– Никакие уговоры на хозяина не действуют. Паспорта он не отдает. Запросил выкуп. Мы подумали, что ты нам поможешь как журналист, – объяснил свою позицию Захар.
– Я?!
– Да! Только ты веришь, что безвыходных ситуаций не бывает.
Война не проходит для человека бесследно, у него развиваются определенные навыки. Поэтому я и выбрала профессию психолога. Мне было важно понять, как работают механизмы психики. В детстве я читала книгу о солдатах специального назначения. Их забрасывали в джунгли без еды, воды и лекарств. Чтобы выбраться оттуда, с абсолютно безлюдной территории, полной опасностей, нужно было преодолеть сотни километров.
Из оружия участникам эксперимента выдавали только нож.
Выживало не более десяти процентов от заявленных участников. Те, кто спасся, считались особенными. Они предугадывали события задолго до их появления.
Что стало с нами, пережившими две войны и умеющими слышать, как летит пуля?
– Каково твое слово? – спросил Николя.
– Есть кинжал.
– Что?!
– Это мысли вслух. – Мой мозг за пару секунд пролистал тайники памяти и показал мне несколько десятков вариантов возможного исхода событий.
– Ты отказываешься? – нетерпеливо спросил Захар, вытирая кухонным полотенцем тарелки.
– У меня есть идея.
– Уф! – облегченно выдохнул Николя. – Что за идея?
– Где твой костюм для восточных танцев?
Казино было невзрачное с виду, чтобы те, кто не при делах, никогда не узнали о месте его расположения.
Я спустилась по лестнице на четыре ступени и постучала в бронированные двери около шести вечера, когда крупье, девушки для развлечений и работники ресторана уже вошли внутрь.
Николя сообщил, что директор в это время в своем кабинете, а их с Захаром паспорта заперты в сейфе на втором этаже.
Слушая, как стучат по двери костяшки пальцев, я почувствовала себя Буддой, преодолевшим ловушки сна.
Людской быт пропитан сиропом повседневности, в нем легко увязнуть до самой смерти, а я люблю пробуждения. В левом кармане куртки я сжимала просроченные и давно утратившие всякую ценность удостоверения журналистки чеченских газет. Их красные корочки давали утешение подобно огонькам святого Эльма.
Остаточные нити разговоров вибрировали в пространстве.
– Имей в виду, – пробормотал Николя, – это плохая затея! Лучшеоткажись от нее и попробуй помочь нам через газеты. Прозвище директора – Ермак. Он был наемником на чеченской войне.
– Не выйду через полчаса – поднимайте шум.
– Ты веришь, что поможет милиция?!
– Разумеется, нет. Просто звоните всем.
– Хорошо.
– Где будете ждать?
– Мы спрячемся за деревьями, за три транспортные остановки отсюда. – Захар и Николя остались вдалеке маленькими пунктирными фигурками…
– Тебе чего? – спросил громила в черной форме, похожий на клыкастого вепря в военной фуражке. Он открыл дверь и глянул в сиреневое закатное небо.
Я распахнула куртку и, явив миру юбку, расшитую медными монетками, заявила:
– Танцевать пришла!
– Кто позвал? – нахмурился громила.
– Ермак.
От неожиданности охранник снял кепку и протер рукой лысину.
– Борис Прохорович?!
Наверное, так звали директора. Я кивнула.
– Пропускай давай, некогда мне с тобой лясы точить!
Громила посторонился, и, войдя в узкий коридор, я заметила еще троих охранников с лицами зэков, у каждого за плечом был автомат Калашникова.
– Вы как на войне, – вырвалось у меня.
Стражи подпольного казино посмотрели хмуро и недобро, но ничего не ответили. Тот, кто открыл мне дверь, дал указания пропитым голосом:
– Ты, барышня, не теряйся. На второй этаж и налево.
Охранник сделал двусмысленные движения бедрами.
Зачем я согласилась помочь Захару и Николя? Сейчас такого насмотрюсь и наслушаюсь… Стук моих каблуков на лестнице позволил смоделировать несколько вариантов начала беседы, но они не понадобились.
– Иди сюда! – поймал меня за руку какой-то тип, охранявший второй этаж. – Кто будешь?
– К Борису Прохоровичу…
– Он никого не ждет, – ответил мне долговязый мужик в спортивном костюме.
– Еще как ждет. – Мне удалось его слегка отодвинуть.
– Тогда заходи, – отрывисто бросил он и втолкнул меня за серую дверь. Сам остался около лестницы.
Я очутилась в просторном кабинете, оформленном в стиле классицизма: потолок украшала искусственная лепнина, переливались люстры из черного хрусталя, а все видимое пространство заполняла ампирная мебель, украшенная латунными деталями. Под ногами лежали роскошные ковры. Портьеры золотисто-изумрудного цвета у балкона оказались распахнуты и подвязаны.
На столе стоял высокий медный подсвечник с сюжетом из Библии: коварный змей обвивал древо познания. Робко жалась к древесному стволу Ева, протягивая руки к манящему фрукту, и недоверчиво взирал на это Адам. Настенные тканые филенки переливались золотом в тон райской яблоньке.
– Раз пришла – пляши.
Импозантный мужчина в черном фраке появился с балкона. У него были развитые выступающие скулы, выдающие дух воина, и пронзительно-синие глаза. Шрам на лице был глубоким и почти белым, под цвет светло-пепельных волос, тянулся от виска до верхней губы, но не портил лица, а, наоборот, придавал ему вид храбреца.
– Вы здесь главный? – спросила я.
– Ну я, – ответил он, присаживаясь на диван с резными подлокотниками, и игриво предложил:– Удиви меня!
– Вы меня неправильно поняли. Про танцовщицу забудьте. Это выдумка. Нужно же было как-то войти. Я журналист и пришла за украденными паспортами.
– Удивила.
– Могу удостоверение показать.
– Как твое имя? – по-военному четко спросил он.
– Полина, – ответила я. – Полина из Чечни.
– Бывал в ваших краях.
– Почему нет таких людей, которые умели бы договариваться, чтобы остановить кровопролитие?
– Будь там такие переговорщики, как Джеймс Донован, все можно было бы решить миром.
– А кто это?
– Американец, адвокат. Он во время холодной войны, рискуя собой, вел сложные переговоры между СССР и США. Почитай о нем.
– Почитаю, – пообещала я.
– У тебя есть любимые герои?
– Януш Корчак. Он был писателем. Во время Второй мировой он заведовал детским домом. Фашистами было принято решение отправить детей в газовую камеру. Признав в директоре детского дома знаменитого писателя, фашисты даровали ему свободу. Януш Корчак мог спокойно уйти и сохранить свою жизнь. Но он остался с детьми, чтобы утешать их и рассказывать им сказки.
– Ты торопишься?
– Тороплюсь.
– Зачем тебе чьи-то паспорта? Иди ко мне работать, мы тебя подучим. Внешность у тебя что надо! Нам нужны крупье.
– Нет, спасибо. Казино и я – две разные галактики.
– Галактики иногда сталкиваются. – И, словно читая мои мысли, Ермак продолжил: – Шрам я получил в горах. Осколок нельзя вынимать. Живу с ним, как киборг.
– Я знаю, что вы были в Чечне. Воевали как русский наемник Ермак. Мне сказали Захар и Николя, работавшие на вас. Вы у них отобрали паспорта.
– Не помню таких.
– Чужие паспорта лежат у вас в сейфе.
– Хм.
В воздухе пахло прохладой.
– Отдайте документы – и я уйду с миром, – предложила я.
Ермак захлопал в ладоши.
– То есть ты в своем безвыходном положении еще и угрожаешь?
– Знаете, как говорили чеченские воины в прошлые века? «Если мы окружены, значит, врагам от нас не уйти».
– Знаю, деточка. – Ермак захохотал. – Меня за последние десять лет так никто не смешил. Ни в Ханкале, ни в Алхан-Юрте.
– Отдадите паспорта?!
– Какой напор, какое упрямство! Платье-то, наверное, взяла напрокат и танцевать совсем не умеешь.
– Умею!
– Станцуешь – отдам тебе паспорта гомиков. Они мне, правда, должны остались, ну хрен с ними. Пусть живут! За храбрость твою их прощу.
Речь Ермака никак не вязалась с его благородным образом, и можно было подумать, что Бог размотал в пространстве киноленту и оживил ее, но картинку снимал один режиссер, а звук поверх видео добавили из пошлого попурри.
– Музыку поставлю веселую, – сообщил мне глава казино, перебравшись в красное кожаное кресло и склонившись к ноутбуку.
– Естественно. После того как осколки ракеты попали мне в ноги, я только радостно пляшу, – усмехнулась я.
Зазвучала музыка, растворяя в себе бубен и зурну, поникшие в ритме барабанов. Для этой музыки был неуместен турецкий или арабский стиль, не подходил и египетский, в котором сплелись мистика и соблазн, да и персидский, близкий к чудесам природы, показался мне слишком хрупким для подобного выступления. На секунду я замешкалась, но затем руки взмыли вверх, и ожил веселый нубийский танец.
Нубийский танец – очень красочный, жизнерадостный и озорной. Пружинистые движения, хлопки, тряска плечами, улыбка – все это похоже на баловство ребенка. Закружившись, я очнулась от аплодисментов.
– Ты можешь забрать документы. Будь у меня такая подруга, я бы отправился на край света, – сказал Ермак.
Он открыл сейф, врезанный в стену и скрытый от любопытных глаз репродукцией картины Айвазовского «Лунная ночь на Босфоре».
– Я сложный человек.
– Оставайся у меня работать.
– В криминальном бизнесе? – воскликнула я. И добавила: – Моя репутация безупречна!
– Очень жаль, – хмыкнул Ермак.
Я взяла со стола два российских паспорта и спрятала в карман черной кожаной куртки, опасаясь, что директор может внезапно передумать.
– Послушай, – остановил он меня у самой двери, – что бы там ни было на этой проклятой чеченской войне, пообещай мне одну вещь.
– Какую?!
– Что ты покрестишься в церкви.
Надо сказать, при этих словах меня пробрала дрожь, потому что я вспомнила, как учитель в школе выбросил при одноклассниках мой нательный крестик в мусорное ведро. Потом, утешая себя, я читала Коран, спасаясь от пронырливых джиннов…
– Нет, не могу, – ответила я.
– Это важно, – настаивал Ермак. – Я сам вернулся из логова сатаны. Креститься надо.