Жутаев бросился за ним, широко распахнул дверь и крикнул вслед:
— Болтун! Кривляка! Зазнайка!
Оставшись в комнате один и уже успокоившись, он до деталей вспомнил весь разговор с Мазаем, а по сути не разговор, а грубую ссору, и с огорчением подумал, что снова не сдержался, не сумел договориться с Мазаем, а тот как был, так и остался в стороне. «Ну и пускай, нечего гоняться за ним, цену набивать. Он сам не маленький, все должен понимать».
Вскоре пришли Сережа и Егор. Они с радостью согласились приступить к дополнительной работе уже сегодня. Но тут Егор вспомнил, что у него сегодня в музыкальном училище репетиция.
— А пропустить нельзя? — спросил Сережа.
— Ты что? Пропустить? Подготовка к празднику идет. К Первому мая.
— Какая подготовка? — удивился Жутаев.
Егор немного помялся:
— К концерту готовятся.
— Ну и пускай готовятся, а тебе что? — возразил Сережа.
— Да хотят, чтоб и я выступил в концерте.
— В концерте? — недоверчиво спросил Сергей. — В каком?
— В каком? Ну, в первомайском.
Егор рассказал, что под Первое мая в драмтеатре будет торжественное заседание, а после него концерт самодеятельности. Кто будет играть, а кто петь. Егор репетирует две песни — «Песню о Родине» и «Жди меня». Через несколько дней все номера прослушает комиссия, и, если будет подходяще, включат в программу концерта.
— Знаешь что, Егор? Ты из кожи лезь, а старайся, чтоб включили. Понимаешь? — сказал Сережа.
— Понимаю. Я и то стараюсь.
— Ну, вот что: ты из училища не торопись в литейку, мы лучше с Борисом и Колей здесь нажмем, а ты там не подкачай. Выступать в таком концерте не шуточное дело. Ведь это же почетно!
— Может, еще и не допустят.
— Почему пе допустят? — спросил Сережа.
— Скажут — плохо.
— А ты так пой, чтоб было хорошо. Не жалей голоса, он же тебе ничего не стоит.
— Я тебе, Горка, откровенно скажу, — скрытный ты человек. Как ты можешь молчать, когда у тебя такие новости? Это же так здорово, так хорошо! Одним словом, молодей!
— Знаешь, Борис, я не скрытничал, а как-то… боюсь, что ли… вдруг еще кто смеяться станет. Мазай и то вчера Лемешевым меня назвал.
— На дураков — ноль внимания: на то он и дурак, чтоб глупости болтать. Правильно, Борис?
— Конечно, правильно.
Разговор был прерван приходом Коли.
— Колька, все в порядке, дирекция разрешила дополнительные работы, — сообщил Сережа. — Сегодня и начнем.
— Ты как — можешь сегодня? — спросил Жутаев.
— Да я… да как сказать… и время, конечно…
— Ты что мнешься? Или уже передумал? — налетел на Колю Сережа.
— Может, и не передумал, почем ты знаешь? — возразил Коля.
— Коля, скажи, ты Мазая нигде не встречал? — схитрил Жутаев.
Коля нехотя сообщил: только что разговаривал с ним в красном уголке.
— Ну, тогда все понятно, — сказал Жутаев. — Но ты бы прямо говорил, как думаешь. Ведь насильно никто, тебя работать не заставит.
— При чем тут Мазай? У него своя голова, а у меня своя. Он одно думает, а я, может, совсем другое.
Коля никогда не отличался красноречием. И сейчас он смешался, запутался, покраснел и выдал себя этим с головой.
Вечером, в условленный час, когда вторая смена вернулась домой, Борис и Сережа прошли в мастерские. Дверь литейки оказалась запертой. Большие окна были темны.
Мазай издали заметил ребят и притаился на загрузочной площадке вагранки. Ему хорошо был виден двор, освещенный электролампой, сам же он был незаметен за кучами кокса, дров и чугунных чушек, подготовленных к завтрашней плавке.
— Топайте, топайте, ударнички! — злорадно прошептал он. — Поцелуйте пробой, да с тем и пойдете домой.
Ребята подошли к литейке и недоуменно остановились перед дверью.
— В литейке, по-моему, никого, — сказал Сережа. — Смотри — на двери замок, в окнах темно.
— Там и быть некому.
— А Мазай? Он же дежурный.
— Мазай во дворе где-нибудь. В цехе ему делать нечего.
— Ты, Борька, и вправду думаешь, что он будет сидеть, смотреть на нас и не работать?
— Вот увидим.
Жутаев потрогал дверной замок:
— Заперто, и Мазая нигде не видно. Здорово! Интересно — где же он?
Сережа рассмеялся:
— Вот это дежурный так дежурный! И цех утащить можно.
— А он ушел сюда из общежития?
— Давно уже. Может, по пути с кем встретился и заболтался?
— Не думаю, — усомнился Жутаев. — Насчет производства — он парень дисциплинированный.
— Нужно покричать. Может, пошел к дежурному другого цеха, да и сидит там.
Приложив ладони ко рту, Сережа, как в рупор, прокричал:
— Васька! Ма-зай! Вась-ка! Ого-го-го! Где ты?
Мазай не откликался. Сережа сбегал к дежурным других цехов, но Васьки нигде не было.
— Главное, цех закрыт. Можно бы работать, а так только зря время пропадает.
— Садись, Сережа. Придется подождать. Не исчез же он, в самом деле. Должен когда-нибудь прийти.
Мазай готов был уже объявиться, но решил немного послушать: о чем они будут говорить? Он уже заметил, что отношения между Жутаевым и Сережей становятся дружескими. После недавней ссоры с Мазаем, когда Васька сказал, что на дружбе ставит крест, Сергей не отшатнулся от него, но Мазай видел, что тот все чаще бывает с Жутаевым. О чем же разговаривают эти новоявленные друзья? Наверно, о нем, о Мазае. Васька прислушался.
Внизу разговаривали негромко, и Мазаю пришлось напрягать слух, чтобы ничего не пропустить. Но разговор оказался неинтересным. Сначала Сережа рассказывал, как учился в семилетке, а потом начали говорить о том, кто как учит уроки. Сережа спросил, сколько раз Борис прочитывает текст урока.
— А я не считаю, — ответил Жутаев. — Иной урок с одного раза запоминается, а бывает и так, что десять раз прочтешь, а рассказать, что прочитал, не сможешь — потому что не понял. Это, конечно, когда учишь, а сам о чем-нибудь думаешь. О постороннем. С тобой так случается?
— Ого, сколько угодно! Когда несерьезно учишь.
— В этом все дело. Я кончаю перечитывать, когда чувствую — все понятно, от начала и до конца. Вот закрою глаза и все вижу, о чем прочитал в учебнике.
Потом мальчики разговорились о своих планах на будущее: кто кем хочет быть.
— Я обязательно буду инженером, — заявил Сережа. — Как только начну работать, сразу поступлю в вечернюю школу. Закончу десятилетку и махну в технический институт. По-моему, это очень даже возможно.
— У меня папа так учился.
Жутаев тоже мечтал о дальнейшей учебе.
Они просидели у запертой литейки уже полчаса. Жутаев поднялся:
— Ты посиди, Сережа, тут, а я сбегаю в общежитие. Если не найду Мазая, отыщу мастера, может быть, у него второй ключ есть. Тогда и без Мазая обойдемся.
Жутаев прежде всего побежал в общежитие. В комнате он застал одного Колю. Тот заверил Бориса, что Мазай давно ушел на дежурство и с тех пор не появлялся.
— Ты не заметил — ключ от литейки у него?
— У него. Сам видел.
Жутаев пошел к Селезневу. Мастер жил в небольшом особняке, неподалеку от училища. Калитка оказалась запертой, и Борис нажал кнопку звонка. Вскоре звякнуло кольцо, и в калитке показалась пожилая женщина. Жутаев не раз видел ее в училище и знал, что это жена Селезнева. Борис поздоровался и спросил, дома ли Дмитрий Гордеевич.
— Дома-то он дома, да только… — Она замялась, видимо соображая, все ли говорить пареньку. Наконец решила сказать правду. — Прихворнул малость Дмитрий Гордеевич. Врач велел пропотеть, я напоила его чаем с малиной и уложила в постель. Он и заснул. Если у вас неотложное дело, пойдемте разбудим.
— Не надо, не надо! — запротестовал Жутаев. — Особых дел у меня нет, и вообще ничего спешного. Пусть Дмитрий Гордеевич выздоравливает. До свидания, я пойду.
— Вы хоть фамилию свою скажите…
— Жутаев. Только вы, пожалуйста, не беспокойте Дмитрия Гордеевича. Ничего особенного… — И для большей убедительности добавил: — Я приходил просто так.
Борис снова пошел к мастерским, досадуя, что зря потерял вечер. «Теперь Сережка, наверно, заждался меня, глаз не спускает с ворот», — думал он, торопливо шагая по каменной мостовой.
Но Сережа был не один. Едва Жутаев успел выйти на улицу, Мазай окликнул Сережу:
— Эй, ударник, ты бы сплясал или спел, чем бездельничать, зря время тратить!
Сережа оглянулся вокруг — никого нет.
— Васька! Ты где?
— На вахте, там, где положено быть дежурному.
Мазай вышел из-за укрытия и встал у края площадки.
— Вот ты где притаился! Ловко! Мы с Борисом думали, что тебя и вовсе тут нет.
— Слышал я ваши разговоры.
Мазай сошел с площадки и сел напротив Сережи.
— А Борис пошел искать тебя.
— Ну, и пускай. — Делать нечего — плыви куда вздумается. Хочешь — по ветру, хочешь — бейдевинд. Не жалко.
— Слышал, как я тебя звал?
— Конечно, слышал. Не глухой.
— А почему не откликался?
— Нужно было. Секрет. Понятно?
— Ты бы хоть не выдумывал, людей не смешил!
— Сказать?
— Твое дело. Или, может, секрет не секретный?
— Ну ладно, брось придираться. Просто захотелось послушать, как закадычные друзья разговаривают. И все.
— Не послушать, а подслушать. Верно? Давай, давай! Ну, и что интересного услышал?
— Ничего. О том, что ты к Жутаеву в подручные собираешься, я и раньше знал.
— Ну, и знай себе на здоровье. Толстей да поправляйся, никто не позавидует. А я другое знаю: чтобы подслушивать, совесть не требуется.
— Ого! И еще что скажешь?
— У меня все. Давай ключ, в цех пойду. И так из-за тебя сколько времени угробили.
— Вот так здорово! Будто я кого за полу держал!
— А то не держал! Жутаев, наверно, по всему городу ходит, ищет.
Мазай поднялся и, наклонившись к Сереже, словно желая сообщить ему что-то по секрету, заговорил:
— Брось ты, Сережка, водиться с Жутаевым! Почти два года мы были вместе, дружили… Я думал, на всю жизнь у нас дружба закручена и никогда не пойдем в разные стороны. Я остался как штык, а ты — назад пятишься.