Стихотворная подборкаСтихи
Родился в Кузбассе в семье учителей. Печатался в литературных изданиях «Наш Современник», «Москва», «День и ночь», «Роман-газета», «Север», «Крым», «Литературная газета» и др. Лауреат Южно-Уральской литературной премии, премии «В поисках правды и справедливости», премии «Российский писатель» и др. Стипендиат Министерства культуры РФ. За творческую деятельность награждён почётным знаком «За вклад в развитие города Волжского».
Истина истории
Истина истово – до корней —
Роет в грязи окоп.
Роет руками простых парней,
Встретивших ложь лоб в лоб.
В поле сражений налился плод,
Раной открылся том:
Пишут историю кровь и пот…
Чернила – обводят потом.
Четырнадцатый год
Один, четыре – цифры две,
Но если рядом встанут – горе…
Одни – с плакатами в Москве,
Другие – с планами на море.
И суеты круговорот
Ни на мгновение не прерван…
А мне четырнадцатый год
Напомнил вдруг о сорок первом.
Заклятья вуду, на беду,
Подняли свастику останков,
И снова в дизельном чаду
Жрут землю гусеницы танков.
И солнце, покачнувшись вдруг,
Сползло с небес на крышу дома,
Где ярче мегавольтных дуг
Пылают линии разлома…
Тинейджер-век, забыв урок
(А был тот – в соросовской школе?),
Поймёт, когда придёт молчок,
Шипенье стихнет в кока-коле:
Лишь сок, идущий от корней,
Желтушные излечит нервы,
А прежних истин – нет верней,
Как в сорок, так и в двадцать первом.
2022
И убийца с ножом, и лекарь.
Яд с лекарством – одна аптека.
Всю запутанность наших дней
Не разложит и сам Линней…
Этот год – на год старше века
И на вечность его длинней.
41 – 14 – 22
Не укрыться за гранью гардин:
Выбьет стёкла, раздавшись едва,
Вызов c номера сорок один —
Четырнадцать – двадцать два.
Крутит солнечный дырчатый диск
Пулемётчик разящих секунд.
Смысл жизни уехал в Буддийск,
Смысл смерти не все просекут.
Точен век, как точёный клинок:
Делит нас – всё сильнее нажим
На принявших эпохи звонок —
И включивших полётный режим.
Бумажные кресты
Из окопных треугольников
Режь бумажные кресты,
Плачь на плахе подоконников
От бездонной черноты.
Звёзды, сбитые на холмики,
Тают в памяти дождя.
Безымянные безмолвники
Исчезают, уходя…
Нет, не капли мы – а зёрнышки!
Трут мой – труд мой! – не погас:
Тлеет искорка на донышке
Безмятежных детских глаз.
Прекраснодушные элои
Прекраснодушные элои!
Ещё не съело вас то злое,
Что вызревает под землёй?
Чему напрасны ваши речи.
Что хочет – мясо человечье!
Мрак морлока видал, элой?
Ну что же! Я лицом к пещере
Встаю. С мечом. И в полной мере
Готов спасать вас, дурачки.
Готов я умереть нестарым
И грудью принимать удары,
А в спину – слабые тычки.
Крик пересыхающей реки
Пожалела Лотова жена
Дома на Содомской, триста три.
Там ведь было скарба до хрена:
Утваринку каждую протри,
Чуть погрей в руке и вновь поставь
На давно обжитый пьедестал
Что ж ты разразилась гневом, явь?
Что ж нас гонишь в дикие места?
Мы ведь ни при чём! За что же нас
Огненными стрелами с небес?
Говоришь, что праведника спас?
Лучше бы с вещами, а не без…
По щекам зря хлещет проливной —
Стекленеет взгляд её косой.
Вышел весь рассудок, словно соль,
Прочь из глаз, не видящих давно.
Этот чёрный
Этот чёрный – во фраке, а может, в джинсе, —
Ничего он не может, что можем мы все:
Ни любить, ни творить… даже рушить.
Но он может вонзить в тебя хвост остриём
И, оставшись с тобой на мгновенье вдвоём,
Совратить – но не тело, а душу…
И начнут автоматы выплёскивать власть,
И у шахты ракетной разинута пасть:
Раны в небе никто не латает.
И тогда тебе скажет он: «Малшик, зер гут!»
И секунды отсчёта назад побегут…
А ракеты назад не летают.
Раненый гриф
Горький воздух сожжён и прострелен,
Но, врачуя слепую войну,
Не забывшим себя менестрелем
Перебитую трону струну.
Разорвали её по живому,
Эту жилу, что пела для всех.
В злые игры – ножу межевому —
Отдал землю трудяга лемех.
Только взрывы теперь её пашут.
Не колосья – а судьбы – под серп.
Опрокинув небесную чашу,
Волчье солнце оскалит ущерб.
Рёв металла – навеки в крещендо.
Всё острее и гуще жнивьё.
Довоенное – словно легенда,
Но поверит ли кто-то в неё?
Приднепровью пою и Придонью
И с преданьем о мире иду,
Закрывая усталой ладонью
Пулевые проломы в ладу.
Полсмерти
Полжизни я не знал, что есть и потолок.
Вес буквы, как безнал, вдруг звякнет… Хоть далёк
Его пославший мне неведомый богач,
Что дал пучок корней копать у зимних дач.
Богатство языка убогим велико:
Из тесного мешка по швам сквозит мукой.
А то, что звук не лжив, пойму вдруг в суете,
Полсмерти пережив в гробине МРТ.
Трамвай по Советской
Я помню: шаг за угол дома —
И две струны уже звенят.
Колёсной парой песнь ведома
С ветвями-молниями над.
Пой вместе с ней, куда захочешь:
Ельшанка, Красный, ЖэБэИ.
Идут трамваи дни и ночи
Там, где когда-то шли бои…
Куда мне подевать свой детский
Сполна оплаченный билет?
Трамвай не ходит по Советской,
Да и Советской больше нет.
Восстановление имён
В день, когда провисли провода —
Так позорен был приказ из тыла, —
Расступилась волжская вода,
Город, стёртый с карт, собой укрыла.
Он не виден. Как земная ось.
Без него наследство в пьянках делят.
А не то б читать его пришлось
Меж рекламок – в адресе борделя.
Вбиты в грязь разнузданной ордой,
Мы под игом собственного эго
Тщетно замираем над водой
В ожиданье знака для побега.
Не отхлынет речь-река назад
До поры, когда над райским садом
Встанет колокольный Китеж-град —
Рядом с побратимом-Сталинградом.
Гомеровские громы
Гомер не рыл окопы перед Троей —
Жил после. Но ведь впрямь – не за хамон
Он рвал у лиры струны про героев,
У времени рвал горсточку имён.
Какая-то загадочная искра
Троянского пожара сквозь века
Зажглась в его глазах, склонённых низко
Над жилкой строк иссохшего листка.
Так что ж боимся тронуть струнку эту?
Ведь нам среди мигающей фигни
Горят через лета и через Лету
Не искорки, а Вечные огни.
Ниточка
Ткани разные, выкройка, выучка,
Вы(ш/ж)ивания форс и фасон,
Но у каждого есть эта ниточка,
За которую держится он…
Мы бежим, непохожие, пёстрые,
Под извечно холодным дождём.
Как бы струи ни резали острые,
Я молчу. Я в одном убеждён —
Не ворчать: «Слишком вычурна вытачка…»
Может, ей кто-то будет спасён:
Не размокнет последняя ниточка,
На которой и держится всё.
Наталья Макеева
Стихотворная подборкаСтихи
Родилась в 1975 году в Москве. Окончила Литературный институт им. Горького. Автор двух сборников прозы и двух – поэзии. В 2014 году поддержала возвращение Крыма в состав России и борьбу народа Новороссии против киевских нацистов. По профессии журналист (в том числе – военный), политолог, общественный деятель, эксперт Изборского клуба. Поэтический сборник «Векторный лотос» вышел в Донецке. В рамках рейдов агитбригад регулярно посещает юг России, в частности – зону проведения спецоперации с лекциями о причинах т. н. «украинского конфликта». Член Союза писателей России и Союза писателей Донецкой Народной Республики.
На блокпостах
На блокпостах – сиянье горних крыл
И крепкий чай, белёсый от сгущёнки.
Следы в седой теряются позёмке,
И каждый след по-своему простыл.
Тревожный взгляд, неспешный разговор
Под дальний «шум» и шорохи степные.
Там ходит кто или метнулись крылья
И унеслись за старый террикон?
– Кто здесь? – Да тут стоял один,
Он родом, говорят, из Краснодона.
Пришёл в чём был, отпет по позывному…
Вон за пригорком несколько могил.
А землю укрывает снегопад,
И белые куда-то едут фуры.
Продрогшие крылатые фигуры
На блокпостах заснеженных стоят.
«Стакан мой полон…»
На учениях «Кавказ-2020»
Стакан мой полон,
Как поезд в Адъ.
Вот бы тебя
Ко мне в Волгоград.
На ковре-самолёте,
Военным бортом.
Плюсы и минусы —
На потом.
Грохочет гулко
Капустин Яр.
Слетает сокол,
Разит кинжал.
В дыму и гари
Земли клочок.
Песок в глазах
И в зубах – песок.
Стакан мой полон.
Стакан мой пуст.
И, не сгорая,
Пылает куст.
Октябрь при дверях
Октябрь при дверях. По Крыму горит трава.
Каштаны опять цветут вопреки сезону.
Снят урожай, сыграны свадьбы, а
В вязкой жаре белым сияют склоны.
Море волнуется раз и по новой – раз…
Где-то летят стаи ракет крылатых.
Крым бесконечен. Стынет в его горах
Долгий закат, забытый тобой когда-то.
Шторм шелестит. В ворохе новостей
Неотличим Севастополь от Геническа.
Лето кончается (кажется) в октябре —
Вечное лето – Крыма живая фреска.
Тёмное масло плотных солёных вод
Тело обнимет коконом мокрым, странным.
Корабль военный встанет на горизонт…
Скоро октябрь. Снова цветут каштаны.
«Со станции Арбатская…»
Со станции Арбатская
На Арабатскую стрелку.
Сетовать, гулко áкая:
«Азовское море – мелко!»
Сóлоно и песочно,
С травою морскою невод…
И звёзды. Но это не точно,
И острый осколок неба.
Заводит осока песню
В пустых черепах ракушек.
Пене морской интересно,
А людям, похоже, скучно.
А люди сидят и смотрят
В экраны и на погоны.
Плачут, смеются, спорят,
Свернувшись над телефоном…
Выйти на кромку моря —
Вспененного, живого,
С ветром промозглым споря
На берегу Азова.
«Скажи, а мы точно не умерли…»
Скажи, а мы точно не умерли
На грани возможных миров?
Помехи нас воем баюкали,
Выдувая из дома тепло…
Не сгинули в белом безмолвии,
Не рухнули в белую мглу,
Развеяв всё лишнее по ветру,
Да так и не взявшись за ум.
И буквы летели снежинками
В беззвёздный колодец небес.
Всё это не странно, не слишком ли?
Не важно ни мне, ни тебе…
Дорога под фарами вьётся.
Земля затаилась и спит.
И, словно погасшее солнце,
Мой дом остывает вдали.
«Допей, умойся, всех прости…»
Допей, умойся, всех прости.
Век веком, скатертью дорога.
Ты недоступен, ты в пути,
Ты едешь в ночь страны глубокой.
В узоре рек, мостов, дорог
Прочти и сохрани в молчаньи,
Кто был неправ, кто слишком строг
И тайну, что скрывают камни.
Развеян след, заброшен ключ
И номер стёрт из списка бывших.
Заносит ветер в колею
Остывший пепел городища.
На пустырях горят костры
И псы о чём-то лихо воют.
Допей, умойся, всех прости,
И войско встанет за тобою.
Гляди в распластанную тьму:
Никто не сгинет раньше срока.
И слышно всем и никому:
«Век веком, скатертью дорога».
Ноябрь, туман
Наконец-то пришёл туман,
Наконец-то дороге быть.
Будет долгим, на радость, путь —
Будем сутки позёмку пить.
Допьяна, до потери слов
И до взглядов в глухую тьму.
На ногах не устоять
Ни по совести, ни по уму.
Посиди, помолчи в окно,
И другие смолчат в ответ.
Намолчать бы на сто томов,
Намолчать бы на сотни лет.
Поутру разойдётся сон:
Нет на свете его прочней;
Станет тёплым узором след
В колее за спиной моей.
Наконец-то пришёл туман
И уже во дворе стоит.
У него беспокойный взгляд,
Наконец-то дороге быть.
Дорога
Змеятся обочины
Снежные терриконы.
Дорога заносчива —
Слышишь покрышек стоны?
Неба проталина,
Фонарей шеренги,
Песни оскаленные
Хором поют железным.
Лёд магистрали,
Указателей пугала,
Холод усталости
Нас этой ночью путает.
Тысяча километров,
Призраки поворотов,
Мечущегося света
Снежная позолота.
Ветер пронизывает,
Позёмка злится,
Пашня иссиня-сизая.
Очередь. Степь. Граница.
Розы
На улицах потно-пепельных
Цветут и зимой, и летом
Жестокие розы зелёные
И розы чайного цвета.
Синие и прозрачные,
Бодрого звона полные —
Тянутся к небу с нежностью
Их лепестки неровные.
Праздничные соцветия,
Страстные их бутоны,
Новое многоцветие —
Хохот, ухмылки, стоны.
Не гиацинт с гвоздикою,
И не тюльпан открытый —
Розу прозрачно-мутную
Мне вы преподнесите!
И понесусь по улице,
Розу в руке сжимая,
Новой какой-то радостью
Город преображая.
Будет плодов обилие
На площадях широких,
В мареве потно-пепельном,
Полном соцветий звонких.
Тополиный пух(июньское)
Тополиный пух забивается в клетки тела.
Нет спасения даже в метро потном,
Где толпа людская осатанела
И заглядывает в глаза кто-то.
Даже в недрах самых закрытых клубов,
Среди голых дев и мешков взрывчатки,
Кокаин разбавлен белёсым пухом,
Прилипающим к носоглотке гадко.
На космической станции неспокойно,
Подозрительно что-то кашляет техник.
Не укрыться в её уголках укромных
От засилия тополиных деток…
Но и если ты не успел родиться,
Содрогнётся страшно вокруг утроба,
Когда мама, животик укрывши ситцем,
Как и все, случайно вдохнула хлопья.
И, как часто бывает на этом свете,
К топору бесконтрольно стремятся руки,
Чтоб семян тополиных душные сети
Не сбивали дыхание и сердце стука.
«Приходи смотреть, как растёт трава…»
Приходи смотреть, как растёт трава,
Как деревья отращивают кору.
Я полвека здесь по случайности лишь жива,
Я полвека здесь удивляюсь каждому январю.
Удивляюсь снегу, и свету звёзд,
И как яблонев облетает цвет.
Мне полвека здесь по случайности лишь жилось,
Мне полвека здесь отсыпают по горстке лет.
И, когда придёшь смотреть на зелёный шум,
На колец годичных неистовый хоровод,
Мои полстолетья, конечно, уже пройдут,
Мои полстолетья провалятся в новый год.
Жизнь проходит в попытках найти своих,
В суетливых играх невнятной моей судьбы…
Мои полстолетья – мозаика снов цветных
И прозрачный миф, откуда приходят сны.