<…>
Наверное, это и есть счастье: всю жизнь работать в любимом городе, в одном театре, иметь таких партнеров, каким был Фимка Копелян, какие есть Кира Лавров, Женя Лебедев, и такого “главного”, как Товстоногов».
Сам «главный» отзывался о Стржельчике так: «Он родился артистом, он угадал свое призвание. С театром у него любовь счастливая и взаимная. Я бы даже сказал, что это страсть на всю жизнь: определяющая и всепоглощающая…»
Иногда, правда, Владислав Игнатьевич позволял себе спорить с режиссером, показывая характер. Интересный эпизод, связанный с постановкой спектакля «Дачники», приводит в своих воспоминаниях Эдуард Кочергин:
«Репетиции приближались к прогонам. Мы с Кутиковым заканчивали ставить свет спектакля. Актеры репетировали в полной декорации и сценических костюмах. По бэдэтэшным законам к поактовым прогонам они обязаны были выучить полностью свой текст наизусть. Все уже его знали, только единственный Владислав Игнатьевич текстом не владел. Два дня подряд ты (Кочергин обращается к Товстоногову. – Е. С.>) из-за этого останавливал репетиции, делая ему замечания. Он эмоционально возражал, говоря, что не понимает, про что должен играть в этой сцене, оттого и текст у него не идет. Вездесущий Валериан Иванович после репетиции рассказал тебе о денно-нощных съемках Стрижа в каком-то знатном фильме, а посему текст “Дачников” учить ему некогда.
Следующим днем ты пришел на репетицию заранее и договорился с Евсеем Кутиковым о помощи в борьбе со Стрижом. Если Владислав Игнатьевич не выучит текст и опять впадет в истерику, то Евсей должен незаметно довести весь выносной свет до 100 процентов, чтобы актеры на сцене не видели, что происходит в зале. А после твоего ухода из зала через минуту постепенно гасить его, начиная с внутрисценических аппаратов, заканчивая выносными. Пускай спорит со мной без меня, а когда обнаружит, что в зале никого нет и спросит, куда я делся, – скажи: давно ушел. Своего секретаря Елену Даниловну ты тоже предупредил, что уехал домой.
Все произошло, как и предполагалось. Стржельчик завелся в очередной раз на твое замечание о невыученном тексте. Кутиков довел выносной до 100 процентов, и ты ушел из зала незамеченным. Через минуту-две, как только за тобой закрылась дверь, Евсей проделал все по договоренности. Под оставшимися дежурками Владислав Игнатьевич замолчал и, никого не обнаружив в зале, кроме нас, удивленный, спросил Кутикова:
– Маркович, а где шеф?
– Он давно ушел.
– Как это ушел?
– А так, встал да ушел.
Стриж бросился в твой кабинет, а там тебя и след простыл. Елена Даниловна предложила прийти к тебе завтра до репетиции.
Назавтра за десять минут до репетиции Стржельчик решительно вошел в “предбанник” к секретарю и увидел закрытую дверь в кабинет. Обычно дверь к тебе никогда не закрывалась.
– В чем дело, у него в кабинете есть кто?
Елена Даниловна ответила, что не знает, так как выходила в туалет. Впервые в жизни Владислав Игнатьевич постучался в твою дверь и, как говорят в нехорошем народе, вошел к тебе “на цырлах”. В следующие репетиции проблем с текстом у него уже не было».
Владислав Игнатьевич охотно делился секретами мастерства с молодыми поколениями, преподавая в ЛГИТМиКе[5] и в Ленинградском институте культуры на кафедре музыкальной режиссуры.
Он был истинным жизнелюбом и любил жизнь во всех ее проявлениях, заряжая этим жизнелюбием других. Однажды актер подвозил до дома Зинаиду Шарко. У гастронома актриса вышла купить масло, но Стржельчик не остался скучать в машине, а последовал за ней. В полупустом магазине, где актера сразу узнали, тотчас расцвели улыбки.
– Добрый вечер, мои дорогие! Как торговля, как настроение? – прозвучал узнаваемый красивый голос.
И все продавщицы, покупательницы тотчас преобразились, распрямили усталые фигуры, засветились радостно глаза, преображая лица.
– Девчонки, будьте счастливы! А то – смотрите у меня! – «пригрозил» актер на прощание.
В другой раз он помогал той же Шарко с переездом и, заскучав грузить и возить книги, решил «прокатиться». Вместе с сыном актрисы Иваном они рванули в аэропорт, подъехали к группе ожидающих такси пассажиров, и Стржельчик, открыв окно, с обаятельной улыбкой осведомился у ближайшей женщины:
– Вам куда?
Наверное, пораженная пассажирка поехала бы куда угодно, но актер доставил ее до дома, причем всю дорогу пел песни и рассказывал занимательные истории.
«Клуб поклонников Славы Стржельчика» – так в шутку расшифровывалась в БДТ аббревиатура КПСС, столь многочисленна была армия этих поклонников, а точнее сказать – поклонниц.
«У Бога в тот день было особенное настроение. Он взмахнул своей десницей и щедро, не считая своих даров, уронил на грешную землю талант, красоту, ум, доброту, юмор, обаяние, любовь к труду и порядочность. Владей, Владислав, распорядись богатством по-умному, – писала о своем партнере Татьяна Доронина. – И он сумел, как завещал Господь, распорядиться дарами, не кичась, не зазнаваясь! Ах, как легко и спокойно было существовать с ним на сцене! Только он мог, не выходя из образа, деликатно, незаметно и тактично подсказать во время действия, если тобой допущена какая-либо неточность, либо от переизбытка нерва ты забыла реплику в сцене, которая играна тобой уже сотню раз. Только он, стоя за кулисами, перед выходом, сам волнуясь, прислушиваясь к тому, на каком уровне, в каком темпоритме играется сцена, предшествующая нашему выходу, мог говорить: “Не волнуйся! Ты прекрасно играешь, прекрасно, котенок”.
Почему “котенок”?
Но эта его милая ласковость, его умение выходить на сцену, как входят в праздничную толпу люди, открытые добру и любящие всех, – были уникальны. Только сейчас, по своей привычке, я металась за кулисами, бормоча текст и стараясь унять дрожь внутри себя, сжимала холодными от волнения руками края черной накидки. И вдруг смеющиеся глаза Славочки и его смешное обращение: “котенок”. И становилось на душе спокойно, светло и совсем не страшно. Он распахивал дверь, впуская меня в этот театральный праздник, и, “обволакивая”, «затягивая» своим чарующим обаянием, говорил первую реплику: “…И стоял на крыльце – один”. <…>
Его любили, как никого другого, да и не было никого другого, более, чем он, заслуживающего этой любви».
Однажды Владислав Игнатьевич не на шутку напугал жену. Он уехал на кинопробы и должен был вернуться к восьми часам вечера, но не появился и к двенадцати. Людмила Павловна принялась обзванивать все учреждения, куда обращаются в подобных случаях. В том числе в ГАИ. «Владик, как потом выяснилось, в замечательном настроении возвращался домой из баньки, где он хорошенько выпил в мужской компании, – вспоминала Шувалова в интервью изданию «7 дней». – Вдруг его “Волгу” зажимают с двух сторон машины автоинспекции, заставляют остановиться. Выяснили, что это и есть тот самый народный артист СССР Стржельчик. Согнали его с водительского места, довезли до дома в целости и сохранности».
В ту пору соседом Стржельчика был Копелян: жили в разных подъездах через стенку на одном этаже. Когда нужно было пригласить друг друга в гости, открывали крышку мусоропровода на кухне и кричали: «Приходите к нам на ужин!» Посиделки двух семейных пар иной раз затягивались на всю ночь. Пели романсы под гитару… Иногда в стену стучали соседи, но не с тем, чтобы призвать к тишине, а, напротив, чтобы артисты пели еще.
Владислав Игнатьевич очень любил машину, любил красивые вещи, хорошую, дорогую одежду, духи. «От него пахнет артистом», – сказал о нем кто-то из коллег. Его рубашки всегда были идеально выстираны и накрахмалены, на его обуви не бывало ни пылинки. Он умел одеваться со вкусом и со вкусом носить красивую одежду и не допускал ни малейшей небрежности, неряшливости в своем костюме. Однажды он отказался от встречи со студентами: «Только, пожалуйста, не завтра. Утром у меня репетиция, вечером спектакль, и я буду вынужден весь день ходить в одном костюме. Давайте назначим день, когда вечером я буду свободен».
Забыть о дендизме Стржельчик позволял себе только на любимой даче, с которой привозил в театр огромные сумки, набитые разными сортами яблок, и радостно угощал ими всех, от «главного» до уборщиц.
Как-то, приехав на дачу, Владислав Игнатьевич увидел стаю бездомных собак и с той поры стал возить им продукты, кормить с рук колбасой. Свора из восьми псов вскоре доросла до одиннадцати. Как только знакомая машина подъезжала к дому, верная стая окружала ее и с радостным лаем буквально бросалась под колеса, встречая кормильца.
«Владислав Игнатьевич очень близко к сердцу принимал любую несправедливость, – рассказывала Людмила Шувалова «7 дням». – Когда к нему приходили люди просить о чем-то, он хватался за сердце: “Как они живут! Надо помочь!” Народный артист СССР, Герой Социалистического Труда, член правления СТД, он выбивал квартиры, телефоны, укладывал в больницы. Проблемы и беды коллег воспринимал как собственные. Я не помню ни одного случая, чтобы Стржельчику отказали. Он пользовался своей популярностью ради помощи людям. Он любил, когда его узнавали. Слегка даже рисовался, играл. Недаром про него говорили: “Наш последний барин”. Но этот барин был отличным товарищем. Он не афишировал свою помощь».
«Поднявшись на олимп славы, он оставался добрейшим, порядочным человеком, безотказно помогавшим нуждающимся людишкам без какого-либо афиширования своих деяний, – пишет Эдуард Кочергин. – Я стал свидетелем неожиданной сцены, разыгравшейся на моих глазах в макетной БДТ. Владислав Игнатьевич спустился после репетиции ко мне в мастерскую, чтобы оговорить свой сценический костюм для спектакля “Дачники”. Через пару минут дверь в макетную отворилась, и в ней возникла уборщица нашего третьего этажа – маленькая тихая старушка, и с протянутыми руками двинулась прямиком на Стржельчика. Подле него неожиданно пала на пол и по-деревенски, с колен, стала биться головою, причитая благодарности “пану барину” за добро, сделанное им для нее и сына – обрубка войны, инвалида-колясочника, – двухкомнатную квартиру. Картина прямо из нашей глубокой древности. Он поднял старушонку с пола, поцеловал ее, сказав, что смог помочь им благодаря своему депутатству. Он в ту пору был депутатом Верховного Совета СССР или РСФСР. Такого благодарения я не видел никогда и нигде за всю свою жизнь, а повидал я многое. Оно вышибло у меня слезу».