Ежеквартальный журнал художественной литературыТрадиции & Авангард. № 1 (13) 2023 г
Проза, поэзия
Анастасия Шевченко
Родилась в 1981 году в городе Канске Красноярского края, где и проживает в данный момент. Работает индивидуальным предпринимателем в сфере производства вывесок. Участница литературного курса Text_pro в Екатеринбурге (2022). Публикуется впервые. Подборка рассказов готовится к печати в журнале «Урал».
УкРАНАРассказ
На первый взгляд можно было подумать, что Олег сжал кулаки, но нет. Он как бы схватил крепко четырьмя пальцами руки пятый, большой, и начал усердно выпрямлять на нем косточку посередке. Как в детстве, когда нужно было промолчать на ковре у директора или не врезать прямо в рыло однокласснику, ведь учитель уже поймал обоих, надо сосредоточиться на руках. Вот и сейчас хотелось зависнуть где-то внутри себя, чтобы не смотреть на сидящих перед ним старшеклассников.
В лицей его пригласили как участника СВО. Вот только на хрена? Один клюет носом в свой проклятый смартфон, другая разглядывает ногти. Третий смотрит мимо. Ни одного прямого, обнаженного взгляда, ни одного электрического, короткого, но прошибающего сразу слова, к которым он так привык ТАМ, на передке. Нет.
И слова педагога в ответ на такое простое предложение: «А давайте пойдем помогать родственникам мобилизованных, особенно погибших. Снег чистить, уголь кидать, все такое…» – «Не-е-е-ет. Мы не можем использовать труд несовершеннолетних».
Почему? Почему, когда ТАМ мясо, грохот, боль, огонь, когда там разрывает на куски детей, здесь все пытаются жить обычной жизнью?! Как будто ничего не происходит. Почему им все равно? Какие ногти? Какой смартфон? Блин…
Откуда-то с улицы опять слышится приглушенный плач. Вначале, после госпиталя, он подрывался. Бежал. Выяснял. Искал. Но когда жена начала молча плакать и думать, что он поехал головой, решил попридержать коней. Понаблюдал за мирными – ничего подобного у них нет.
Списался «ВКонтакте» со своими, понял, что это и дома слышат только пацаны. Что это ОНА ИХ ЗОВЕТ обратно. Ей холодно, одиноко, бо-о-о-ольно. И голос, как обычно, девчачий.
Впервые Олег встретил ее в Каховке. На сухпайке долго не просидишь – решили с пацанами посмотреть в магазине чего-нибудь свеженького, на супчик. Навстречу девчонка с мамой за ручку. Веселая. Видит военных и машет, довольная. Таких вообще было много, на станциях в деревнях приветствуют военные поезда. А бабушки крестят.
И тут – обстрел. Маму на куски. А девочка в общем целая… Но рука отдельно, и мамина рука ее держит. В своей. Крепко.
Тогда Олег решил для себя, внутренне, что по ту сторону нелюди. И теперь они его цель. Девочку, уже без сознания, перетянули жгутами и отправили на скорой в город. О судьбе ее больше ничего не слышали.
А потом она начала приходить. В одно и то же место на передке. Почти ко всем в роте снайперов. Рассказывать друг другу подробности было как-то ссыкотно: все взрослые мужики, сибиряки, не какая-нибудь Москва в коротких штанишках. Поэтому перебрасывались:
– Было?
– Было.
И все понятно. А она как будто давала задания, что ли. Первым получил Вадик Сергеев. Тогда у него был какой-то другой позывной, а после трансформации стал Апостолом. Это придумали пацаны, а значит, правильно.
Обычный рядовой на передке переквалифицировался во врача. Док – тот и дома был медиком в тюрьме, а на фронте стал настоящим святым. Но вот Апостол-отдельный разговор.
Профессиональные врачи, к сожалению, слабы. И духом, и телом. В палатке лечат, но дальше выходить боятся. А это же самое главное – перетянуть на месте, притащить на себе в укрытие. И Апостол, вдруг, начал делать это мастерски. Как никто. Вынося на себе пацанов из таких переделок, что не приведи господь, а сам без единой царапинки. Ну не Божий ли промысел?
Олег видел УкРАНУ – это такой коротенький позывной они придумали своей коллективной галлюцинации (из чего складывается и ежу понятно) – чаще других. Как сам с собой мысленно шутил: все-таки командир, положено, позывной Кан, а со временем Атаман. Она приходила обычно той самой девочкой без руки. Плакала, жаловалась, что болит, что ни за что ее обижают, калечат. А она хочет просто жить. Быть обычной – веселой, беззаботной. Но изредка виделась старуха:
– Сыночка, дай мне хлебушка. Нету хлеба – отдай свою руку. А если и руку уже потерял, хочу твое сердце!
Пару раз была голой женщиной с длинными волосами. Целовала, рядом ложилась. Жена узнает-убьет.
И ничего. Никаких указаний или заданий. Вот то ли дело у Мусы! Его суперспособность – ходить на ту сторону как к себе домой. В миру, кстати, предприниматель (продукты питания). Так вот, он все шастал за фотками погибших пацанов. Это когда понятно, что их больше нет, а трупы там, значит, семья не получит от государства выплаты. Надо помогать. И вот как-то вернулся и говорит: вооруженный блокпост положил. Шесть человек ножом. Конечно, никто не поверил. А он сходил еще раз и сфотал…
Другому УкРАНА вообще что-то странное шепнула – тот у себя на посту нишу выкопал, в нишу – шкафчик, чтоб дым от плиточки с туркой не шел. И вот накашеварит у себя самый лучший в мире эспрессо и бегает по траншее от поста к посту с чайничком. Пацанов поит. Позывной Кофе.
У каждого свое. А что ж Олегу? Он с этим вопросом – почему УкРАНА ему задания не дает – к Батюшке. Был такой доброволец в их рядах. Молился, перед каждым боем крест целовать давал. А когда выслушал Олега, обнял его, как ребенка, и заплакал. Уговорил этого пионера-комсомольца по-настоящему креститься. С тех пор у Олега на шее особый оберег, а на голове вместо каски-казачья кубанка. Батюшка разрешил.
Он, кстати, как Кана, впоследствии Атамана, окрестил, в тот же день попал под «Хаймере». А потом девять дней подряд голубем прилетал в то самое место, где ко всем пацанам приходила УкРАНА. Прилетит, крылышки вниз спустит и бродит, как будто гладит ее. Жалеет.
За короткий срок Апостол, по официальным данным, вынес из огня тридцать шесть человек. По данным пацанов – сорок восемь. Тогда у него появилась мечта – после СВО отучиться на фельдшера, работать на скорой. Но, видимо, не суждено: поехал домой «трехсотым». Тронулся умом.
Из святых в роте остался только Док. И когда Олега ранило, он первым делом кричал Русе Плазме (о нем как-нибудь в другой раз): «Только Дока не зови, не зови!» Ясно было, что сейчас начнется огонь. А если Дока убьет, остальным крышка.
Все началось, когда Олег услышал жужжание дрона. Вскинул винтовку, чтобы хлопнуть его. Поднял взгляд. Понял, что снаряд уже летит на него. Закрыл глаза. Взрыв. Ранило в ногу, в печень, в голову. Был бы в каске-оторвало б. А так… в кубанке. Она ж мягкая…
Впрочем, сейчас не в ней. Сидит, как клоун, перед этими мажориками, хрустит костяшками. На хрена ему это все? А за окнами плач. Она зовет. Выпрашивает. Ей больно.
Юрий Татаренко
Родился в 1973 году в Новосибирске. Лауреат всероссийских и международных литературных конкурсов и фестивалей в Москве, Одессе, Симферополе, Ярославле, Калининграде, Кирове, Томске, Туле, Мурманске, Уфе, Санкт-Петербурге, Полоцке, Льеже. Победитель поэтических турниров в Красноярске, Томске, Новосибирске, Коктебеле, Севастополе.
Автор девяти книг стихов. Публиковался в литературных журналах и альманахах России, Украины, США, Германии: «Арион», «Нева», «Новая Юность», «Юность», «Литературная учеба», «Кольцо А», «Сибирские огни», «День и ночь», «Бельские просторы», «Паровоз», «Наш современник», «Традиции & Авангард», «Плавучий мост», «Дружба народов» и др. Работает журналистом. Собкор «Литературной газеты». Живет в Новосибирске.
Поздравляем Юрия Татаренко с пятидесятилетием!
Детские ошибки
Площадь Восстания
До субботы, до встречи,
До слез, «Доширак», до Москвы.
Во дворе малышня.
Снеговик не похож на Ромео.
Рукотворный январь
Никогда не наступит, увы.
Не слыхала о нем
Ни одна продавщица хендмейда.
Подарю тебе сон —
Из коллекции «70+».
Но сначала сценарий
Пришлю по е-мейлу на сверку.
Ты поспишь, я посплю,
Мы поспим… нет, я правда посплю.
Осознав, что мы есть,
Разродится луна фейерверком.
«ура я снова заехал…»
ура я снова заехал
в сентябрь с видом на карадаг
волны черного моря
безлимит безмятежности
этикетки массандры
вестники листопада
слов не хватает понять
как хорошо
врастать в коктебель вечерами
Чита
Тело управляет телом,
А стакан – стаканом.
И доволен жизнью в целом.
В семи днях за МКАДом.
Серый волк и поросята.
Тройка по черчению.
Гаджеты семидесятых —
Горка да качели.
Плачет девка в мятой блузке.
«Нерчинск» – не команда.
По последней. Без закуски.
У военкомата.
Северное слияние
Наливая, посмотришь в окно:
К небу за ночь налип серый мусор.
Не попросит монетки на дно
В шутку названный городом Мурманск.
Здешним волнам неведома грусть:
Щедро делятся музыкой техно.
Одиночество вцепится в грудь
Незаконченной фразой: «За тех, кто…».
И поймешь, хоть и пьяный в умат:
Вкус картошки не знает селедка.
Наихудший январь – это март.
Наилучший июнь – это водка.
«я вчера понял…»
я вчера понял
что очень хочу посмотреть
фильм маленькая вера
после этой строки дмитрий данилов
легко написал бы еще две страницы
но я не дмитрий данилов
и даже не верлибрист
поэтому завершаю свой текст
маленькая вера отличное кино
там напоминают
о том что смысл жизни
в бесперебойном производстве качественной продукции
но сиськи натальи негоды
от этого отвлекают
но самое главное
там есть трубы заводов города мариуполя
неважно что он тогда назывался ждановым
важно что эти трубы дымили
задорно
затуманивая светлое будущее
мы учились жить настоящим
и когда научились
зарифмовали трубы с трупами
я вчера понял
что очень хочется выпить с артистом юрием назаровым
и напиться
и позвонить дмитрию данилову и спросить
да что вы вообще понимаете про горизонтальное
положение
я мог бы спросить его раньше
в интервью которое два часа брал
на автобусной остановке
на краю земли
летом 2020-го
но тогда я обсердечивал другую мысль
о том какие все-таки маленькие
остановки москва планета
а фильм маленькая вера
становится лучше с годами
не то что некоторые
блин хотел же написать покороче
Сказочка на ночь
он для нее
источник радости
когда рядом
он для нее
причина страданий
когда уезжает
женщины – непостоянство
мужчины зато наблюдательны
у вас уже сколько – полночь
снов тебе и сновидений
скоро и нам на посадку
Детские ошибки
Два метра ровно – не прыжок в длину.
На лапу дашь – копнут еще немножко.
Открыть огонь – и проиграть войну.
Войти в стихи – и выйти из окошка.
Что рассказать сугробам про июль?
Не тратить сил. И чиркнуть зажигалкой.
И научить стакан шептать «буль-буль».
И дом купить за «Лесоперевалкой».
Начало ноября
Друг приехал, Леонид.
Помидоры режет. Крупно.
Дед за стенкою. Бубнит.
Видно, воспаленье бубна.
Небо снегом замело —
Ну, чем рады, тем богаты…
Запотевшее стекло
Не мешает жить закату.
Первые стихи Василия Сарафанова
Соленое по краю головы
размазать без платка не удается,
окажутся вдруг чем-то липовым
страданья, и придется удаляться
куда-то с гордо сгорбленной спиной,
за фонари, потухшею походкой,
успев прикрикнуть «не ходи за мной»,
успев услышать «топай, ипохондрик» —
и очутиться на краю бухла
и сломанной скамьи посередине,
и спеть, что ты всегда такой была,
а слез-то нет и не было в помине.
«Мир изменился. А что это, собственно, – мир?..»
Мир изменился. А что это, собственно, – мир?
Место, откуда людей выдувает ветрами?
Дети за партой рифмуют «мундир – командир».
Взрослые прозою брызжут на телеэкране.
Неоднозначная фраза «еще до войны»
режет не ухо, а сердце в беседах по скайпу.
В полночь приснились мне утроподобные сны.
Мужеподробности – все до одной – опускаю.
«В январском парке предрассветном…»
В январском парке предрассветном,
где не курить разрешено,
идешь и стряхиваешь скверну
и напеваешь заодно:
«Кавалергарда век – не доллар».
Не доллар, впрочем, все вокруг.
И раздражает южный говор
у веток, жаждущих на юг.
Опять неровно месяц выгнут!
Безруким труден каждый шаг:
снежинки зимопись постигнут,
но каллиграфию – никак…
Не жаль ни капельки, нисколько
лису с отломанным хвостом.
И карусель скрипит, как койка —
да не о том все, не о том.
День учителя
…А салют оплошал —
не помог протрезветь после пива.
А концерт неплохой —
и ведущий такой голубок.
В лабиринте толпы
был один, кто рукой торопливой
на глазах у заката
разматывал лунный клубок.
К смыслу жизни приду
между арией Каварадосси
и мольбой прекратить
обжираловку после шести.
Оплеухи дождя
раздавала без устали осень,
чтобы в чувство не город —
хотя бы меня привести.
Сказка на ночь
Луне круглолицей
пора на диету,
а девочке Лизе
в кроватку пора.
На чистое тело
пижама надета.
Сегодня вот-вот перейдет
во вчера.
Пусть Лизе приснятся
Антошка и Димка,
котейка ученый,
у дерева цепь…
Недолго пустует
петля-невидимка,
ведь лунное горло —
желанная цель.
Апрельские тезисы
А весна-то не так и красна:
птичьи клятвы недорого стоят.
Снова слякоть – с утра допоздна —
в Петербурге, Тюмени, Ростове.
И судачит везде старичье
про непоротое поколенье.
Отболевшие мышцы ручьев
атрофируются, к сожаленью.
Но и это в порядке вещей.
Ко всему привыкаешь с годами…
И трухой забивается щель между осенью и городами.
Дожить до заката
Уже вдоль моря тянется июль.
И никого на улице Весенней.
И тонут крики в грохоте кастрюль
без мало-мальских шансов на спасенье.
Извилины от солнца набекрень.
Уже у неба кровоизлиянье…
Но время не отбрасывает тень,
как та же скорость или расстоянье.
Истома
Суббота – где-то там, в календыре.
Как день знакомства, значит, несчитово.
Бубнит прибой о том, что на жаре
бездумно тело, а душа – без плова.
О главном – всякий раз издалека.
Так знай, что Тэффи звали идиоткой,
что снова морем пахнут облака,
что апельсин уже не пахнет водкой…
Бабье лето
Молодой ты да ранний.
Только что-то не то.
На осенней веранде
помирает пальто.
У соседей Сердючка.
Перестук каблуков.
Извелась авторучка
без попыток стихов.
Не хватает черемух
ароматных длиннот.
Почитаешь Ерему —
и отложишь блокнот.
Дядя Ванечка Жданов
сделал воздух другим.
И лежишь, наслаждаясь
обнуленьем своим.
Конфуз
Зашелестело. После громыхнуло.
Так начинался форменный потоп…
Ты все равно халат свой распахнула —
и в тот же миг ушел в себя лэптоп,
и дождь, как нецелованный, смутился:
стоит под дверью и твердит о том,
что, кажется, не вовремя явился,
что он заглянет как-нибудь потом…
Накануне
Пустой квартирой мир не удивить.
Родился месяц – изымать излишки.
В копилке – два развода по любви.
Две с половиной сотни – на сберкнижке.
Мала рубашка. Надо же, мала.
А в небе звезды словно метастазы.
Матрас и чайник. Вот и жизнь прошла.
В углу – плита. Могильная. Без газа.
В санатории
День играет соснами.
Сумрачный ампир.
Волны бьются сослепу
о бетонный пирс.
Мы живем привычками.
Но в июльский зной
Лермонтов не вычеркнул
парус, край родной.
На обед – баранина.
Страсть в одном носке.
На груди царапины.
Буквы на песке.
Муза
Солнышко на облаке,
как и ты, – верхом.
Девушка на отдыхе.
Ей не до стихов.
Модная, но смелая:
в море – и назад.
Лучшая косметика —
новенький закат.
Девка незамужняя.
В тумбочке тетрадь.
Волны не рифмуются —
надо ж понимать…
Сумерки
Отважно сосны охраняют
Обского моря побережье.
И песню чуешь обоняньем —
да, «Из-за острова на стрежень».
Легко, как после медовухи.
И пусто, как в открытом сейфе.
Здесь паучок боится мухи,
а паутина – фон для селфи.
Песок остынет. Стихнет ветер.
Исчезнут вопли, войны, ворды…
И только вечер, вечер, вечер.
И только волны, волны, волны.
День рождения
Наполнилась беседка смехом,
а флирта – вовсе через край…
А счастье в граммах не измерить.
В минутах не измерить крафт.
Пакет какой-то вялой снеди —
для исповедующих ЗОЖ…
Оставят след в душе скамейки
то штопор, то консервный нож.
Все облака – на пересменке.
Винца в стаканчике – на дне…
Волна спешит навстречу смерти.
Поставьте памятник волне.
«Снова незаметно ночь прошла…»
Снова незаметно ночь прошла.
Вот уже будильник – без пяти.
Расправляет чайка два крыла.
Ей с обской волной не по пути.
Проследит за сгорбленностью спин
падающих шишек разнобой.
Снова пофиг, чем разбавлен спирт.
Это называется «запой».
Санаторий – для влюбленных пар.
Тренажерный зал – для дураков.
Влезут в опустевший мини-бар
Достоевский, Чехов и Лесков.
Слышь, рассвет, ты в душу мне не лезь,
Кто бы там чего ни говорил.
Ты ж не Круг, не Ваенга, не Лепс.
А второй этаж – не третий Рим.
Снова стулья бьются о стекло.
Им на помощь вызвали ментов.
Нет, рассвет, ты все-таки ссыкло.
Я с тобою выпить не готов.