Александр Чанцев родился в 1978 году. Окончил Институт стран Азии и Африки МГУ. Кандидат филологических наук, специалист по эстетике Юкио Мисимы. Печатался с 2001 года в «Еженедельном журнале», «Книжном обозрении», «НГ Ex Libris», с 2004 года – в журналах «Новое литературное обозрение», «Новый мир», «Октябрь», «Вопросы литературы», «Неприкосновенный запас». Публиковался также в журнале «Пушкин», интернет-изданиях «Взгляд» и др. С 2011 года – колумнист «Частного корреспондента».
Автор нескольких книг, в том числе «Время цикад», «Бунт красоты. Эстетика Юкио Мисимы и Эдуарда Лимонова», «Литература 2.0: статьи о книгах», «Ижицы на сюртуке из снов: книжная пятилетка».
Лауреат Международного литературного Волошинского конкурса в номинации «Критика» (2008) и премии журнала «Новый мир» «за литературно-критические публикации 2007–2011 годов» (2011). Живет в Москве.
Здравствуй, сестра!
Дмитрий Галковский. Письма сестры. Москва: Издательство книжного магазина «Циолковский», 2019. -176 с.
После своего термоядерного кирпича – двух, вернее, ведь два тома – под названием «Бесконечный тупик», гиперрозановского компендиума всего и вся, который сейчас действительно изучают исследователи (смотрите, например, недавнюю книгу Сергея Оробия о Галковском), Дмитрий Галковский выпускал только то, что можно было бы назвать паралитературой. Сборники своих статей, антологию советской поэзии, «2331 отрывок из произведений и писем Николая Ленина» и так далее. Второго «Тупика» или чего-либо подобного никто и не ждал – такие вещи пишут за жизнь в одном-единственном экземпляре.
Но «Письма сестры» при этом – паралитература даже в квадрате. Ибо это – действительно письма сестры (поэтому, возможно, в книге и нет аннотации). По-настоящему паранойяльные, склочные, обиженные, исполненные ярости. «Мне представляется, что эти письма представляют собой законченное художественное произведение», – сообщает автор (в роли составителя-публикатора – его любимая ипостась в последние десятилетия) в своем предуведомлении к книге в абзац объемом.
Да, розановская традиция выставления самого интимного, дорогого и постыдного, копания в складках своего грязного белья и почти incestuous sheets («Гамлет») еще как присутствовала в «Тупике» – пассажи об алкоголизме, болезненной любви к жалкому отцу, о конфликтах с семьей, о прекрасном и жутком детстве. Но здесь – сто сорок страниц писем сестры и тридцать его опровержений, оно же – история семьи. Семьи – и болезни, historia morbi.
Сестра пишет, вопрошает, воет – почему Галковский не пускает ее к себе домой, увидеть племянников, почему ей одной тянуть старуху-мать, что делать, чтобы покрыть кредитом кредит. «Мать на рынке мою молодость изломала, в Польше насиловали меня и выгоняли на улицу. Ты меня в жизни только обижаешь, за что? Почему вы такие все злые, жестокие? Сколько в вас гадости! Почему мое сердце доброе и заботливое, а вы все звери? Я сейчас шла и на всю улицу плакала, кричала от боли. Разве ты брат? Кто ты?»
И через двадцать с лишним страниц ответ – в этом монологе с самим собой («мои ответы опубликованы тоже, но в общем потоке это менее одного процента» – это уже Галковский): «Ты не Галковский, ты – черт. У тебя нет фамилии, ты – черт. За тобой нет рода, ты черт, ты нехристь, ты от дьявола не отрекся, ты – черт. У тебя нет друзей. Это чертоногие с перепонками на ногах. У тебя нет сестры, была однофамилица, потому что ты – черт. Альбом семейный мой, с моими детскими фотографиями верни, черт! А то я в суд буду обращаться…» Галковский, его жена и даже дети – «свечкозатухатели».
Галковский дает ей выговориться – письма, кстати, за самые последние годы – и приводит краткий дайджест своих семейных отношений. Раскрываясь, обнажаясь тут опять же и давая хороший материал для будущих биографов, кстати. О двух детствах: его – в квартире на Патриарших, с блестящими еще родителями и их друзьями, и сестринского – позже, уже в Нагатино, «жили мы в панельном угробище с соседями-дебоширами, отец спился, а мать остервенела от поломатой жизни». «Из детских воспоминаний, редких встреч и телефонных разговоров я создал иллюзию семейной жизни – если зажмурить глаза, похожую на жизнь настоящую». И если уже «Бесконечный тупик» был автобиографичен и сверхоткровенен, то тут к нему такой бонус-довесок, еще и продлевающий жизнеописание уже после создания своего метафило-софского бестселлера.
И еще это история – очень из девяностых и последующих годов. Описывая, как мать его не любила, зато обожала сестру, которая ему всячески вредила, Галковский вольно или невольно живописует эти годы. Как мать «поднялась» в кооперативе по пошиву шуб – устроила сестру на журфак МГУ, снабжала брильянтами, затеяла строительство усадьбы под Москвой. Затем суд в кооперативе, не вписалась в «новые экономические условия», все потеряла. Галковский же и не успел приобрести – работа на заводе (в одном цехе, заметим от себя, с Л. Якубовичем), вечернее отделение философского, без работы до тридцати с чем-то лет. Сестра же после неудачного романа с А. Кашпировским дошла до буйных отделений.
«Больше всего мне хочется, чтобы мама жила со мной, мы с ней сидели за столом, пили чай и, посмеиваясь, вспоминали смешные истории из детства. Ведь я уже старый человек. Мама жива и на удивление в ясном уме и твердой памяти. Сестра запрещает ей встречаться со мной, но ей особо и не хочется. Иначе бы встретилась. Бедная мама. Что ты наделала. Господь застил тебе глаза».
Неизвестно, конечно, кому из них троих застил, может быть, всем сразу. Такое же так часто бывает. Что у всех своя правда – и своя ложь. Говоришь, яснейше, кажется, говоришь, все доказываешь, куда логичнее – а человек в ответ свое. Те обиды, ссоры-споры, зависть и любовь давних, седых уже лет, что не переломишь. И с этим только жить. И хоронить ⁄ умирать. Ибо все равно не убедишь и не разрешишь.
Алиса Ханцис
Алиса Ханцис родилась в 1976 году в городе Набережные Челны. С пятнадцати лет писала статьи в местные газеты, а также короткие рассказы, стихи и песни. После окончания издательского колледжа работала редактором. С 2006 года постоянно живет в Австралии. Рассказы публиковались в литературных журналах России и русского зарубежья («Новый журнал», «Витражи», «Новый берег», «Листья» и другие). Роман «И вянут розы в зной январский» стал лауреатом «Русской премии» в 2012 году.
Право на жизни
Татьяна Дагович. Растения цвета любви. – Литературное бюро Натальи Рубановой ⁄ Издательские решения, 2020. - 296 с. – ISBN 978-5-0051-7108-5
Трудно найти такой сборник рассказов – и в особенности рассказов, написанных женщиной, – которому не подошло бы сравнение с букетом, перевязанным ленточкой. К четвёртой книге Татьяны Дагович – лауреата «Русской премии» по итогам 2016 года – эта нехитрая метафора просится сама, ведь сборник озаглавлен «Растения цвета любви».
Да, это действительно о любви и о цветах, но не тех и не так. От автора сложной, загадочной, полуфантастической прозы не стоит ждать сентиментальных историй. С другой стороны, если сентиментальность – это склонность к мечтаниям и чувствам, то и здесь автор нас обманет: и то и другое в книге присутствует с избытком. Так где же тут правда, спросите вы? Нигде и везде – точно так же, как в рассказах из этого сборника.
Переплетение реальности и мифа, яви и сна – фирменный приём Дагович. Боги у нее ведут себя как смертные, а смертные – как боги: у Кассандры пирсинг в носу и плакаты с рок-группами на стенах, Деметра («Зёрнышко граната») разговаривает как базарная баба, а обычная женщина, героиня рассказа «Маленький фей», без всякой магии снимает заклятье с найденного в лесу грибного человечка.
Собственная мифология автора, рождённая из личного опыта столкновения с потусторонним (многолетний недострой, увиденный глазами впечатлительного подростка, был много позже достроен в рассказе «Люди людей»), мирно уживается с чужими легендами, но тоже перекроенными на свой лад. Приём не новый, и всё-таки невольно отмечаешь – скорее не сознанием, а удивлённо ёкнувшим сердцем – психологическую правдоподобность чувств, которые испытывает мифологическая (читай: бесконечно далёкая от нас) Электра, отданная замуж за простого крестьянина: «И жертвоприношение сестры, и смерть отца казались горем маленьким по сравнению с её горем, с горем её расцветающего тела». И сразу Электра обретает плоть и кровь, становится нам как родная – признайтесь, когда вы в последний раз сопереживали сказочным героям?
К слову, плоти в рассказах Дагович немало: молодой и сильной («Зёрнышко граната»), слабой и тленной, источающей сладкий аромат смерти («Растения цвета любви»). Крови поменьше: война, если и врывается в повествование, всегда грохочет где-то в стороне. Это проза не мужская, проза лунная и текучая. Некоторые рассказы сборника и вовсе лишены фабульной основы и напоминают скорее зарисовки на полях тетради. Но даже там, где сюжет прощупывается, его привычные анатомические части – кульминацию, развязку – трудно локализовать. «Юность Зелёного Рыцаря» (с подзаголовком «Рыцарский роман») течет неспешно, как река, подпрыгивая иногда на порогах ложных кульминаций, и исчезает на горизонте в вечном стремлении «к зелёным холмам, к голубоватым травам, из которых Зелёный Рыцарь вышел и из которых вышли мы все».
За остросюжетностью и неожиданными развязками – не сюда, читатель. А вот не обязательных, но приятных стилистических находок тут хватает: «Из-под ног отпрыгнул худой кот и сбил его с мысли». В сказочном мире даже привычные образные выражения развоплощаются, а стёршиеся метафоры разметафоризируются обратно: «Как грибы после дождя – прямо на глазах – росли после дождя грибы и блестели мокрыми шляпками». А героиня «Маленького фея» вдруг осознаёт, «какое счастье, что она не фея, а существо биологическое, плотное, и плоть её оказывает сопротивление: её невозможно уменьшить простой изменой, она не станет ниже, если её унизить».
Татьяна Дагович, в прошлом – студентка хореографического училища, признаётся, что в начале жизни «хотела вообще обойтись без слов», но, возможно, чувство музыки и даёт ей способность видеть слова по-новому.
Увидеть по-новому привычные вещи – вот одна из ленточек, связывающих букет «Растений…» воедино. Иногда достаточно поместить объект или явление под лупу гротеска – и готов образ города, жители которого запретили радугу, потому что она, обычная радуга в небе, – символ пи… в общем, всяких извращенцев («Юность Зелёного Рыцаря»). А девица, без конца листающая соцсети, оказывается прикованной к своему телефону почти что в буквальном смысле – заклятием, от которого её должен избавить (спойлер: не избавит) поцелуй прекрасного рыцаря.
Проблемы экологии всплывают в самых неожиданных местах – например в водах неназываемого города, где живёт андерсеновская Русалочка («у самого берега волна ударила её в висок пластиковой бутылкой»). Здесь немало иронии, но ирония эта у Дагович тоже иного свойства, и рассказ о протестующих, требующих перед зданием ЕСПЧ соблюдения базовых прав – минимального количества радости для всех, «не более двух серьёзных несчастий на одну жизнь!», – оставляет горьковатый привкус, как у чая с имбирём (Les Droits De L’homme – права человека).
Другая же ленточка, держащая вместе двадцать два рассказа сборника, – уникальный и глубоко личный мир, чей создатель не пытается быть удобным и понятным всем. И тем ценнее вдруг услышать, как в журчании реки, знакомое и близкое: о том, как «всё достало, но нет другой личности», и о том, как одно-единственное чудо оправдывает бессмысленность существования. И становится «жаль тех, кто не читает книг и проживает одну маленькую и достаточно однообразную жизнь лет в семьдесят пять, и если что-то и повидал в жизни, то череду одинаковых трёх-четырёхзвёздочных, ну ладно, в Египте и Турции пятизвёздочных отелей».
Читайте книги, проживайте жизни – и эту в том числе.