Дойдя до сквера, я присела на кованую скамью в ретростиле. Зажженные фонари создали чарующую атмосферу, и, закрыв глаза, я думала о человеке, отношения с которым являются табу в нашей стране.
На мой двадцать первый день рождения мы шли по проспекту Карла Маркса, мимо фонтана «Чаша», городской администрации и домиков, где жители до сих пор бегали в туалет на улицу. Многие люди в этом районе ютились в крошечных комнатушках с решетками на окнах.
Я замешкалась на пороге парикмахерской, а Николя распахнул стеклянные двери и, забежав внутрь, перецеловал всех парикмахеров. Это оказались его давние знакомые.
– Все темы, – сообщил Захар.
На сленге так обозначались представители ЛГБТ.
– Здравствуйте! Чего желаете? – спросила меня улыбчивая женщина лет сорока и представилась: – Алевтина. Позвольте вашу куртку.
Меня усадили в мягкое кресло и повторили вопрос. Я взглянула на Николя.
– Сначала снимите с нее косынку, – посоветовал Захар, расположившись на диване. – Поскольку она ничего не знает о прическах, командовать будем мы.
– Вот и славно. – Алевтина с удовольствием стащила с меня головной убор.
Я вздрогнула и зажмурилась. Николя подошел и, погладив меня по волосам, сказал:
– Нужно придать форму, а вот здесь сделать вкрапление блонда…
– Это обязательно? – заволновалась я.
– Еще сделайте короче к щекам, а сзади оставьте удлиненные пряди… – Николя отдавал распоряжения со всей серьезностью.
Я сидела как кролик перед удавом и боялась пошевелиться. Это заметили и дали мне чай с булочкой. От такого радушия я начала согреваться. Николя листал журналы и периодически подбегал с советами:
– Наискось стригите, сейчас это модно!
Парикмахер Алевтина работала под его чутким руководством, а мастер маникюра взялась за мои ногти. Поначалу я отказывалась, подумав, что соверши маникюрша одно неосторожное движение – и прощай палец!
Пока мне сушили волосы феном, маникюрша протирала ногти, готовила их к обработке, а у меня от страха зуб на зуб не попадал.
– Не бойся, – сказал Захар. – Мы рядом и не дадим тебя в обиду.
Он пил кофе, аромат которого распространился на весь зал.
Маникюрша подпилила мои ноготки пилочкой, согрела в специальном растворе, пахнувшем болотными травами, а затем вытащила щипчики. Я отвернулась, потому что не могла смотреть, как убирают кутикулу. Но ничего страшного не произошло. Ногти покрыли нежнейшим розовым лаком.
Где-то играло невидимое радио, и Милен Фармер пела о жизни, в которой всегда есть место страданию.
Меня повернули к зеркалу, и я увидела там девушку, мало напоминавшую мою прошлую реинкарнацию. Отражение показало женский образ с короткой, изящной стрижкой, отчего вид у меня сделался чувственный и романтичный.
Захар и Николя любовались, стоя позади кресла.
– Я желаю тебе выбраться на такие частоты, где источник радости бесконечен. С днем рождения! – прошептал мне на ухо Николя.
– Аминь, – сказала я.
– Аминь, – повторили друзья.
Мы поблагодарили парикмахера Алевтину и маникюршу.
На улице было слякотно. В мартовских лужах отражались лица неулыбающихся людей, а нам было хорошо вместе. Это было счастливое время.
Утром в фотостудию забежал Геннадий и невозмутимо обронил:
– Вычту пятьсот рублей из зарплаты.
– За что?!
– Я главный! Делаю что хочу.
Пока я подбирала приличные слова, чтобы выразить недовольство, раздался телефонный звонок.
– Слушаю, – крикнул Геннадий в трубку.
Через минуту начальник побледнел и обратился ко мне:
– Ты будешь здесь?
– Мне работать надо, – на всякий случай сказала я.
– Да, да. – Он повесил трубку стационарного телефона на рычажок. – В аварию попали…
– Кто?
– Друзья…
– Когда придут остальные? – спросила я, не обнаружив ни фотографа, ни хозяйки, ни кого-либо еще.
– Часа через три. Я отпустил их до обеда.
Геннадий сел и закачался на стуле.
– Вы закроете фотостудию?
– Нет! – Он вскочил и подбежал ко мне. – Я в больницу. Ты остаешься за всех. Вот ключи от сейфа. Там лежит полтора миллиона рублей, должен приехать человек и забрать.
– Что-о-о?!
Но начальник как сумасшедший, натыкаясь на стены, побрел прочь.
Я осталась в фотостудии одна. С ключами от сейфа.
Вероятно, наученный горьким опытом Геннадий решил испытать нового сотрудника и дал мне ключи от совершенно пустого сейфа, подумала я.
По утрам клиентов мало. Это время я посвящала уборке.
Чувство справедливости мучило меня. Почему я должна выполнять работу за пятерых? Мою зарплату отнимают, презрительно смеются в глаза, утверждая, что нет закона, защищающего работника.
Как мне и матери выжить без дома, лекарств и еды? Болезни после войны давали о себе знать.
Кто посмел так издеваться над нами?
Протирая пыль под фотоаппаратами и рамками на стеклянных стеллажах, я заплакала. В офисе по-прежнему не было ни души. И я вошла в комнату, где стоял сейф. Ключи сразу подошли к дверце, и, открыв ее, я увидела пачки денег.
Это были чужие деньги.
Сейф я закрыла и начала подсчитывать фотографии, но голоса Николя и Захара шептали: «Возьми хотя бы рамки для фотографий! Из твоей зарплаты все равно украдут пятьсот рублей!»
Не устояв, я взяла две рамки и положила их в свою сумку.
Первые клиенты появились около десяти утра и забрали пакеты с фотографиями утренника.
Еще два часа прошли в тяжелых раздумьях о сейфе и двух рамках. Межгалактический демон Капитан как-то сказал, что из грешных душ плетут паруса, оттого души не принадлежат себе, пока не искупят вину. В итоге я вытащила из сумки ворованное и громко сказала сама себе:
– Пусть все поступают так, а я не буду. Никогда не возьму чужое!
И вернула рамки для фотографий на место.
Через полчаса прибежал Геннадий, а за ним подтянулись остальные. Пришедшим за деньгами директор фотостудии отдал полтора миллиона рублей. Все было в порядке.
Те, кто чувствует себя бедным, потому что не во что одеться или нечего есть, и, оправдывая себя этим, крадет, заслуживают сожаления.
Я гадала, какую мне начислят зарплату. У Николя украли часть зарплаты и выгнали, заявив, что он опаздывал. Решив отомстить, он успешно очистил кассу и прихватил несколько рамок для фотографий.
Днем в фотостудии появилась габаритная женщина в деловом костюме – агент по рекламе Агата Васильевна. Она вручила мне пачку исписанных листов и велела набрать их в программе Word.
Не выходя в уборную и не отбегая попить воды, хотя очень хотелось, я работала.
– Ты тупая курица, – закричала она, когда я набирала десятый лист. – У тебя вот тут абзац не поместился.
– Поместился! – возразила я и объяснила: – Эта программа позволяет задавать определенные параметры.
– Сука! Иди на хрен! – услышала я в ответ.
Здесь моя буддийская практика дала сбой. Наверное, не хватило заряда утренней медитации.
– Сама топай по этому адресу! Я продавец и не обязана выполнять дополнительную работу. Благодари и кланяйся, что я сидела с твоими текстами. Ты не купила меня у работорговца, чтобы измываться, подлая тварь! Я сейчас выцарапаю тебе глаза!
Агата Васильевна моментально спряталась за жену Геннадия.
Один из коллег схватил меня за плечо.
– Тихо ты, успокойся, – сказал он. – Мы должны молчать! Хозяин всегда прав!
– Вы привыкли унижаться с самого детства, когда вас бьют по лицу! Трясетесь в школе, вызванные к доске. Жуете грязные носки старшины в армии, а затем унижаете тех, кто слабей. Фашизм победил! – не унималась я.
В фотостудии воцарилась тишина, а я запела песню из книги «Хижина дяди Тома»:
Енота поймать нелегко, нелегко!
Хай-хай-эй-хо!
Хозяин смеется, а луна высоко.
Хай-хай-эй-хо!
Хай-эй-хай-хо!
Геннадий уставился в пол. Его жена, выполнявшая в фотоателье роль надсмотрщицы, покраснела и расплакалась. Работники закивали: да-да, фашизм победил.
Агент по рекламе елейным голоском пропела:
– Я к тебе как к доченьке обратилась…
– Вы, женщина, не забывайтесь. Своих детей, если они вам позволят, называйте суками, – ответила я и выскочила на улицу под ливень. Никто не вышел за мной. Меня трясло будто в лихорадке. Потом я успокоилась, вернулась и занялась делами.
Все продолжали молчать.
На следующий день хозяин отдал мне три тысячи рублей без всяких вычетов и сказал, что хочет продолжить сотрудничество, но я ушла.
Стук в дверь прервал мои мысли о том, как жить дальше. Сердце тревожно вздрогнуло. Я сидела на коврике для молитвы и просила у Бога сострадания для нас и здоровья для Фроси, которой сделали операцию.
Стук настойчиво повторился. За дверью стоял Захар. Мартовский ливень намочил его куртку. Он ничего не говорил, будто я сама должна была догадаться, что произошло.
– Привет! Что случилось?
Мы смотрели друг на друга, с его одежды стекала вода и образовывала на полу лужицы. Захар находился словно во сне, и мне стало страшно. Это только наивным провидцам думается, что, если человек побывал на войне да еще там выжил, его теперь трудно удивить.
– Где Николя? Что с ним? Не молчи!
Взгляд Захара изменился, стал шутливым и добродушным.
– Я решился… – сказал Захар. – Я пришел к тебе.
– Пришел, так садись. – Я пододвинула к нему табурет.
– Не понимаешь, о чем я говорю? – спросил Захар.
Я почувствовала себя неловко.
– Если Николя нужны лекарства, извини, не могу помочь…
– При чем здесь это? – Захар начал ходить по коридору, не разуваясь, отчего грязи на полу становилось все больше, а понимания происходящего – все меньше.
В какой-то момент он остановился и заявил:
– Ты мне нравишься.
– Что?! Опять?
– Я не могу потерять тебя. Мы с Николя давно вместе… Между нами была любовь. Не просто встречи, а божественная любовь. Но все проходит. Все меняется… У меня до него были мужчины и женщины…