Затем Эдуард галантно откланялся. Больше не позвонит, решила я, испугался. Это было кстати. Мне следовало делать контрольную работу по философии.
Открывая файл с заданием, я не могла выбросить из головы Николя. У него случались приступы паники и галлюцинации, и тогда он не мог понять, где находится. Читая одновременно несколько томов мировой классики, Николя забывался, сливаясь с героями книг, и ему становилось легче. «Книги наполняют мою жизнь красотой. Их можно вспомнить где угодно: хоть на плахе, хоть во дворце!» – любил повторять мой друг. Он выполнял обещание, данное старику Илье: читать как можно больше.
– Как прошло свидание? – прозвучал вкрадчивый шепот Николя в телефонной трубке.
– Поела пирожных. Ухажер позорно ретировался, услышав о бомбах.
– Ха-ха!
– Приходи через час, я как раз доделаю задание для университета.
Николя спешил ко мне не с пустыми руками. Он принес книги о гладиаторах и Гае Юлии Цезаре. День еще не закончился, солнце не скрылось за горизонт, и у меня были планы. Мой названый брат стеснялся, что его единственные джинсы разорвались.
– Просил денег у Короля-Эльдара. Он меня послал, – признался Николя. – Позвонил любимой бабушке. Она сразу вскричала: «Ах ты, бездельник! Работай! Надо было жить в семье, а раз ты покинул нас, разбирайся с проблемами сам!»
– Они неправы? – спросила я.
– Правы! Люди, живущие по традициям, всегда правы. Им нет дела до нас и наших желаний, они даже не уважают своих порывов и не стремятся понять, кто они на самом деле…
– Лучше скажи, что будешь делать, когда штаны разорвутся окончательно?
– Можно сшить из простыни?
Судя по тону вопроса, Николя всерьез собирался это сделать.
– Попробуй! – Меня смех разобрал. – Ну и веселье! Вас и раньше били на улице, а теперь и приглядываться не нужно. Сразу видно, кто идет!
– Ну да, наверное, из простыни все-таки не стоит…
– Пойдем, – сказала я. – У меня есть идея.
– Какая еще идея?
– Сделать вареники. Есть мука. Нужно купить картошку. Это экономная еда, и хватит на пару раз.
– Конечно, – согласился Николя, набрасывая на себя куртку в заплатках.
Мы отправились на Верхний рынок. Там можно торговаться с продавцами, приехавшими из Азербайджана и Армении. Блуждая вдоль рядов, я купила зелень для украшения блюда и выторговала банку сметаны за пятьдесят процентов от первоначальной стоимости.
– Не зря ты все детство провела на рынке в Грозном! – восхищался Николя. – Мне так никогда не суметь!
На Верхнем рынке помимо продуктов торговали одеждой, поэтому мелкие деньги, отложенные на черный день, я решила потратить на подарок Николя. Проходя мимо палатки с брюками и джинсами, я услышала, как продавщица, похожая на купчиху, выкрикивает басом:
– Покупай-налетай! Самый лучший товар! Я заглянула в палатку.
– Девушка, у меня все для мужчин, – сообщила продавщица.
– А я для брата выбираю.
– Тогда ко мне! Милости просим!
Николя с пакетом картошки потерялся в другом ряду.
– Покажите вот эти. – Я выбрала джинсы синего цвета.
– Где брат-то? – пробасила продавщица.
– Сейчас подойдет!
Николя, поняв, что потерял меня, возвращался обратно, оглядываясь по сторонам и не замечая, как я за ним наблюдаю из-за развешенных в рекламных целях вещей.
– Иди сюда! – крикнула я.
Он подошел и несколько удивленно посмотрел на меня.
– Что это?
– Выбираю тебе джинсы, – ответила я.
– Нет, я не могу… – начал было Николя, но я ловко втащила его внутрь ларька и подтолкнула к примерочной «кабинке», которую заменила висевшая на веревке картонка.
– Иди, посмотри, годятся тебе джинсы или нет.
Николя смирился.
– Еще дайте рубашку, чтобы она подходила по размеру. У вас глаз наметан, – шепнула я продавщице.
Она протянула на выбор две рубашки: цвета бордо и как персик. Я взяла последнюю, быстро отдав продавщице деньги, а рубашку спрятала под курткой.
Джинсы оказались впору.
– Но я не могу заплатить за них, – развел руками Николя. – Чтобы ты платила – нельзя, это неправильно!
– Еще как правильно! – заявила я. – Стыдно ходить в прохудившихся штанах.
– Тем более сестра покупает, – встряла продавщица.
Николя поднял брови, выразительно глянул на меня, но я увидела, что он внутренне согласился принять подарок. Продавщица быстро упаковала джинсы.
Мы вышли с рынка в приподнятом настроении. Так всегда бывает, когда даришь кому-то радость. Николя был смущен и находился в некотором ступоре. Чтобы отвлечь его, я сказала:
– Ты представляешь, священник, не спрашивая, какой человек веры, поливал всех святой водой без предупреждения. Он выскочил, словно черт из табакерки и окатил меня и других девчонок. Попал прямо в лицо.
– Как это? – не понял Николя.
– В университете, когда я сдавала экзамены! Священнику я сразу сделала замечание: во-первых, не все студенты – православные христиане, а во-вторых, обливаться водой холодно. Сейчас не лето!
– И что ответил батюшка?
– Наморщил нос и пробормотал, что мы воды боимся, после чего весело побежал в другую сторону, заметив новые жертвы. Руководство университета никак на это не отреагировало, не желая ссориться с духовенством.
– Вот поэтому я отрицаю все формы религии. Надо верить сердцем.
– Ты помирился с Захаром?
– Да, мы вместе. И сейчас я очень-очень счастлив. Я верну деньги. Обещаю.
– Не нужно. Это подарок! Рубашка к джинсам. – Я вручила ему пакет у остановки, где наши пути разбегались в разные стороны.
– Спасибо!
Николя прижал меня к себе и не отпускал пару минут, совсем забыв, что я мусульманка.
Вечером раздался звонок.
– Я приглашаю тебя на семейный ужин, – сказал Эдуард.
Мое первое правило гласит – никому не верь. Поэтому на следующий день я набрала оставленный им телефонный номер и успокоилась, когда к трубке подошла женщина и старческим голосом сообщила, что меня ждут.
У меня имелось представление о том, что такое семейный ужин. Из романов Толстого и Достоевского… Мне виделся обеденный стол, за которым восседает глава семьи, а вокруг – приветливые домочадцы. Повариха стряпает на кухне обед, прислуга подает блюда на серебряных подносах. Книги о русском дворянстве, прочитанные мной в суровые годы войны, предлагали такие сюжеты. Мы – то, что знаем. Чем больше опыта получили в прошлом, тем легче нам идти дальше. В этом есть долька печали, отвар безвыходности и щепотка грусти, но мы жадно глотаем горькое питье, чтобы оправдать свое существование.
Мне совершенно не нравился Эдуард. Дело было даже не во внешности, довольно приятной по общепринятым меркам, а в энергетике: чужой, отталкивающей и неприятной. Но, взяв себя в руки, я решила, что эксперимент не помешает. Почему бы не побывать на семейном ужине?
Около семи вечера я оказалась в нижней части улицы Ленина, перед пятиэтажным домом из красного кирпича. Первое, что меня поразило, – дверь квартиры. Она была обита красным дерматином, разорванным и расцарапанным. Из-под обивки вываливался грязно-желтый поролон. Когда мне открыли, стало ясно: последние тридцать лет хозяева не задумывались о ремонте.
Поскольку у нас даже в войну жители белили стены и потолки, треснувшие от попаданий снарядов, по два раза в год, я привыкла к чистоте и порядку. Сейчас меня поразило отсутствие элементарной заботы о доме. То ли это был местный уклад жизни, где порядок не возводили в культ, то ли мне тотально не везло.
– Здравствуйте! Меня зовут Олимпиада, – представилась пожилая дама в зеленом ситцевом халате. Ее седые волосы были аккуратно уложены на затылке.
– Добрый вечер! – сказала я.
Я приняла женщину за мать Эдуарда, но это оказалась его бабушка.
– Пошла прочь, бабка, – прикрикнул на нее внук. – Не смей появляться на глаза.
Олимпиада испуганно попятилась и исчезла.
– Зачем ты так с бабушкой?
Сомнений в том, куда я попала, у меня не осталось.
В детстве я читала не только романы о русском дворянстве, были мной прочитаны и «Парижские тайны», и «Отверженные».
– Своего отца-алкаша я стыжусь, – разоткровенничался Эдуард. – Не здороваюсь с ним вот уже несколько лет, хотя он живет в этой квартире. Иногда мы встречаемся в местах общего пользования. Тогда я бросаю в него мыльницу, полотенца и зубные щетки. Когда уже родные скопытятся? Жду не дождусь! Мне перешла бы двухкомнатная квартира.
– У тебя есть мама? – спросила я.
Мы стояли друг против друга в обшарпанном коридоре, и я порадовалась, что сумела придержать себя и не закончила вопрос словами: «Ведь тебя родила не собака?»
Это старая русская поговорка хотя, как по мне, если бы некоторых людей рождали собаки, возможно, у них был бы шанс исправить свое моральное уродство.
– Мама? – Эдуард прищурился, словно вспоминая что-то. – Она тихая. Мычит, когда выпьет спиртного. Безобидная! Мне ее бить жалко.
Я решила не разуваться: пол в квартире не мыли много лет.
– Давно трудишься в администрации города?
– Девять лет. У меня хорошая должность. – Эдуард напыжился от гордости.
– Почему нельзя вылечить родных от зависимости к спиртному?
– Их можно сдать в сумасшедший дом. Я это планирую. Мне уже за сорок, а они никак не освободят жилье от своего присутствия. Да что мы все о них да о них? Они забились, как тараканы – под печку, знают, что им будет, если сунутся в мою резиденцию. А тебя как гостью милости прошу!
Эдуард показал на дверь. Помимо кухни, где паутина свисала с потолка, словно тончайший тюль, в квартире было еще две комнаты. Одна комната – двадцати метров – называлась «палата». В ней проживали мать, отец и бабушка Эдуарда. Вторая, восьмиметровая, носила название «резиденция», потолок в которой оказался побеленным.
– Здесь я сделал ремонт, – похвастался Эдуард. – Но на общую площадь тратиться не хочу, жду, когда они помрут. Я гуманист. Другой перебил бы родичей как мышей, а я терпеливо жду их естественной смерти.