Наклонившись, чтобы вдохнуть ее аромат, я почувствовала на талии руки Альберта. Он прошептал мне на ухо:
— Теперь ты уже сорванный цветок, оборваночка моя.
Я покраснела.
Альберт снова взял меня под руку и стал рассказывать о своей неделе в школе. После разговора о педагогических трудностях в работе с учениками он вернулся к своим собственным исследованиям — мысленным опытам, как он их называл, — о молекулярном электричестве. Обычно мы занимались такими проектами вместе, но сейчас, когда я была занята диссертацией и подготовкой к выпускным экзаменам, это было невозможно.
— Я недоволен своей теорией, Долли.
— Отчего же, Джонни?
— Как ты прекрасно знаешь, некоторые ее элементы основаны на работе Друде. Но я нашел в статье Друде несколько ошибок. Как же я могу публиковать свою работу, если в исследовании, на которое она опирается, столько неточностей?
Он рассказал, какие недостатки обнаружил в работе Друде, и попросил моего совета. Я подумала немного и сказала:
— Может быть, если ты напишешь Друде и укажешь на его ошибки, тебе будет легче обсудить с ним свои теории. Может быть, ты даже сумеешь заключить ценный союз, если напишешь достаточно тактично. Как физик физику, что-нибудь в этом роде.
— Отличная идея, Долли. Это смелый шаг, но мы же с тобой богема, верно?
Я улыбнулась. Мне нравилось, что я могу сделать Альберта счастливым. Особенно теперь, когда мне предстояло поделиться с ним весьма неприятными новостями.
— Конечно богема.
Какое-то время мы шли молча. Подходящий ли это момент, чтобы заговорить о своей беременности? У меня не хватало смелости, и вместо этого я, слегка запинаясь, спросила о том, что не давало мне покоя с самого Комо:
— Ты показал нашу работу профессору Веберу из Винтертура?
Я сделала ударение на слове «наша». Мне хотелось, чтобы Альберт помнил, что я дала позволение не упоминать меня как соавтора, но только в этот раз.
— Да-да, — рассеянно ответил он.
— Что он думает по поводу наших теорий о капиллярности?
— Он очень заинтересовался, — сказал Альберт и вернулся к своим рассуждениям о термоэлектричестве.
Я не стала продолжать эту тему. Когда Альбертом овладевала какая-то идея, он был неудержим, как летящий по рельсам поезд, и теперь его ничем нельзя было отвлечь от термоэлектричества. Он часто говорил: поскольку доходы его семьи истощило недолго просуществовавшее предприятие по торговле электрооборудованием, основанное его отцом, кому, если не ему, наконец раскрыть секреты того, как же на самом деле работает электричество. Было приятно видеть его счастливым и увлеченным после долгих месяцев тревоги и хандры.
Мне не хотелось портить ему настроение. Но выбора не было.
Мы зашли в кафе «Метрополь» и заняли удачно расположенный и достаточно уединенный столик на открытом воздухе. Альберт был рад вернуться в наше любимое место, ведь теперь у него есть работа, и ему не страшны случайные встречи со старыми приятелями. Не успела я ничего сказать, как Альберт подозвал знакомого официанта.
— Два мильхкафе, пожалуйста, Генрих.
Официант поставил чашки, и Альберт гордо расплатился за нас обоих. Генрих удивленно поднял брови — раньше у Альберта никогда не хватало средств, чтобы платить за меня, — но ничего не сказал. Когда мы чокнулись чашками, Альберт проговорил:
— Я бы хотел, чтобы мы с самого начала шли по этому прекрасному пути вместе. Но, судя по тому, как настроены мои родители, и по тому, что работу мне пока удалось найти только временную, судьба, похоже, что-то имеет против нас, милая Долли.
— Да, Джонни. Это несправедливо.
Альберт поставил свою чашку и погладил меня по щеке.
— Любовь моя, это ожидание только сделает нас счастливее потом, когда мы преодолеем все препятствия и тревоги. Судьба скоро переменится к нам.
— Лучше бы ей перемениться поскорее.
Альберт, конечно, не представлял, как нужна мне эта перемена прямо сейчас.
Он улыбнулся.
— У меня есть для тебя новость. Хочу открыть тебе один секрет.
Его самодовольная ухмылка подсказывала, что он говорит не всерьез, и я притворно надула губы.
— Мы обещали, что у нас никогда не будет секретов друг от друга.
Хотя я сама хранила свой секрет почти неделю.
— Этот секрет тебе понравится, моя милая колдунья. — Он сделал паузу, прежде чем объявить: — Помимо той вакансии в Берне от Марселя, мне, возможно, предложит работу Микеле Бессо.
К черту правила этикета! Я наклонилась и поцеловала его в щеку. Перспектива получить должность у такого хорошего друга, как Микеле Бессо, обнадеживала больше, чем все заявки, которые Альберт подавал в европейские университеты. Может быть, судьба и правда вот-вот улыбнется нам.
Момент настал.
— У меня тоже есть новость. Хотя она тебе, наверное, не так понравится, как мне твоя.
Я проговорила это дрожащим голосом.
— Надеюсь, это не новое предложение работы? Признаюсь, мне было немного обидно, что ты так легко получила место, когда я никак не мог его найти. Хотя я, конечно, не хочу сказать, что не гордился своей Долли.
Это замечание о работе в Загребе, от которой я отказалась, вновь напомнило мне о том, что я принесла в жертву. Я надеялась, что больше ничем жертвовать не придется, однако мое положение осложняло ситуацию. Очень возможно, что без новых жертв не обойтись.
— Нет, дело не в этом.
Как сказать ему? Какие слова подобрать, чтобы смягчить удар?
— Так в чем же, котенок? — спросил Альберт, прижимаясь ко мне.
Я придвинулась к нему ближе и прошептала на ухо:
— Я беременна.
Он отпрянул от меня, как змея, увидевшая опасность, и отодвинулся на самый край стула.
— Ты уверена?
— Да. После Комо.
Он провел пальцами по волосам, а затем, вместо того чтобы протянуть мне руку, как я надеялась, полез в карман пиджака за трубкой.
— Что же нам делать, милая моя? — спросил он наконец.
Нам. Хотя это «мы» еще не означало немедленного предложения свадьбы, все же эта беременность — наша общая забота, не только моя. Это было огромное облегчение.
— А ты как думаешь, любимый, что нам делать? — спросила я, гадая, что он ответит.
Он бесконечно долго пыхтел своей трубкой. Наконец, выпустив в воздух огромное кольцо дыма, он взял меня за руку и посмотрел мне в лицо.
— Долли, я еще не знаю точно, как нам с тобой поступить, но я хочу, чтобы ты была счастлива и ни о чем не тревожилась, пока я буду искать выход. Тебе нужно просто набраться терпения.
Терпения? Я терпела так долго, что уже и не помнила, когда могла позволить себе такую роскошь, как внезапный порыв. Почти год я ждала, когда Альберт найдет работу, чтобы мы могли пожениться, — и это еще до того, как я забеременела.
— Не знаю, есть ли у меня на это время, Джонни, — ответила я, стараясь, чтобы это прозвучало как можно мягче. Я знала, как плохо Альберт переносит давление.
Проведя свободной рукой по моему плоскому животу, он спросил:
— Когда ждем мальчика?
— Мальчика? — Я рассмеялась над его уверенностью.
— Да. — Он улыбнулся. — Нашего маленького Йонзерля. — То есть маленького Джонни. — А может быть, Ханзерля?
Я рассмеялась над таким уменьшительным для Ханса.
— А если девочка? Лизерль? — пошутила я. Это было уменьшительное от Элизабет. Я сама втайне думала о девочке. Было приятно посмеяться вместе с ним.
— Что ж, увидим.
— Насколько я понимаю, его или ее нужно ждать в январе.
— В январе. — Альберт улыбнулся. — В январе я стану папочкой. До января еще много месяцев, Долли. К тому времени, обещаю, у нас будет и свадьба, и собственный дом. Представь, как чудесно мы заживем — в собственном доме, где никто не будет мешать нам работать, и никакая фрау Энгельбрехт не будет за нами подглядывать. Будем делать все, что захотим, — проговорил он, улыбаясь уже немного иначе. Озорной улыбкой.
Неужели он не понимает, что я не могу ждать до января? Если я хочу иметь хоть какую-то надежду получить работу после сдачи экзамена в июле, я должна выйти замуж сейчас, до экзаменов и до того, как моя беременность станет заметна. Я не могла опорочить свое имя внебрачной беременностью. Для моей личной репутации это гибель, а на профессиональную тогда нечего и надеяться. Все эти годы упорного труда (при папиной поддержке) ради возможности жить наукой пойдут прахом в одночасье. Даже если мы поженимся прямо сейчас и ребенок родится в положенный срок, все равно меня ждет всеобщее осуждение и препоны, если я решу заниматься своей профессией с ребенком на руках. И как понимать это «никто не будет мешать работать в собственном доме»? На какой покой, по его мнению, можно рассчитывать, когда в доме ребенок? Я хорошо помнила, сколько шума и хлопот принесло рождение Зорки и Милоша. Ребенок — это одно сплошное беспокойство.
Мне хотелось закричать. Неужели Альберт не понимает, что мой мир рушится? На меня накатила дурнота, и ребенок тут был ни при чем.
Но ничего этого я не сказала. Альберт ценил меня как сильную и независимую спутницу. Сейчас не время было превращаться в мещанку-ворчунью, такую, как все женщины в его семье. Я не могла рисковать оттолкнуть его от себя. Что, если он меня бросит? Тогда все пропало.
Я сказала только:
— Свой собственный дом? Где нам никто не будет мешать? Джонни! Если так, то меня почти не тревожит, что скажут наши родители и что будет с моей профессией.
— Долли, поверь: все, чего нам теперь недостает, — работа, брачное свидетельство, дом, — ждет нас в будущем. Я тебе обещаю.
Он глотнул кофе и сказал:
— Я должен рассказать тебе об очень интересном событии, которое произошло со мной на этой неделе.
— Да?
Может быть, какие-то новости о работе?
— Да. На этой неделе у меня выдалось свободное утро, и я решил обстоятельно изучить «Анналы» Видемана. И представляешь — в его тексте я нашел подтверждение теории электронов! — сказал он с сияющими глазами.
Неужели он думает, что в такой момент я хочу слышать о том, что он там мимоходом изучает, а не о перспективах карьеры? Неужели ждет, что я сейчас начну увлеченно обсуждать с ним этот насущный вопрос?