Иван Образцов
Лауреат издания «Литературная Россия» за серию рассказов в 2017 году, Всероссийской литературной премии «Герои социальных перемен – 2022» журнала Forbes Russia, Всероссийской премии им. Антона Дельвига (2023) в номинации «Наука и просвещение». Лауреат Всероссийской литературной премии им. Шишкова (2023). Шорт-лист в номинации «Проза» литпремии «ГИПЕРТЕКСТ – 2023» и Всероссийской литпремии им. Антона Дельвига (2024). Публиковался в журналах «Москва», «Новый мир», «Традиции и Авангард», Unzensiert и др., во всероссийских изданиях «Литературная газета», «Свободная пресса», «Литературная Россия», «Русский пионер», «Лиterraтура» и др. Член Союза писателей России. Живёт и работает в Барнауле, Алтайский край.
К метафизике русской художественной литературы.Статья
Определяя основной инструмент, с которым работает писатель, мы невольно впадаем в тавтологию, говоря, что этот инструмент есть одновременно и материал работы. Собственно, речь идёт о языке. Письмо – прежде всего форма языка. И в данном случае мы должны отнестись к этому очень серьёзно. И это сегодня понятно, учитывая то фундаментальное значение, которое приобретает язык в развитии человеческих сообществ. Государственнообразующий язык в данном случае становится тем материалом и тем инструментом, с помощью которых писатель взаимодействует с миром и одновременно участвует в его созидании.
Глядя под данным углом на объекты, существующие в современном литературном пространстве, такие как отдельные художественные произведения и медийные образы писателей, мы очевидно наблюдаем возможность рассмотрения, анализа и оценки этого процесса существования как минимум с двух сторон. С одной стороны, мы можем пронаблюдать от самых основ (история возникновения традиции) к итогам (художественные произведения) и заключить, насколько эти итоги связаны с основами. Но можем пойти и с другой стороны – попытаться проанализировать итоги и сравнить их между собой. В любом случае у нас всегда существует возможность оценки через то фундаментальное, что есть «мета язык» и «традиционная основа».
Сегодня совершенно очевидным становится преобладание медийного образа автора над самим художественным произведением, приписываемым этому образу. То есть ряд современных писателей в актуальном языке преобладают больше посредством медиаобраза как некоего самостоятельного произведения, развивающегося в медиахронике, подобно продолжительному сериалу со множеством сопутствующих участников. Художественное произведение, как правило, лишь закрепляет данный медиаобраз, который к тому же становится известным уже после знакомства с медиаповествованием. Исключение здесь составляет, пожалуй, только один Виктор Пелевин с его нарочитой немедийностью, хотя и в этом случае можно предположить определённую тактику существования в медиа как отсутствия.
При таком взгляде роль устойчивых структур вроде творческих союзов или литературных институций приобретает совершенно исключительное значение, в том числе на государственном уровне и на уровне общественных институтов. Именно эти, разные по мощности, составляющие литературного процесса как массивные единицы претендуют на:
1. Определение художественного канона.
2. Владение производителями художественного канона.
Владения не в смысле механического подчинения (что характерно для коммерческих издательских монополистов, но об этом скажем отдельно и в другой раз), а в смысле некоего социологического убеждения, объединяющего отдельную группу участников литературного процесса.
Внутри таких групп происходит определённая эволюция. Здесь можно привести в качестве примера Союз писателей СССР, его внутренние социальную и мировоззренческую структуры и их эволюцию. В настоящее время каждая крупная группа участников литературного процесса несёт в себе часть этой социальной и мировоззренческой эволюции, её ветвь. Какие-то ветви могут соединяться, какие-то – расходиться или отмирать.
В сущности, мы говорим не о сухой механике ньютоновского типа (если провести аналогию с физической картиной мира), а о метафизике языка как основного механизма и материала работы писателя. То есть речь идёт о созидании неких метафизических смыслов, являющихся актуальными современности и соразмерными предыдущему опыту. Это есть приближение к пониманию созидания традиции.
Надо отметить, что мы говорим не просто об эволюции языка как некой традиции, а, скорее, о традиции, созидаемой в корневых основах языка, не в лингвистическом, не в филологическом (хотя и в них тоже) смыслах, но в смысле метафизики. Попутно отметим, что необходимо с такой точки зрения рассматривать предлагаемые нам сегодня западноевропейские, ближневосточные и азиатские модели культурологического дискурса.
Уже много лет пространство Интернета является осмысленной лингвистической и филологической структурой, чего явно недостаточно для формирования долгосрочной парадигмы общественного развития. Метафизика остаётся неосмысленной и невыработанной, точнее, она находится сейчас в состоянии созидания. Созидание предполагает художественную работу с языком как онтологическим смыслом мира.
Мы даже с естественнонаучной точки зрения исходим всегда из предпосылки, что есть некий смысл в наблюдаемых законах природы, согласованность между ними – некая априори ожидаемая систематическая структура, которую мы предполагаем исходно, до открытия законов природы. Открывая какие-либо законы природы, мы предполагаем смысл как онтологическое свойство окружающего мира, демонстрируемое экспериментально. Тем более когда мы наблюдаем процессы языка в метафизическом смысле, мы можем проследить и обозначить определённые основания, сделав это не размытым медийным дискурсом, а дискуссией, демонстрирующей серьёзность работы.
Призыв очень прост – к диалогу.
Страницы некоторых журналов должны стать полем этого диалога. Журналов, выходящих обязательно в бумаге, для возможности мыслить, делая пометки на полях, возвращаясь на несколько прочитанных листов обратно, пере читывая и размышляя, ведь подлинная актуальность не может быть торопливой.
Только подумать сегодня необходимо очень крепко. Так крепко, что как бы поздно не стало.
Не надо опьяняться боевыми успехами – мы должны закрепить их с помощью того инструмента и материала, с которыми работает писатель. Закрепить, увидев актуальность современного языка хотя бы через сто лет, так как традиция предполагает не только тех, кто передаёт, но и тех, кто принимает и передаёт дальше.
Здесь же мы можем без ложного пафоса осознать, например, житийный принцип, сформированный в традиционной культуре и широко закреплённый в языке. То есть житие Сергия Радонежского и житие Серафима Саровского – это художественное описание пути в высшем смысле этих слов. Важно понимать саму идею такого словотворчества – созидание пути – и её конечную заявленную цель – избавление ото зла.
Или другой пример, демонстрирующий ещё одну грань традиции, – художественный опыт, например, Твардовского – в точке его зарождения, то есть в исходных контекстах Великой Отечественной войны. Развитие такого (практически газетного) высказывания до культурологического феномена становится тогда совершенно прозрачным и соотносимым с актуальными событиями современного языка, в том числе и в культурологическом смысле слова, и в смысле актуальной метафизики художественной литературы.
Совершенно очевидно, что актуальный современности язык в метафизическом смысле слова и литература как его выражение в художественном смысле формируют потенциальное будущее. И то, каким это будущее станет, формируется именно сегодня. Сегодня не в узко-актуальном смысле слова, а сегодня как части исторического потока времени вообще. Собственно, об этом только и сто́ит сейчас вести речь прежде всего.
По сути, понимая актуальный дискурс и традицию языка, мы легко обнаружим, что речь идёт о двух совершенно различных традициях: монистической традиции (свобода творчества как приближение к реализму) и традиции метафизической энтропии (свобода, понятая как вседозволенность). И здесь русскую литературную традицию можно определить как антропологию, стремящуюся к Богу или Бога отвергающую. Вопрос лишь в том, насколько крепка метафизическая основа (традиционной художественной литературы) и насколько велик соблазн голого (и, разумеется, циничного) материализма.
Нина Ищенко
Нина Сергеевна родилась в 1978 году. Кандидат философских наук, к ультуролог, литературный критик.
Автор книг «Локусы и фокусы современной литературы» (2020), «Город на передовой. Луганск-2014» (2020), «Борьба цивилизаций в “Отблесках Этерны”» (2021), «Южный фронтир: Россия – Украина – Донбасс» (2021). Редактор-составитель сборников стихотворений Елены Заславской «Год войны» (2015), «Эти русские» (2022), поэмы «Новороссия гроз. Новороссия грёз» (2020), книг «Настя, приезжай!» (2022), «Литературные расследования» (2023). Лауреат XIV международного славянского литературного форума «Золотой Витязь» 2023 года в номинации «Литературоведение». Живёт и работает в Луганске.
Статьи о творчестве Александра Сигиды
Поэтический цикл «Пастушьи песни» входит в книгу Александра Сигиды – отца «Мечты печатного станка», из данную в Луганске в 2022 году. Большую часть книги занимают адаптации Вергилия, а именно – его знаменитых «Буколик» и «Энеиды». «Пастушьи песни», как буквально переводится слово «буколики», строятся по классическому римскому образцу, известному всем европейским литературам. Рассмотрим сходство и отличие двух версий на уровне идей и образов. Буколики, или пастушьи песни, – это жанр, пришедший в Рим из Греции. Во времена Вергилия он насчитывал два-три столетия и был довольно новым. «Буколики» – первая поэма Вергилия, которая сделала молодого поэта знаменитым.
Вергилий жил в эпоху слома античного полисного миропорядка. При его жизни происходили гражданская война Цезаря с Помпеем, убийство Цезаря, войны Антония и Августа с Брутом и Кассием, убийцами Цезаря, а потом и между собой. Вергилий выходит на литературную сцену через несколько лет после гибели Цезаря, в бурях гражданской войны. Он пишет поэму о пастухах, развивая жанр пасторали, получивший такое распространение в последующих веках. Мирные пастухи, пасущие овечек, занятые пастушеским трудом, нехитрыми развлечениями и любовью на лоне сельской природы, стали образцом идиллии, золотого века и потерянного рая, где можно укрыться от всех бед цивилизации и городской культуры. Вергилий первым поместил своих пастухов в Аркадию, то есть в прекрасный несуществующий мир, наполненный радостью и сельским покоем. Вергилий стоит в самом начале пути, он создаёт канон и образец, которым будут следовать сотни поэтов, вплоть до Александра Сигиды из Молодогвардейска в ЛНР. Следуя выводам Михаила Гаспарова, покажем особенности Вергилиева канона и посмотрим, какие новые идеи вносит в сюжет современный поэт.
Известный исследователь античности Михаил Гаспаров показывает строгую структуру «Буколик» Вергилия. Их всего десять, все нечётные песни-эклоги написаны в виде диалога, чётные – от одного лица. Центральной песней является пятая, в ней собраны все темы цикла. Последняя, десятая, песня замыкает цикл и ни с чем не рифмуется, подводя итог движению мысли. Первая песня соотносится с девятой, это беседы пастухов, причём в обоих случаях один из пастухов – новый человек в этой местности, который ищет спасения от разбоя и ужасов гражданской войны. Вторая и восьмая эклоги – песни о любви. Третья и седьмая – поэтические состязания пастухов, также поющих о любви, природе, поэзии и богах. Четвёртая и шестая обрамляют центральную, пятую, эклогу, и обе представляют собой рассказ о мире в целом, о его будущем и прошлом. В четвёртой эклоге, написанной за сорок лет до Рождества Христова, предрекается рождение чудесного ребёнка, который принесёт мир измученной земле. В течение столетий эта эклога была предметом мистических прозрений и толковалась как доказательство того, что и до Христа людям иногда могла открыться истина. Шестая эклога – рассказ сатира Силена из свиты Диониса о создании мира и о бурных любовных приключениях богинь и героинь, включающих инцест, людоедство, детоубийство, смерть. Бурное прошлое и гармоничное будущее мира обрамляют пятую эклогу, о Дафнисе, который после смерти был вознесён на небо. Отчего умер Дафнис, в «Буколиках» не говорится, однако из мифологии известно, что он не захотел покориться Афродите и утонул в ручье. Таким образом, в пятой эклоге воспевается преодоление любви и её жестокостей, вознесённый на небо покой как высший идеал. В десятой, замыкающей, эклоге Корнелий Галл, друг поэта, поёт о своей любви, и вся природа ему сострадает. Песня завершается словами, которые вошли в золотой фонд поэзии и сборники известных изречений для эрудитов: «Всё покоряет любовь, и мы покоримся любови». Эти слова звучат через века в «Божественной комедии» Данте, который вслед за Вергилием выходит из Ада и идёт туда, куда ведёт его «любовь, что движет солнце и светила».
Итак, у Вергилия в поэме, написанной в эпоху гражданских войн, основные темы – любовь, поэзия, природа, сельская жизнь, боги и снова любовь. Обратимся теперь к поэме Александра Сигиды – отца «Пастушьи песни».
Адаптация написана на основе перевода на русский Сергея Шервинского. Имена персонажей, приводимые у Вергилия, в «Пастушьих песнях» заменены функциями персонажей: Пастух, Певец, Второй пастух и так далее. Это обобщение позволяет читателю лучше ориентироваться в происходящем и понимать, кто перед ним и что он делает. Тематически эклоги следуют Вергилию. Формальный параллелизм же не выдерживается: первая и третья эклоги написаны в форме диалога, как в оригинале, а дальше каждая песня идёт от одного лица. Второй голос звучит в разных эклогах в форме комментария от автора, приводимого в скобках и курсивом:
Согрела овчинная шуба
(наяды плывут нагишом!).
Пошла ты к достойному мужу!
(И дудка моя не нужна:
Зря вырвались звуки наружу…)
С другим будешь ночью нежна.
Эти комментарии тоже составлены из классических строк Вергилия/Шервинского, а необычная форма подчёркивает разные точки зрения на происходящее, не указанные явно у Вергилия.
Центральная, пятая, эклога, выражающая у Вергилия смысл всего цикла, полна не покоя и радости от обожествления и умиротворения любви, а тревоги и напряжения: золотая эпоха ушла, пророка унылой земли жестокие боги забрали на небо. Оставшийся людям выход – сельский труд на лоне природы, песни и пляски в календарные сельскохозяйственные праздники, чтобы заглушить тревогу степных дорог. Последняя эклога, апофеоз любви у Вергилия, у Сигиды приобретает тревожные краски. Мирного разрешения конфликта нет и не может быть, на фоне вечной радостной природы бушуют немирные страсти:
Определились имперские нравы – брат приготовил кинжал;
С Понта везут ядовитые травы; в лес я не зря убежал.
Этими же тревожными нотами пронизаны все стихотворения цикла. У Вергилия мотивы страха, неустроенности, тревоги гаснут и растворяются в покое сельской пасторали. У Сигиды они звучат яростно и тревожно, разрушая идиллическую картину гармонии неба и земли под властью императора Августа, положившего конец раздорам. Если Вергилий переселяет своих пастухов в Аркадию, существующую вне времени, то Сигида возвращает их в тревожный воюющий Донбасс, с 2014 года наполненный рыданьями, мятежными песнями, беглецами и бандитами, поэтами и влюблёнными, сельским и воинским трудом. В поэме донбасского поэта, как и на донбасской земле, до мира и гармонии ещё далеко. Чёткие строки и классические образы ломаются и смешиваются, создавая новое пространство, тревожное и открытое будущему.
Жизнь культуры часто включает создание новых смыслов во время интерпретации классических текстов. Интерпретатор пересказывает многократно рассказанный сюжет, чтобы повысить доверие читателя к истории, и в то же время подчёркивает важные для самого автора детали или убирает лишние. Для этого используются наименования частей текста, создание новой композиции, организация повествовательной многоголосицы, литературная игра с жанрами. Рассмотрим адаптацию «Энеиды» Вергилия донбасским поэтом Александром Сигидой в 2022 году, где использованы все эти приёмы.
«Энеида» Вергилия более двух тысяч лет живёт как как в римской, так и в новых европейских литературах. В «Энеиде» сформулированы основы римской гражданской идентичности, и в этом качестве поэма оказывает влияние до наших дней.
Вергилий творил в эпоху принципата Августа. Для героического изображения судьбы Рима и личности Августа поэт выбрал миф о происхождении Энея, троянского царевича, перенёсшего своих богов в Италию. Эней, сын Венеры, – предок Юлия Цезаря, возводившего свой род к этой богине, а соответственно, и Августа, племянника Цезаря.
Идеалом римлянина в поэме выступает Эней с постоянным эпитетом pius, «благочестивый». Это сделало поэму популярной, поскольку нашло отклик и у тогдашней публики, узнавшей завещанный предками идеал благочестивого и стойкого римлянина, и у строителей империи, нуждавшихся в идеологии, задающей матрицу восприятия событий и позволяющей ориентироваться в социуме, опираясь на традиционные образцы поведения.
Поэма написана по завершении многолетней гражданской войны, сотрясшей всё Средиземноморье. Римская Республика, покорившая мир, едва не погибла из-за внутренних конфликтов. Борьба Цезаря и Помпея, Антония и Августа вылилась в ряд войн, продолжавшихся около двадцати лет и закончившихся переустройством Рима на новых началах. В эпоху Вергилия и Августа республика превратилась в империю.
Поэма Вергилия повлияла на переосмысление роли Римской империи в христианской Европе. В эпоху конфликтов христиан с римской властью из-за требования последней обожествлять императора в знак политической лояльности христиане резко отделяли Церковь от государства. Когда же начинается христианизация империи, на первое место выходят идеи о том, что и Церковь, и государство созданы Богом. Римская империя занимает особое место среди государств. Империя полагается вечной, поскольку она упомянута в Апокалипсисе, где описывается конец света, и, что гораздо важнее, в Римской империи родился Христос, поэтому возникновение и рост Римской империи имеют провиденциальное значение в христианской философии уже в эпоху гонений.
Наряду с имперской идеологией поэма имеет и другое содержание. Философ Алексей Лосев обращает внимание на хтонизм «Энеиды», то есть отражение в поэме всего иррационального, эмоционального, даже истерического и болезненного. По словам исследователя, поэма наполнена безумными аффектами, экстатическим разгулом и анархическим своеволием героев, которые охватывают не только Дидону, Креусу, Низа и Эвриала, Палланта, Турна, Мезенция, но и самого благочестивого Энея. Сам Эней, прославленный основатель Римской империи, величественный герой, предок римских царей, всё время плачет, стонет, пугается, ужасается, у него холодеют члены, поднимаются от ужаса волосы и хрипнет голос, он часто волнуется, столбенеет, цепенеет и даже бывает непочтителен к богам.
Лосев считает, что таким образом Вергилий показывает в поэме рождение империи, порядка и соразмерности из хаоса человеческих иррациональных эмоций и что движение к порядку происходит спонтанно, вслепую, на ощупь и с большими проблемами.
Тем не менее этому хаосу человеческих воль и эмоций противостоит чёткая концепция Римской империи, изложенная Анхизом в шестой книге «Энеиды», когда Эней встречается в Аиде со своим покойным отцом:
Смогут другие создать изваянья живые из бронзы
Или обличье мужей повторить во мраморе лучше,
Тяжбы лучше вести и движенья неба искусней
Вычислят иль назовут восходящие звёзды, – не спорю:
Римлянин! Ты научись народами править державно —
В этом искусство твоё! – налагать условия мира,
Милость покорным являть и смирять войною надменных!
Как всякий миф, эта концепция является и моделью поведения, и программой действий, и идеологией. Влияние этой идеологии на европейские теории империи является решающим.
Особую роль в христианских культурах сыграло изображение Аида у Вергилия. Именно Вергилий первым из авторов ввёл в литературу изображение внутреннего пространства Ада. Также в поэме Вергилия задан образец изображения грешников в Аду, посмертного воздаяния и меры.
Важнейшие идеи Вергилия были восприняты Данте. Вергилий в католической Европе – это не только поэт, но и глубокий мыслитель. Философские идеи о сущности имперского этоса и о посмертном воздаянии он облекает в замечательную художественную форму. Данте, возрождая античные представления в католической Европе, выбрал себе в проводники именно Вергилия, а посредством Данте Европа создала свой миф о Вергилии, поэте империи и Ада, в Новое время он распространяется по всей Европе и играет важную роль в литературе вплоть до наших дней.
На русский язык поэма Вергилия переводится с XVIII века. В нашей литературе существует русский Гомер (перевод «Илиады» Николаем Гнедичем и «Одиссеи» Василием Жуковским), но русский Вергилий не состоялся. Первый перевод «Энеиды» сделан Василием Петровым в 1770 году, следующий – перевод Иосифа Шершеневича в 1868 году, в следующем десятилетии выходит три перевода: Соснецкого (1878), Фета (1888) и Квашнина-Самарина (1893). В 1933 году появляются перевод Валерия Брюсова и классический перевод Сергея Ошерова под редакцией Фёдора Петровского. Эти переводы не вошли в русскую культурную память, не стали источником образов и цитат, а также литературных моделей в поэтическом творчестве. «Энеида» Александра Сигиды является исключением на общем фоне.
Автор адаптации Александр Сигида творит в Донбассе, который до 2014 года входил в состав Украины и подвергался мягкой украинизации. В частности, во всех школах русского Донбасса изучались украинский язык и украинская литература, которая традиционно начинается с поэмы Ивана Котляревского «Энеида» (1798). Интерпретация «Энеиды» на русском языке на бывшей украинской территории вступает в творческий диалог с поэмой Котляревского, поэтому рассмотрим вкратце особенности украинской интерпретации.
Современная исследовательница из Санкт-Петербурга Александра Тоичкина занимается «Энеидой» Котляревского не один год и утверждает, что поэту удалось воплотить миф Украины и её народа. По её мнению, оригинальный этос украинского народа Нового времени определяется главой об Аде.
Тоичкина утверждает, что на основе христианских фольклорных источников Котляревский дал художественное переосмысление мифа Вергилия. Для Вергилия понимание мира строится на идеях пифагорейцев о бессмертии души и о цикличности истории. В поэме Котляревского даётся иная интерпретация пути героя: путешествие Энея от разрушенной Трои к Риму осмысляется как путь к Новому Иерусалиму.
Как уже ясно читателю из вышеизложенного, эта концепция не является достоянием и изобретением украинской культуры, а стала общим местом во всех христианских культурах, усвоивших представление о Римской империи как исходной точке преображения человечества, поскольку там родился Христос.
Ещё одной специфической чертой украинской культуры в «Энеиде» автор считает изображение грешников в христианской и общечеловеческой (просветительской) религиозно-философской системе координат. Автор, очевидно, полагает, что просветительская философия и христианство совпадают, поскольку далее указывает, что «понятие греха Котляревский выводит за рамки его конфессионального определения». Такой подход типичен для просветителей, но не для христианской традиции. В христианстве существует общечеловеческая мораль, в соответствии с нормами которой судятся люди всех конфессий, но эта мораль христианская, а не просветительская.
Таким образом, в украинской «Энеиде» просветительские идеи с помощью фольклорных и христианских элементов переносятся на южнорусскую почву. Традиционно важное место имперской идеи и изображения Ада сохраняются. Рассмотрим, как освещены эти топосы в поэме Александра Сигиды «Энеида».
Александр Сигида – старший проживает в Молодогвардейске, ЛНР. Родился в 1963 году в Донбассе. Историк по образованию. Основатель творческого объединения «СТАН». Организатор фестиваля «Муза Новороссии». Печатался в сборниках «СТАНа», журналах «Склянка Часу», «Радуга», «Свой вариант», «Северский Донец», «Территория слова», антологии «15 веков русской поэзии» (Москва). Автор более чем десяти книг, среди которых: «Путешествие», «Каменный у гол», «Месторождение», «Непочатый край», «Легенда о карте», «Ключевые слова», «Сон при солнце». Лауреат фестивалей «Веничкина радуга», «Пушкинское кольцо», VIII всеукраинского фестиваля поэтов «Летающая крыша» (Черкассы) и других. С 2014 года живёт и работает в ЛНР. Член Союза писателей России, Союза писателей Луганской и Донецкой Народных Республик, Межрегионального союза писателей, лауреат литературных премий имени Михаила Матусовского и «Молодой гвардии», литературно-общественной премии «Гранатовый браслет» имени А. Куприна (2022).
Поэма «Энеида» занимает большую часть авторского сборника «Мечты печатного станка» (2022), опубликованного в Луганске. В предисловии под названием «Адаптация текста» автор описывает свои цели и теоретические подходы к интерпретации классического произведения. Цель обработки художественного произведения – приблизить классику к современному читателю; поддерживать классические традиции; интегрировать в текст разные пласты первоисточника: исторический, мифологический, религиозный, героический и так далее; использовать для этого новейшие достижения литературы. Важность Вергилия для современного читателя поэт обосновывает сходством исторического контекста (эпоха гражданской войны), а также важностью имперской идеологии в этих сходных ситуациях. Подводя итоги, поэт говорит, что для него адаптация классических текстов – шаг к мирному созиданию и один из способов творческого преображения действительности. Посмотрим, как поэт адаптирует «Энеиду».
Для адаптации поэмы автор использовал не латинский текст, а классический перевод Сергея Ошерова. В поэме двенадцать книг, как в оригинале, однако значительно меньшего объёма. Так, в издании «АСТ» 2009 года «Энеида» Вергилия занимает 262 страницы, в интерпретации Сигиды – 121 страницу. Название поэмы, «Энеида», сохранено, однако к нему добавлен ещё один заголовок, причём более высокого уровня: «Это важно…». В целом название выглядит так: «Это важно… Энеида». Эта текстовая стратегия позволяет услышать авторскую речь, собственные слова создателя адаптации, акцентирующие значимость поэмы для современного читателя.
Ошеров переводил «Энеиду» гекзаметром, сохраняя античную традицию. Сигида пересказывает поэму рифмованными стихами. Замена гекзаметра рифмованным стихом вовлекает в текст нашего современника, начитанного в рифмованной поэзии, но непривычного к классическому гомеровскому поэтическому размеру.
Некоторые словосочетания из русского перевода Ошерова в адаптации Сигиды повторяются дословно, но комбинируются в новые предложения. Так, эпизод спасения Анхиза Энеем из горящей Трои, несение отца на спине описывается у двух авторов следующим образом:
Вергилий:
Вымолвив так, я плечи себе и склонённую спину
Сверху одеждой покрыл и жёлтою львиною шкурой,
Поднял ношу мою;
Сигида:
Плечи покрыл я тут львиною шкурой, ношу свою я поднял.
Описание тризны по Анхизу:
Вергилий:
Так говорил он – и вдруг появилась змея из гробницы:
В семь огромных колец изогнув упругое тело,
Холм семь раз обвила, с алтаря на алтарь проползая;
Сигида:
Вдруг появилась змея из гробницы, кожа на солнце горит.
Описание встречи с Сивиллой перед спуском в Аид, когда Сивилла рассказывает Энею, как добыть оберег – золотую ветвь:
Вергилий:
Взглядом кроны дерев обыщи и ветвь золотую
Рви безоружной рукой: без усилья стебель поддастся,
Если судьба призывает тебя; если же нет – никакою
Силой её не возьмёшь, не отрубишь и твёрдым железом;
Сигида:
Если призвала судьба, Ветка достанется вам без надреза, ибо природа слаба…
Примеры можно умножить. Во всех случаях современный автор сокращает Вергилия, сохраняя смысл, говорит то же самое короче, проще и яснее для современного читателя.
Для создания собственной структуры текста и донесения своих идей до читателя Сигида создаёт подзаголовки, которых нет в оригинале. В рамках двенадцати песен донбасский поэт выстраивает собственное повествование, акцентируя важные для него моменты. Разные песни имеют разное количество структурных элементов: первая книга разделена на 23 подраздела, вторая – на 17, третья – на 16, четвёртая – на 17, пятая – на 13, шестая – на 11, седьмая – на 11, восьмая – на 7, девятая – на 4, десятая – на 8, одиннадцатая – на 10, двенадцатая – на 13.
Пример разбиения на подразделы самой длинной первой книги:
Месть царицы богов.
Попытка бури. Юнона.
Противостояние.
Противоборство.
Силы природы.
Гнев Нептуна.
Заложники.
Запасы.
Забота.
Угрозы и просьбы.
Воля Юпитера.
Юпитер.
Мечты о мире.
Встреча Энея с Венерой.
Венера.
Вид Карфагена.
Картины битвы.
Посольство.
Дидона.
Первая встреча.
Внимание.
Стрелы Амура.
Самая короткая, девятая, книга делится так:
Вестница.
Ночь перед битвой.
Вылазка.
Жаркая битва.
Длина подраздела примерно одинаковая – от одной до трёх строф. Соответственно, самая длинная – первая книга (13 страниц), самая короткая – девятая (3 страницы), а в среднем одна книга занимает около десяти страниц. В первой, самой длинной, книге описываются прибытие Энея в Карфаген из Трои и божественный план всех событий. В самой короткой книге – нападение Турна на троянский лагерь в Италии, а также вылазка Низа и Эвриала в лагерь италийцев и гибель их в бою. Во всех случаях автор сокращает и укорачивает описание битв, сражений, военных событий. Взаимоотношения и беседы между людьми и богами излагаются хоть и кратко, но точно, во многом следуя оригиналу.
Тем знаменательнее случаи, когда автор не сокращает, а удлиняет исходный текст. Самым ярким из таких случаев является зачин поэмы. Начало поэмы, конспективно описывающее весь сюжет, у Вергилия выглядит так:
Битвы и мужа пою, кто в Италию первым из Трои —
Роком ведомый беглец – к берегам приплыл Лавинийским.
Долго его по морям и далёким землям бросала
Воля богов, злопамятный гнев жестокой Юноны.
Долго и войны он вёл, – до того, как, город построив,
В Лаций богов перенёс, где возникло племя латинян,
Города Альбы отцы и стены высокого Рима.
Это начало первой книги. У Сигиды же книга первая начинается со стиха восьмого первой книги Вергилия, о гневе Юноны, а знаменитые слова о переносе богов в Лаций – это начало предисловия, выделенного соответствующим подзаголовком:
Повесть расскажем правдиво, в которой рока заметна печать;
Чтоб опустить болтовню и повторы, чтобы яснее начать.
Долго блуждая, скитальцы из Трои место искали для коз.
Доблестный воин, свой город построив, в Лаций богов перенёс.
Долго бродяга скитался по миру – неодолимый орёл —
И, проявляя завидную силу, лучшую участь обрёл.
Слишком давно разработана схема: брату противится брат —
Ромул убьёт первородного Рема ради грядущих наград.
Речи должны выражать возмущенье – «Боже, да как он посмел?!».
Может один получить повышенье – если отважен и смел.
«Мир покоривший не знает кумира», – так до сих пор говорим.
Только все помнят – волчица вскормила всепобеждающий Рим.
Должен правитель ответить на вызов – так понуждает нас долг.
И наотрез разогнать спиногрызов, предпочитающих торг.
В наших местах побеждает неровность – балки, овраги, бугры;
Тут проявляется боеготовность – прячется нечисть в углы.
Наш современник, истории вторя, словом творит чудеса.
С пеной у рта неуёмное море вихрями рвёт паруса.
В предисловии Сигида также даёт конспект поэмы и тут же меняет её смысл. У Вергилия двигатель сюжета – воля богов. Формально сохраняя этот приём, Сигида меняет его смысл, о чём и говорит в самом начале: двигатель сюжета – противостояние людей, братоубийственная война, начиная с Ромула и Рема, конфликт братьев как основа римской имперской традиции. При всех политически неоднозначных толкованиях Вергилия такой мысли у римского поэта нет. Эта интерпретация отражает реалии войны в Донбассе, которую переживает Александр Сигида с 2014 года. Поэт понимает войну между Украиной и Донбассом как гражданскую и братоубийственную, и это понимание передаёт в своей адаптации.
Как мы уже видели, два важнейших топоса Вергилия, повлиявших на мировую литературу, – это призвание римлянина управлять народами и изображение Ада.
Знаменитая в веках формулировка имперского этоса у донбасского поэта звучит так:
Дети! К войне ваши души привыкли! Грозною мощью своей
Зря вы терзаете тело Отчизны! Богов потомок, Эней,
Меч опусти и о милости вспомни, в этом искусство твоё!
Вместо требования повелевать народами Анхиз зовёт к прекращению войны и к миру. Этот призыв подкрепляет изложенную в зачине поэмы версию создания римской государственности через братоубийственную войну. Современные события повторяют римскую историю; страна, в которой идёт война, выступает как новый Рим. Свой призыв к миру Анхиз обращает и к украинцам, и к русским. Этический императив смирять войною надменных в поэме сознательно не приводится. Поэма создавалась до СВО, в период Минских соглашений, которые длились с 2014 по 2022 год и постоянно нарушались украинской стороной. Призыв к миру обращён в первую очередь к украинской политической нации, направившей военную машину своего государства против русских Донбасса, отстаивавших своё право на язык, культуру и мирную жизнь. В этом контексте требование к Киеву смирять войною надменных звучит неадекватно, и поэт от него отказывается, заменяя его призывом к миру. После начала СВО, когда призыв к миру стал штампом антирусской пропаганды, слова Анхиза получают иной смысл. Их можно понять как мир любой ценой, то есть интерпретировать в духе проукраинской военной пропаганды, но также в этом призыве можно видеть указание на важность мира для обеих сторон конфликта, идущего на южнорусских территориях из-за вражды братьев.
Второй важнейший топос, отражающий украинский этос, то есть описание Ада, предстаёт в поэме Сигиды самым удивительным образом: его нет. Спустившись в Ад, Эней видит там страшных чудовищ, Харона, перевозящего души, а также души, ожидающие перерождения. Эней не заходит в Ад, не продвигается дальше, не видит прославившую поэму в веках топографию Ада и распределение грешников по разрядам мук. Внутреннее пространство Ада закрыто для героя и читателя – такова текстовая стратегия образцового автора. Убрав из поля зрения Энея и читателей подземное царство мёртвых, современный поэт тем самым показывает, что Ад пуст: там нечего искать, все бесы здесь, на земле, устраивают братоубийственную войну, разрушающую большую Родину. Хтоническая стихия в адаптации ярче всего воплощается не в картинах разоряемой Трои и не в бе зумствах влюблённой Дидоны, а в битвах троянцев и италийцев в Италии, на новом месте, где троянцы должны обрести дом и заложить основы римской государственности. Прекратить эти битвы всеми способами – основная мысль новой поэмы.
Итак, для вовлечения читателя в текст Александр Сигида уточняет заглавие поэмы, подчёркивает важность темы; переписывает текст рифмованным стихом вместо гекзаметра; не меняет количество книг, но разбивает их на подзаголовки, акцентирует важные для автора моменты; сокращает и уточняет сюжет, уменьшает количество батальных сцен, но сохраняет отношения между людьми и богами; создаёт предисловие к поэме, где конспективно излагает историю создания римской государственности как братоубийственной войны, и такое понимание переносит на современную войну в Донбассе; призыв к римлянам повелевать народами заменяет призывом опустить меч и прекратить войну; упрощает изображение Ада, не показывает читателю его внутреннюю топографию, чтобы подчеркнуть хтонический характер войны, идущей на земле и пробуждающей всё самое злое в человеке.
Поэма «Энеида» – призыв к творчеству посреди войны, попытка увидеть моральную сторону событий, прославление мира как основы совместной жизни людей в едином государстве. Несмотря на следование сюжету, порой дословное, ключевые топосы Вергилия в поэме Сигиды противоположны. Вергилий истолкован Сигидой произвольно, но в своей адаптации донбасский поэт задаёт строгие рамки понимания, в которых читатель постигает его замысел.