Сколько времени прошло? Пять лет? Семь? Семь лет с их поездки на дачу к Глебу. Перебрали тогда страшно, накурились какой-то дряни, это Янка притащила, в неуемном своем желании показать, какая она оторва.
Спустились с Дениской в подвал размяться, ракетками по мячику не попадали толком. А потом он упал, подвернул лодыжку. Надо было помочь встать, конечно, надо было. Они же друзья, братья почти, столько лет девчонок клеили! Это потом Костя понял, что девчонок клеил только он, а Дениска улыбался робко, смущался, как дурак, краснел, сливался под бочок к Янке, ботанить и чаек с пирожками мамкиными попивать.
Потом — это когда в лицо Костей пахнуло сивушным дыханием, а влажный горячий язык прикоснулся к его губам. Не сладкий язычок какой-нибудь красотки с соседней параллели. Нет. Вполне себе мужской, принадлежащий другу его, брату почти, Дениске Семибратову, славному пареньку, любимцу Янкиной мамы.
Они застыли, пялясь друг на друга. Костя потом думал, что надо было все-таки врезать по бледному, потному и несчастному лицу, глядящему на него щенячьими глазами. Врезать-то можно было, а дальше что? На шум драки прибежали бы остальные, Янка бы заголосила, Глеб бы рванул их разнимать. Даже Катька пришла бы — стоять на верхней ступеньке подвала, кусать губу, сдерживать смех. Перед ней было бы совсем стыдно.
Некрасивая сцена вышла бы. А у них билеты на фест через две недели. Сдавать что ли? Деньги не вернут. Вот же глупость, ну, может, показалось? Ну, примерещилось спьяну. Косяк еще этот. Янка — дура, притащила херню какую-то.
Мысли метались в тяжелой голове, пауза затягивалась, Дениска дышал со всхлипом, даже жалко его стало. И Костя просто поднялся на ноги и пошел наверх. Они еще немного пошумели, потом завалились спать. А с утра, когда Дениска начал собираться в город и всех перебудил, Костя окончательно поверил, что ничего не случилось. Только на Янку злился до самого феста. Но простил. Дура, конечно. Зато своя. Привычная.
Он вообще их любил. Каждого, как родного. Принимал их слабости, помогал, как мог. Сунул Янке деньги на последнюю химию и тут же забыл. Она что-то лепетала, пыталась вернуть, даже слушать ее не стал. Катьку домой отправил, когда та приперлась, пьяная, в пальто, накинутом поверх белья. Хотелось ее до зубного скрежета, но взял такси, усадил, чмокнул в скулу, а на утро долго пялился на сообщение, мол, прости, я пошутила, спасибо тебе и бла-бла-бла. Ничего же не было. За что благодарить? Ничего и быть не могло. А приехал бы Дениска, пьяный и голый, и его бы домой отправил, и в жизни бы потом не упрекнул.
Потому что запретные удовольствия, своих последствий не стоят. Даже самые желанные. А если косячит кто-то другой, подставляя тебя в зону удара, сделай все, но увернись. Целее будешь, спокойнее. И тащи поскорее свою беспросветную дуру в ЗАГС, порадуй папочку. Авось никто больше не заявится к тебе в одном пальто.
Костя вызвал такси и спрятался под козырек подъезда, чтобы его не было видно из окна кухни. Она обязательно смотрит, моргает, дышит на стекло, трет пухлым кулачком. Увидит, придется улыбаться и махать, пока машина не подъедет. А это девять минут спокойного одиночества. Хватит, чтобы решить, с чего начать ненапряженный треп.
Вечер был пасмурный, бар затемненный и полупустой. Янка приехала первой. Отдала пальто подскочившему к ней официанту, отметила мельком его ироничный прищур, подумала, надо же, какой интересный мальчик. И тут же забыла.
Столик Глеб забронировал в самом углу за лестницей. Уютные диванчики и стул с резной спинкой. Янка пробралась к стене, рухнула на мягкую подушку, поправила юбку, сложила руки на коленях.
— Воды? — голос официанта доносился с мягкого полумрака.
Янка покачала головой.
— Я подожду остальных…
По лестнице раздались шаги, странным наитием Янка узнала в них Дениса. Подалась на звук. И правда он. Спускается в подвальчик, вжав голову в плечи. Серое пальто, серый цвет лица, или это освещение?
— Привет, — пробормотал, подсаживаясь.
— Воды? — официант смотрел на него, чуть ломая тонкие губы в усмешке.
— Мы подождем остальных, — повторила Янка, подставляя щеку для поцелуя.
От Дениса пахло сыростью, от Янки новыми духами, долго выбирала послаще — чтобы пахло фруктами, понимаете? Девушка консультант тут же потеряла к ней интерес и кивнула в сторону дешевых флакончиков.
— От тебя пахнет летом. — Улыбка делала серое лицо Дениса еще безнадежнее.
И они оба вдруг подумали, что вместе им удивительно просто. Не колко, не волнительно, не сладко, а просто. И в этой простоте, возможно, скрывается спасение. Но кому оно нужно, если ни волнительно и ни сладко?
Заговорили о ерунде.
— Как на работе?
— Так же. Как родители?
— Скрипят.
— Хорошее место Глеб выбрал, да?
— Да, уютно…
У Янки затрещал телефон.
— Да? — отодвинула трубку от лица. — Костик.
Денис выдавил слабую улыбку, пожалел, что не заказал воды.
На стол тут же опустился стакан, зажурчало из графина. Официант улыбался все так же едко, но смотрел понимающе.
— Могу смешать крепкого.
— Да, пожалуйста.
Интересный все-таки мальчишка, многозначительный какой-то. Лукавый джинн подвальной лампы.
— Хочется послаще? Покислее?
Хотелось сдохнуть, Денис дернул плечом, отгоняя невысказанное.
— Горький. Пожалуйста.
Официант кивнул и растворился во мраке.
— Прямо под лестницей мы, — тараторила Янка. — Я тебя вижу!
Вытянула руку, помахала в воздухе. Костик спустился в зал, оглядел пустые места.
— Опаздывают?
— Пишут, что скоро будут, — Денис схватил телефон чтобы занять дрожащие руки. — Привет.
Костя коротко расцеловался с Янкой, хлопнул по плечу Дениса, мельком отметил, что пальто у него и правда серое, вон, на вешалке, Янка-то в куртке ходит, и почему-то смутился этой мысли. Стул оказался неудобным, резная спинка больно уперлась в поясницу.
— Мне неси виски, — бросил шелестящему рядом официанту. — Ну, какие дела?
Янка залепетала про документы на квартиру, потом про гадскую погоду, слушалось в пол-уха, отвечалось лениво. Денис совсем притих. Тянул из широкого бокала бабский коктейль, рассматривал трещинки стола через прозрачную ножку.
К четверти девятого приехали Глеб с Катей. Впорхнули в зал, и тот сразу разросся, приосанился, прихорошился даже, чтобы соответствовать их уровню. Костюм Глеба в идеальную черную полосочку стоил как их недельная выручка, Катино платье — как месячная. В нем она была похожа на гладкую рыбу, переливающуюся чешуей. Денис остановился взглядом на ее тонкой талии, идеально плоском животе, присмотрелся, неужто грудь увеличила? И пошел целоваться. От бархатной щеки сильно пахло мятной отдушкой. Надо же, и королевы ошибаются в парфюме!
Янка в общей возне с приветствиями не участвовала. Улыбнулась из своего угла, цепко осмотрела пришедших. Сразу поняла, что ехали они из разных мест. Уж сбившийся на бок галстук Катя точно бы заметила. А Глеб не преминул бы посоветовать жене надеть трусики с высокой посадкой. Животик-то перетянуло, Катенька, ай-ай-ай. Янке тут же стало легко и весело. Она поманила официанта.
— Мне мартини, пожалуйста.
— Драй?
— Да, и двойной.
Острый взгляд из-под темных ресниц остановился на Янке. На миг стало тяжело дышать. Надо же, какой интересный мальчик. Но он уже отвернулся, скользнул к Кате, осторожно взял ее под локоток, помогая сесть.
— А вы что будете? Вино? Ледяное белое?
— Воды, — плохо скрывая ликование ответила Катя, слишком резко вырвала локоть. — Мне только воды.
Секундную заминку не распробовал никто, кроме них. Катя откинулась на подушки, Янка уставилась на нее, побелевшие пальцы вцепились в край стола. Официант удивленно приподнял брови, но тут же шагнул в полумрак, оставляя немую сцену немой.
— Костян, как дела на фронте? — спросил Глеб и бросил в темноту. — Мне коньяку. И еще меню, если можно.
— Воюем потихоньку, — осклабился Костя, сделал глоток. — Что-то тут обслуга так себе, да, Янусь?
Та с трудом оторвала взгляд от хищно улыбающейся Кати и слабо выговорила.
— Нормально все. Официант так вообще. Интересный очень.
Костя хохотнул, накрыл ее влажные пальцы своими.
— Номерок ему сунь, порадуй пацана!
Янке отчаянно хотелось плакать, а еще попросить зажигалку, поджечь билеты и смотреть, как горят они, и не отпускать, пока не сгорит вместе с ними. Хотелось закричать в эти стареющие лица, что никогда, слышите, никогда больше не хочет их видеть. Никогда. Ни-ког-да! Но вместо этого она выбрала салат, пасту с морепродуктами и даже ответила на кривую ухмылку официанта, позволяя ему сменить пустой бокал полным, и все пыталась поймать взгляд Дениса, но тот смотрел строго перед собой, не отрываясь, как заговоренный.
Смотрел и думал, ну, почему ты такой? Громкий, расхлябанный, с официантом этим сразу на ты, сразу с претензией. Ты всегда такой был? Или стал таким, а я не заметил? И что же мне делать? Ведь я тебя и такого… Любого. Каким ты хочешь быть, каким есть сейчас, каким будешь потом. Ну, посмотри на меня в ответ. Разочек. Просто скользни взглядом, встреться, остановись на одну чертову секундочку. Увидь меня, заметь. Докажи, что я существую. Дай мне шанс на еще один вечер. Дай повод подарить себе еще один шанс. Ну же! Мы пьем по третьему кругу, у нас закончились темы, мы скоро попросим счет. Что ты сделаешь, если мы никогда больше не увидимся? Мы же и правда, никогда больше… Но пока я сижу напротив, посмотри на меня! Ну, же! Ну!
Костя чувствовал этот взгляд, но делала вид, что нет. Пока все звенели вилками, он расхваливал местный тартар, просил повторить выпивку, и все решал, нужно ли говорить о росписи. Приглашать их все равно придется. Странно, если на свадьбе не будет друзей жениха. По дороге Костя решил, что позовет свидетелем Дениску. Но выглядел тот совсем жалко, болезненно даже. Только фотки испортит кислой своей рожей. Странный он какой-то стал. Восковой, нос заострился, глаза впали. На себя непохож. Так про покойников только и говорят, вот блин. Нет, Дениску в