Не унять молодецкий запал!
Он и бражку любил, и Палашку
И стишки между делом кропал.
А однажды он выкинул номер:
Вдруг лицо обратив к небесам,
Прошептал что-то, замер – и помер.
Был – и нет. Книжку вот написал.
Ничего не оставил он, кроме
Книжки этой: в две скрепки тетрадь.
Где-то есть и с надгробием холмик —
Даже имени не разобрать.
Этот холмик зарос медуницей
В окружении мраморных плит.
И к нему, словно дикая птица,
Одинокая книга летит.
Полина Жеребцова
Полина Жеребцова родилась в 1985 году в Грозном и прожила там почти до двадцати лет. В 1994 году начала вести дневник, в котором фиксировала происходящее вокруг. Учёба, первая влюблённость, ссоры с родителями соседствовали на его страницах с бомбёжками, голодом, разрухой и нищетой.
В 2002 году семнадцатилетняя Полина Жеребцова начала работать в одной из грозненских газет в должности журналиста. Писала статьи, фельетоны, очерки, проводила расследования, вела поэтическую страницу. Публиковалась в различных СМИ в республиках Северного Кавказа, в журналах «Знамя», «Большой город», «Дарьял», «Отечественные записки» и других.
Автор книг «Дневник Жеребцовой Полины», «Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.», «Тонкая серебристая нить», «Ослиная порода». Проза переведена на французский, украинский, немецкий, болгарский, чешский, польский, словенский, португальский, финский, эстонский, литовский, латышский и другие языки.
Член Союза журналистов России, финского ПЕН-клуба. Лауреат международной премии им. Януша Норчака сразу в двух номинациях (за военный рассказ и дневниковые записи). Финалист премии Андреева Сахарова «За журналистику как поступок». С 2013 года живет в Финляндии.
45-я параллель
Я проснулась утром в комнате Фроси и выглянула в окно. Первого января 2006 года ставропольские улочки оделись в туманы, а липы, клены и тополя нарядились в снежные бурки. Наверное, так выглядит русская зима, подумалось мне.
Комната Фроси была маленькой, но уютной. Полки с книгами и блокнотами занимали все обозримое пространство. Не преодолев природного любопытства, я взяла в руки альбом со стола и открыла его наугад. Внутри оказались чудесные пейзажи, мистические образы и библейские сюжеты. Она рисовала простым карандашом.
Постаравшись не разбудить маму, я проскользнула на кухню.
Я люблю пить чай, заваривая его, как принято у нас в Чечне: вначале заварной чайник ошпаривают кипятком, для того чтобы фарфор согрелся. Потом кипяток выливают, а на дно чайника насыпают душистые гранулы и вновь наливают кипяток, напоследок укутав чайник кухонным полотенцем. Чай получается ароматным, насыщенным и необыкновенно вкусным.
В поисках полотенца я открыла дверцы навесного шкафа и обомлела: рядом с чашками стояла музыкальная шкатулка. «Динь-динь-динь», – пропела она, едва я крутанула ручку. «Динь-динь-динь…» Внутри завертелся белоснежный единорог с золотыми копытами. Я убрала шкатулку в шкаф.
Какому автору удается встретиться с персонажами своих произведений? Узнать их горести и увидеть в них свет? Я сотворю из жизни искусство, описывая всех, кого встретила на пути. Мой дневник сохранит каждую из историй.
– Знаешь, я правда считаю тебя своей сестрой.
Обернувшись, я увидела Николя. Он стоял в проеме кухни, поправлял рубашку и смотрел на меня. В его огромных зеленых глазах, обрамленных густыми черными ресницами, было столько великолепия, что я задохнулась от нежности.
– Никогда и никому не позволю тебя обидеть, – сказала я, обнимая его.
Каштановые волосы Николя, пропахшие ягодами можжевельника и сандала, сережка в виде ладьи, аромат классического Kenzo – все стало родным и важным для меня, стало частью моего мира. Между нами не возникало двусмысленности: ему не нравились девушки в обычном понимании, а я принимала его таким, каким он был.
Расскажи мне парни свою историю в самом начале, вряд ли мы подружились бы: связывающие меня путы строгого воспитания, запрещающего любить и выставлять свои чувства напоказ, порицание минимального отклонения от допустимой «нормы» уничтожили бы все прекрасное. Но сейчас, слава богу, все было иначе.
– Ты можешь рассказать о нас маме, если хочешь, – прошептал он. – Я думаю, она поймет.
– Сомневаюсь.
Мама, проснувшись, вытряхивала в коридоре Фросин плед.
– Торт остался? А орехи? Когда завтрак? – бодро крикнула она.
Я приготовила чай с лимоном и медом.
Из большой комнаты вышел Захар, а за ним выбежал симпатичный крысенок Локи и, вскарабкавшись на подоконник, схватил лапками печенье с кремом.
Мы пили чай со сладостями и желали друг другу счастья в Новом году.
– Ты обещала фотографии, – напомнил Николя.
– Принесу!
– Король-Эльдар временно разрешил пожить здесь, – сказал Захар. – Раз в полгода он выгоняет нас на улицу, чтобы мы искали себе жилье и оплачивали его.
– Приучает к самостоятельности, – уточнил Николя.
– Так вот почему вы жили в подъезде, – догадались я и мама.
Весь праздничный вечер я провела в роли фотографа, и, конечно, мне не терпелось поделиться своими работами. Мы договорились встретиться через несколько дней. Забрав компьютер, в который наконец была внедрена операционная система, мы с мамой уехали.
На улицах транспорта не было. Прохожие пели песни и шутили, возвращаясь с ночных гуляний. Дома нас заждались кошки. Они терлись о ноги, урчали, а котенок Вася лизал нам руки шершавым язычком.
Грустно было думать о том, что наша семья осталась без средств: отдел игрушек закрылся, убирать подъезды больше не требовалось. Надвигалась еще одна проблема: нужно было выписываться от Любови Андреевны, из жилья, которого я никогда не видела.
– Пойду поздравлю Виктора и Диану! – сказала мама.
Воспользовавшись ее отсутствием, я поставила диск, подаренный Николя. На нем был фильм Херардо Вера «Вторая кожа», об отношениях между двумя мужчинами. Николя клялся, что смотрел его в оригинале, на испанском языке. В фильме рассказывалась нежная и грустная история любви. Николя захотел, чтобы я через призму своих шаблонов посмотрела на то, что так важно для него.
В фотоателье пленку проявили четвертого января. И я не стала медлить, отправившись по известному адресу. Дверь в квартиру Николя открыла Фрося. На плече у нее сидел Локи.
– Говорят, ты знаешь секреты, – улыбнулась сероглазая девушка.
– И тебе здравствуй!
– Ты справляла Новый год в нашей квартире?
– И спала в твоей постели, – засмеялась я.
Фрося замерла. Наверное, Николя не предупредил ее об этом.
– Классно рисуешь, – сказала я, чтобы разрядить обстановку.
– Ты еще и в бумагах рылась?
– Да, – призналась я.
– И как? На самом деле хорошо рисую?
– Просто отлично! Я влюбилась в рисунок «Сквозь миры», где дух монаха встречает у райских врат падшую деву.
– Я подарю! – оживилась Фрося и пропала в своей комнатке.
Захар поздоровался и ушел в ванную, мы с Николя остались вдвоем. На нем был тяжелый банный халат в крупную клетку. Темный цвет халата оттенял бледное лицо. Волосы Николя заплел в косу и украсил лентой.
– Жаль, что ты не куришь, – посетовал он. – Как тебе фильм?
– Понравился. Но не досмотрела. Мама помешала…
– Ухожу в бар! Вот картина! На память! – Фрося протянула мне альбомный лист. – Когда рисовала, думала о тебе. Правда!
– Спасибо!
Проводив Фросю до двери, мы решили посмотреть получившиеся фотографии.
– Здесь два комплекта, – пояснила я. – Один – для меня, другой – для вас.
Николя курил и внимательно перебирал пачку фотографий. Неожиданно он заявил:
– Я их заберу! Они тебе ни к чему.
– Не поняла.
– Здесь на фото мы с Захаром сидим обнявшись. Если ты покажешь их кому-то, у нас будут большие неприятности.
– Я не покажу! – поклялась я.
– Нет!
Николя спрятал фотографии под халат.
– Ты серьезно? – спросила я.
Николя ответил:
– Ничего не верну!
– Э, нет. Это мои фотографии! – Я начала бегать за ним по комнате.
В какой-то момент мы начали бороться, и Николя растянулся на ковровой дорожке. Собрав фотографии, рассыпавшиеся по полу, я убрала их в свою сумочку. На шум в комнату вбежал Захар.
Николя, не вставая с пола, завопил:
– Она приставала ко мне! Сделай что-нибудь!
Мы с Захаром переглянулись и расхохотались.
– Это она зря, – сквозь смех сказал Захар. – Надо было ко мне!
Николя, увидев, что любимый ему не верит, пожаловался:
– Забери у нее фотографии!
– А где они? – спросил Захар.
– В ее сумке!
Никогда не видела его таким обозленным, и это, надо признаться, меня поразило.
Захар ответил Николя:
– Если бы фотографии лежали на столе, я бы взял, а по чужим сумкам не имею привычки шарить.
Я вышла в коридор и начала обуваться.
– Не уходи! Останься, – попросил Захар.
– Я не хочу.
Захар странно посмотрел на меня и неожиданно прошептал:
– Это я писал тебе любовные сообщения.
– Что?!
– Я отправлял тебе эсэмэски с чужого номера.
– Зачем?
– Я люблю и тебя, и его.
– Родной, не бросай меня! – заплакал Николя, вскочив с пола.
– Слишком много информации. Мне нужно на воздух. – Я направилась к выходу. Захар, схватив пальто, бросился за мной.
Обледенелые ступеньки на первом этаже призывали к осторожности. Железная дверь подъезда была распахнута настежь.
Когда мы вышли, тут же услышали позади грохот: это по ступенькам скатился Николя, запутавшись в банном халате. Торопясь нас догнать, он надел резиновые калоши, поскользнулся и, выкатившись из подъезда, с размаху угодил в сугроб. Пришлось его вытаскивать.