сдерживая возмущение, заявила Ильина.
— Я высказал свое мнение, причем — откровенно, не кривя душой, а вы обижаетесь. Но я не могу же говорить о таланте там, где не нахожу его. Вот и все.
— Спасибо и на этом, — насмешливо сказала Ильина. — Но я с вами не согласна.