В голосе Мазая не было сейчас ни угроз, ни обычного бахвальства: Сережа уловил в нем только обиду и просьбу.
— Напрасно ты так думаешь. Я не пячусь. И не собираюсь пятиться. Тебе просто так кажется.
— Ты лучше не вертись. С Жутаевым водишься? Дружишь с ним?
— Водиться вожусь, а до дружбы, по-моему, далеко. Но товарищ он хороший.
— А чертежи не вместе чертили?
— Вместе. Ну и что же? Не только друзья вместе уроки учат.
— И к экзаменам будете вместе готовиться?
— Не знаю… может, и будем.
— Больше не с кем. Правда?
— А с кем же? С тобой? Или с Колей? Вы оба почти не занимаетесь. С вами подготовишься!
— Подготовимся. Тянем нормально. А больше тянуть — себе дороже станет.
— Я, дурак, раньше тоже так думал.
— А теперь что — поумнел?
— Вроде.
Мазай отошел от Сережи, сел на прежнее место и продолжал уже с пренебрежением:
— Пускай дураки потеют над экзаменами, а мы похохочем над ними. На кой мне нужны всякие технологии и другая премудрость! Формовать умею? Ясно. Хватит с меня! Пускай Жутаев мозги начиняет разными теориями, а я и так, без философий: ремесленное кончу — будьте здоровы, живите богато. Пойду на завод работать, там про меня совсем не то скажут, что здесь. Там не смотрят, у кого какая походка. Там ценят только работу. Мне на экзаменах пятерки не нужны: документы дайте об окончании ремесленного. И точка.
— Эту песню, Васька, я не первый раз слышу. И даже сам долго подтягивал ее за тобой. В общем, ты как хочешь, а я решил: кровь из носу, а экзамены сдам на пять. Окончу ремесленное и опять буду учиться. Сначала поступлю в вечернюю десятилетку, а потом — в институт.
— Слыхал, как ты Жутаю все это размазывал.
— А я ни от кого и не скрываю.
— Значит, в инженеры надумал?
— И буду инженером. Вот увидишь! Ты что смеешься?
— Смешинка в рот попала.
— И почему ты такой, Васька?
— Какой? Я обыкновенный.
— Нет. Тебе хочется все повернуть на свой лад, а оно не поворачивается. И злишься поэтому, смеешься над людьми. Разве не правда?
— Лучше смеяться, чем плакать. Я плакать еще не научился… Слезной фабрики у меня нет.
— Подожди… Вот ты сейчас говорил о своей мечте, как поступишь на завод, будешь работать. Я же не смеялся…
— Потому как не над чем.
— У тебя своя мечта, у меня своя. И в моей тоже смешного нет. Ты просто не можешь не задеть человека, не высмеять — одним словом, всех ставишь ниже себя.
— Слушаю я и не пойму: кто со мной разговаривает— инженер Жутаев или инженер Рудаков?
Можешь не подзуживать. Жутаев выйдет в инженеры. А я тоже не отстану.
— Липовые вы формовщики, если вас в цех не тянет. Еще ремесленное не кончили и в цехе не работали, а уже — в инжене-е-еры!
— Почему в цех не тянет? — удивился Сережа. — Да меня из цеха ничем не выкуришь. Я и учиться собираюсь, чтобы стать настоящим металлургом. Передовым. Таким, как Коробов в Магнитке. Его академиком все зовут. Я хочу так работать, чтобы знать все повадки металла, чтобы знать технологию и вообще всю теорию металлургии, как наш Соколовский. Ты вот не ходил на встречу с Коробовым, а зря. Понял бы, что без книг, без знаний хорошим металлургом не станешь. Ну ладно, Васька, об этом хватит! Открывай цех — работать пойду.
— Сережка!
— Ну?
— Скажи откровенно, раз и навсегда: ты мне друг? Только не виляй, а говори прямо.
— Вот чудак!
— Ты не «чуди», а говори.
— Ну, друг, — нехотя ответил Сережа.
— «Ну, друг»! — передразнил его Мазай. — Липа ты, а не друг! Настоящий друг вашим и нашим не кланяется.
— Кому это я кланяюсь?
— Кому? А Жутай?
— Что «Жутай»? Ты Борьку лучше оставь. Сам не ладишь с ним и хочешь, чтобы я тянулся за тобой. А я при чем? У меня своя голова на плечах.
— Понятно.
— Откровенно тебе говорю: к Жутаеву ты зря цепляешься, он, брат, парень стоящий. Ну давай открывай цех.
Сережа пошел к двери, но Мазай продолжал сидеть.
— Не торопись, успеешь, — насмешливо сказал он. — Все равно доброго слова не заработаешь. Сегодня вон как мастер хвалил Жутая, что придумал эти дополнительные часы. А тебя даже и не вспомнил…
— Не подзуживай, ничего не выйдет. Я работаю не ради похвалы, — прервал его Сережа.
— …О тебе Селезнев даже не заикнулся, — продолжал Мазай, будто не слышал Сережу. — Словно потонул ты — и крышка. А Жутаю, глядишь, к Первому мая премию дадут. Так на дураках умники и выезжают.
— А тебе что? — возмутился Сережа. — Самому ехать не на ком? Не на тебе выезжают, а на мне. Ну и помалкивай! Обо мне не беспокойся, я сам о себе подумаю.
— Давай плыви! Попутного ветра! Дурака жалеешь, а он еще нос от тебя воротит.
Сережа решил прекратить неприятный разговор, который начал уже переходить в ссору.
— Откроешь цех или нет?
— Нет, — невозмутимо ответил Мазай.
— Ты что же задумал? Сорвать? Ничего не выйдет, даю слово. Только себе навредишь.
Послышались торопливые шаги. Во двор мастерских вошел запыхавшийся Жутаев. Увидев Мазая, он обрадовался и заспешил к цеху.
— Ты, оказывается, здесь, а я бегаю повсюду, ищу тебя. Целый час пропал!
— Ничего не пропал. Сегодня воздух вон какой хороший — на пользу пойдет.
— Знаешь, Борис, — сказал Сережа, — когда мы пришли сюда и искали Ваську, он, оказывается, был здесь.
— Ну да!.. — недоверчиво протянул Жутаев.
— Даю слово. Ты только со двора — он и спустился с площадки. В общем, все назло делает. И ключ не дает.
— Как, то есть, не дает? Давай, Мазай, открывай цех!
Мазай деланно рассмеялся и заговорил слащавым голосом:
— И открыл бы… да нельзя. Душевно рад помочь товарищам, да ничего не получается. Ключ-то у мастера, а у меня нет такого приспособления, чтобы без ключа открывать.
— Не притворяйся, Васька, и не ври! У тебя ключ! — прикрикнул на него Сережа.
Его поддержал Жутаев:
— Конечно, у тебя. Дмитрий Гордеевич днем сам мне сказал, что ключ будет у тебя. Брось, Мазай, это плохие шутки.
Мазай вспылил:
— Ты меня не пугай — «плохие шутки»! Нету у меня для вас ключа. Надо— сбегай к мастеру и возьми.
Желая показать, что он больше не хочет разговаривать, Мазай, слегка посвистывая, начал подниматься на загрузочную площадку.
— Оставайтесь, ударнички! — насмешливо бросил он сверху.
Сережа наклонился к Жутаеву и зашептал:
— Борька, ключ у него. Я уверен! Понимаешь?
— И я так думаю! А Селезнев болен.
— Этого так, по-моему, оставлять нельзя. Если узнаем, что Васька действительно соврал, не дал ключа, пойдем к Батурину и расскажем все. Проучить надо. Верно?
— Что верно, то верно. А вот сейчас мы с тобой в дураках оказались.
— Давай прижмем его и обыщем, — предложил Сережа. — Вдвоем справимся, он даже и не пикнет. Давай?
Жутаев махнул рукой:
— Ну его, связываться! Придется сегодня уйти, а завтра наверстаем. Пошли.
— Стоп! — Сережа хлопнул по плечу Жутаева. — У меня новый план появился, вот слушай.
Он зашептал на ухо Жутаеву.
— Здорово! Пошли, — ответил Жутаев и первым направился к выходу.
С площадки вагранки послышался насмешливый голос Мазая:
— Что, спать пошли, ударники?
— Спать, — словно нехотя ответил Сережа и слегка толкнул локтем Жутаева.
Вскоре после их ухода во двор вышел Селезнев. Мазай сразу же узнал мастера, но, желая показать свою бдительность, окликнул:
— Кто идет?
— Свои, — ответил мастер. — Вы наверху, Мазай?
— Отсюда виднее, Дмитрий Гордеевич. И тепло здесь — вагранка до сих пор горячая.
Мастер поднялся к Мазаю:
— Никто не работает?
— Нет. Один скучаю, товарищ мастер.
— И не работали?
— Нет. Приходили Сережка Рудаков да Жутаев, потоптались во дворе и отшвартовались спать. Я еще посмеялся над ними: ударнички, мол, говорю, шума много, а дела нет.
— А не знаешь, зачем Жутаев прибегал ко мне?
— К вам? Нет, не знаю. Может, хотел сказать, что не будут работать вечером?
— Разве он говорил об этом?
— Как вам сказать, товарищ мастер… говорить не говорил, да оно и так видно, о чем человек думает. Если бы хотели работать, работали бы.
— Почему ты всегда говоришь о своих товарищах только плохое?
— Так я же правду говорю, товарищ мастер: приходили, посидели часок, побалагурили, начали позевывать и ушли. Сказали, что отправились спать.
— Любишь ты говорить о людях плохое, а хорошего стараешься не замечать. И все это потому, что ты очень завистливый.
— Напрасно вы, товарищ мастер, на меня…
— Не перебивай! Выслушай старшего, а потом говори, если тебе позволят. Хорошего в людях ты не любишь, потому что в самом мало хорошего. Я бы никому в пример тебя не поставил.
— Ну чем же я плохой, товарищ мастер? Или работать стал хуже? Или еще что?
— Нет, работаешь ты ничего. Но этого мало, чтобы быть хорошим, человеком, настоящим советским человеком.
— Я тоже не из-за границы приехал. И паспорт советский в милиции получил.
— Это еще не все. Своим поведением, отношением к людям ты больше похож на старую мастеровщину, чем на советского рабочего. Очень много ты думаешь о себе и совсем мало о других. Не в ту сторону идешь, не туда, куда идти нужно, Василий Мазай.
Вдруг от окон литейки протянулись по двору широкие полосы света. Увидев их, Селезнев подошел к краю площадки — литейка была освещена. Это удивило мастера:
— Мазай, кто в цехе?
— Никого нет.
— А свет кто зажег?
— Где?
Мазай бросился к краю площадки и, увидев свет в окнах, оторопел.
— Горит, — прошептал он.
— Кто же там?
— Не знаю, товарищ мастер, — растерянно ответил Мазай. Потом он встряхнулся и, будто очнувшись, воскликнул: — Так я же никого не пускал туда! Ключ у меня, вот он!
Мазай достал из кармана ключ, показал его мастеру и опрометью бросился вниз по лестнице; следом за ним торопился Селезнев. Мазай отпер замок, потянул дверь на себя — она не открывалась.