«он утверждал романтику реального мира в “Парне из нашего города”, стремительно расплетал сюжетный клубок причудливой “Ночи ошибок”, туго натягивал струну конфликта “Офицера флота”, завораживал почти романсной лирикой “Давным-давно”. Основная сцена, на которой работал молодой режиссер, не умещала всех его замыслов. Он переносил многие из них в Грузинский театральный институт имени Руставели, где вел мастерскую. Там родился звонкий искристый спектакль “Много шума из ничего”. В нем соединились сверкающая ироничность и праздничность».
Поначалу все шло как нельзя лучше. Молодой режиссер ставил спектакль за спектаклем, молодая актриса играла роль за ролью, пользуясь все большей популярностью. Оба страстные и темпераментные, они буквально купались в любви. В 1944 году на свет появился их первенец, названный в честь деда Александром, Сандро. Из родительского дома молодая семья перебралась на отдельную жилплощадь. Вскоре родился и второй сын, Николай, Нико. И вот тут что-то сломалось, сломалось резко и непоправимо.
Оказалось, что красавица-актриса отнюдь не готова к роли матери семейства. Семья, как казалось ей, мешала ее карьере. Ей нужна была сцена, публика, слава, а не пеленки и писк детей. Начались скандалы, которые Георгий терпел, надеясь, вероятно, что вызванный вторыми родами «психоз» пройдет, дети подрастут и жена остепенится. Однако Саломе решила идти до конца. Она изменила мужу, и уж этого тот простить не смог.
«У нее были романы, и не один, – свидетельствует Елена Иоселиани. – Это и стало причиной развода. Георгий Александрович долго не верил в измены Саломе. Он мне говорил, что абсолютно доверял ей, в ответ на сплетни и слухи возражал: она так наивна, так непосредственна, мол, все это светская ложь. Он был потрясен, когда выяснилась правда. Я советовала ему все ей простить: ведь у них было двое детей, они любили друг друга. Но он в этих делах был непримирим».
В суде «мать» бестрепетно объявила, что оставляет обоих сыновей отцу. Георгий был потрясен. Младшему, Нико, родившемуся болезненным и нежизнеспособным, было всего четыре месяца! Товстоногов умолял бывшую жену хотя бы докормить младенца, но жестокая мать отказалась, не дорожа даже жизнью собственного ребенка.
Спасать племянника из Орджоникидзе[2] срочно примчалась Додо, учившаяся там в медицинском институте. Николая она застала уже практически при смерти. Ребенку требовалось срочное переливание крови. Нужная группа была у отца, и Георгий Александрович две недели провел с сыном в больнице. Ребенка удалось спасти, но болезненный организм необходимо было постоянно поддерживать. Хотя бы одной чашкой крепкого мясного бульона в день. В военное время мясо стало дефицитом даже в Тбилиси. Но Додо каждый день самоотверженно отправлялась на базар и просила взвесить ей 200 граммов мяса. Продавцы смеялись, уже лишь завидя энергичную девушку. Но смеясь, отрезали ей и по 300, и по 400 граммов. В итоге полуторагодовалый Сандро получал мясо, а его брат – бульон.
Все время борьбы за жизнь своего сына Саломе не принимала в этом никакого участия. Однажды во время отъезда Додо бывшая свекровь, преодолевая обиду, все же обратилась к блудной матери с единственной просьбой – купить в аптеке лекарство для Нико. Саломе ответила, что занята на репетиции… Это стало последней каплей, такого женщина, в свое время отказавшаяся ради семьи от карьеры оперной певицы, ни понять, ни простить не могла. Для Тамары Григорьевны Саломе перестала существовать.
Несколько лет спустя БДТ гастролировал в Риге. С театром поехала и Натела Александровна с племянниками. По стечению обстоятельств в то же время в Риге оказалась и Саломе с подругой. Мальчики, учившиеся в то время в начальных классах школы, завороженно разглядывали двух незнакомых женщин и просили тетку показать им, которая из двух их мама. Додо показала. Сама «мать» желания пообщаться с сыновьями ни тогда, ни после не проявила.
Крушение семейной жизни, к тому же обросшее сплетнями и обсуждениями по всему Тбилиси, подтолкнуло Георгия Александровича покинуть родной город и вновь отправиться в Москву. Это решение ускорили ещё два события. Первое было также связано с личной жизнью режиссера, которому после развода приписала роман со студенткой, в результате чего ревнивый поклонник девушки влепил учителю пощечину. По утверждению хорошо знавшей эту историю Елены Иоселиани, «никакого романа с Леной Кипшидзе, из-за которой Эроси Манджгаладзе дал ему пощечину, у него не было. Он мне объяснял, что это просто плебейская ложь. О Саломе – “светская” ложь, а о Лене – “плебейская”. Когда Лена узнала, что Георгий Александрович разошелся с женой, она начала с ним кокетничать. Иногда она опаздывала на занятия, а Георгий Александрович не пускал на репетиции тех, кто опаздывал… <…> Лена просто навязывалась Товстоногову. Однажды мы шли домой, и я спросила, правда ли, что у него роман с Леной Кипшидзе, все об этом говорят. Он начал издалека. Сказал, что тот парень, который за мной ухаживал, мне не пара. Надо искать настоящего друга. Жена и муж должны быть друзьями. Что же касается Лены, то она попросила проводить ее до дома, потому что было темно и страшно. Он проводил, а Эроси изложили это в другом свете».
Но главным поводом к отъезду стала конфликтная ситуация, сложившаяся в собственно театральной среде. Товстоногов уже тогда мечтал организовать свой театр, а худрук Театра имени Ш. Руставели и ректор Тбилисского театрального института Акакий Хорава, узнав об этом, счел намерения молодого коллеги интригой против себя.
«Один из курсовых спектаклей – “На всякого мудреца довольно простоты” – был замечательным, – вспоминает Елена Иоселиани. – Но Хорава закрыл его и требовал доработать, хотя никаких конкретных замечаний не сделал… <…> Когда репетиция закончилась, я застряла в кулисах, снимала юбку. Сначала невольно, а потом от страха я не успела уйти. За кулисами была совсем маленькая комнатушка, пол там был скрипучий, поэтому я боялась ступить, когда услышала громкие голоса. Разговор становился все громче и громче и достиг крика. Я замерла от ужаса. Услышала громкие шаги Хоравы и голос Георгия Александровича: “Я вам не мальчишка!” Меня нашли в обмороке. Я призналась потом Георгию Александровичу, что невольно стала свидетельницей скандала. Г. А. рассказал, что Хораве доложили об идее организовать театр. Директор бывшего клуба НКВД помогал Товстоногову, взял на себя все административные хлопоты. Товстоногов хотел забрать с собой весь курс – Чахава, Канчели, Гижимкрели, Урушадзе, Кутателадзе. Туда собирался перенести “Голубое и розовое”, “Время и семья Конвей”, “На всякого мудреца довольно простоты”… <…> Хорава спросил Г. А., как тот посмел действовать за его спиной».
Таким образом, на идее своего театра в Тбилиси был поставлен крест, а масштабному таланту Товстоногова становилось тесно в замкнутом мирке грузинской столицы. Неурядицы личной жизни дополнили меру, и молодой режиссер отбыл искать творческую удачу в Первопрестольную.
В этот период он вновь оказался на волосок от смерти, и вновь недремлющее Провидение спасло его. Дело было в конце 1940-х, уже в Москве. Гогу пригласили поехать на дачу большой компанией, в которой были и какие-то высокие чины, что делало отказ от намеченного пиршества практически невозможным. Но Георгий Александрович… все-таки отказался. Как-то нехорошо было на сердце в тот день, и что-то упрямо не пускало ехать веселиться. Позже выяснилось, что все, кто поехал на дачу, были арестованы. Таких чудесных спасений, по свидетельству режиссера, у него было еще несколько.
Покинув Тбилиси, Товстоногов еще несколько раз пытался найти оказавшееся обманчивым личное счастье. Но оно упорно не хотело задерживаться подле мастера.
Саломе Канчели
Инна Кондратьева
Возглавив в 1949 году ленинградский Театр имени Ленинского комсомола, Георгий Александрович встретил там красавицу-актрису Марию Васильевну Милкову. Мария Васильевна была не только прекрасной драматической актрисой, но и певицей, обладавшей оперным голосом. Роман их был непродолжительным, но плодом его стал третий сын Товстоногова, рожденный в 1950 году. Вадим взял фамилию матери и стал оперным режиссером. С отцом у него всегда были хорошие отношения. Натела Александровна стремилась, чтобы третий племянник чаще бывал в их доме, общался с братьями. Мальчик с юности был увлечен музыкой и любил слушать пластинки в кабинете отца, обсуждая затем с ним услышанное. Обратив внимание на такую явную тягу, тетушка Додо настояла на том, что Вадику необходимо заниматься оперной режиссурой. В этой редкой профессии племяннику, по ее мнению, проще было найти свой путь, нежели в области, к примеру, драматического искусства. Мудрая Натела оказалась права. За практически полувековую творческую деятельность Вадим Георгиевич Милков поставил более семидесяти музыкальных спектаклей, получивших признание критики и зрителей в России и Европе.
Второй официальной женой мэтра стала также актриса – Инна Кондратьева, известная по экранизации спектакля БДТ «Лиса и виноград» («Эзоп»). Став супругой художественного руководителя театра, его «хозяина», амбициозная красавица решила, что может рассчитывать на лучшие роли. Однако Товстоногов никогда и никому не давал ролей «по блату». По воспоминаниям Евгения Лебедева, Гога ни разу не дал ему роль, которую он бы хотел сыграть, хотя знал, например, что Евгений Алексеевич трепетно мечтает о Лире и готовит эту роль. Дело всегда оставалось для Товстоногова выше личных отношений даже с самыми дорогими людьми. В итоге супругов рассорила «Иркутская история». Изначально бездарная, хотя и едва ли не обязательная для советских театров пьеса, стала не только редкой неудачей БДТ, но и «торпедой» в семейную лодку Товстоноговых. Кондратьева стремилась получить роль Вали. Но Георгий Александрович отдал ее приме театра – Татьяне Дорониной. Простить такого «вероломства» Инна не могла. Семейная жизнь вновь потонула в скандалах. Последней каплей стало предложение жены сдать в детский дом пасынков. Больше Товстоногов не женился никогда. «Моя личная жизнь, как талый лед: куда ни наступлю, все проваливается», – с горечью говорил он.