и торопится в магазин.
Никому не откажет в помощи,
постарается угодить.
Ева режет на кухне овощи.
Ева скоро должна родить.
Ночью в войлочных тапках стоптанных,
чтобы не разбудить жену,
Вацлав выйдет тайком из комнаты,
сядет письма писать к окну.
Над почтамтом, за старым двориком,
тусклой аурой синий свет.
Вацлав носит сюда по вторникам
невесомый почти конверт.
Смерть ликует: ей обеспечена
перспективная жатва душ.
Вацлав молит, чтоб незамеченным
его шифр попал в Москву.
Вацлав пишет о бреши в панцире,
что войны неизбежен старт,
что страна поклонилась канцлеру
и стирает Россию с карт.
Хрупкий мир начинает рушиться,
ему хватит и пары пуль.
Вацлав смотрит, как небо кружится,
у дверей его ждет патруль.
Черно-красным, не по сценарию,
из груди вырывался дым;
и вскипало на небе зарево
надвигающейся беды…
В нашей жизни часто бывает кризис,
что её разделяет на «до» и «после».
Масштабируясь сверху, ударит снизу,
незаметно ребенка сделает взрослым.
Тебя встретят по шляпе, аксессуарам,
в деревянных оценят или в зеленых.
В детстве больше встречались: «поделим» и «даром»,
а у взрослых: «проценты», «куплю», «паленый»…
Кризис может заставить вспотеть затылки,
говорит, что впредь будем жить иначе,
не летать на Мальдивы, сдавать бутылки,
пересчитывать зубы, нервы и сдачу.
Кризис в разум внедряется незаметно,
накрывает телик узорной салфеткой,
дотемна не включит в квартире свет и
экономит спички, бумагу, конфеты.
Кризис может заставить слететь с катушек,
каждый день недели считать фатальным,
делать татуировки, тоннели в уши,
строить дом и детей рожать виртуально.
Мне твердят про кризис четыре года:
«Денег нет, но вы там еще держитесь!»
Смех гремит – не отнять его у народа!
Осторожнее! Родину не разозлите!
Мне твердят: «Спасайся! Враги повсюду!
Кризис не одолеть!» Берегите силы.
В три десятка Христа оценил Иуда,
сколько стоит сегодня продать Россию?
Там, где ветер в поле и мать у Кузьки,
кризис послан по адресу, только дальше.
Говорят, коль в мире родился русским,
то тебе никакой больше черт не страшен!
Мария Петровна не носит платки и галстуки,
с недалеких времен опасается цвета красного.
Носит нарукавники «по-бухгалтерски»,
на собраниях держится мнения единогласного.
Мария Петровна ходит в столовую с сумочкой
и ватрушки кладёт в пакет полиэтиленовый.
Но звонок на урок вызывает ее из сумрака,
оторвет от стакана белого, однопроцентного.
Каждую третью пятницу каждого месяца
идет к автомату с зеленым прямоугольником,
и ей хочется закричать, зареветь, повеситься,
но дочь по-прежнему замужем за алкоголиком,
и внуки растут… и растут быстрее, чем кажется,
словно долги на розовом крупными буквами.
А по весне на окне зеленеют саженцы,
чтобы стать «своими ягодами да фруктами».
Время горькое, тягучее, как суспензия,
потому что ни на секунду нельзя проштрафиться!
Ей лет восемь назад бы уйти. Но – никак на пенсию…
И Мария Петровна рисует и чертит графики,
пишет планы, отчеты, проекты для эффективности,
платья шьет, вырезает ночами звёздочки.
Ей в своём районе нет равных в результативности:
двенадцать грамот почета лежат на полочке.
С неба падают тайные слоганы от инквизиции:
в крестный ход как можно настойчивей звать родителей…
У Марии Петровны к небу своя петиция,
но закон ею соблюдается неукоснительно:
обеспечить явки! И мнения! И собрания!
Овладеть за две ночи методикой презентации.
У Марии Петровны духовное перегорание,
замещение, продленка, диспансеризация…
Мария Петровна от школы и до магазина
крестный ход завершает, стараясь держаться прямо.
Смотрит в небо и, голову запрокинув, наизусть,
нараспев
читает ему Хайяма.
Наталия Шадурко
Наталия Шадурко родилась в 1982 году в Мариуполе. Автор статей и рассказов, публиковавшихся в том числе в журнале «Детство», газете «Добрая Дорога Детства». В 2019 году вышла книга «#счастьекакдиагноз. Stories». Живёт в Москве.
Два рассказа
Моё детство прошло в тихой красивой деревеньке на берегу моря. Деревня – это чересчур, а вот деревенька – самое оно. Высоких домов не было. Все крохотные, какие-то сказочные. Местность удивительная! Вокруг зелено, дворы утопают в цветах! И тут же море плещется. Одним словом, рай на земле.
Был у нас и рынок. Каждую субботу там собирались все жители. Кто-то покупал, а кто-то продавал. Продавали всё: от гвоздей и калош до поросят и коров. Моё же место было там, где рыбой торговали. Мы с отцом ловили тараньку, бычков, и потом я гордо стоял и нахваливал свой улов, обещая, что такой рыбы больше нигде не найти. Да что уж там! В полуметре от меня другой пацан гордо, слово в слово выкрикивал то же самое. И таких нас было человек десять.
Мы смотрели друг на друга с прищуром, исподлобья: мол, говори, говори, да не заговаривайся. И пока мы, юные предприниматели, надрывали глотки, пытаясь продать свой ценный товар, наши отцы стояли возле бочки с пивом, травили анекдоты, посматривали на нас и по-отцовски, по-доброму ухмылялись. Золотые были времена!
В нашей деревеньке жили три брата. Без отца и без матери. Старшему было восемнадцать лет. Артемием звали. Среднему, Мишке, – четырнадцать, а младшему, Саньке, – одиннадцать. Жили они на отшибе, у самого моря. Рыбачили, торговали. Люди помогали как могли. Но этого им едва хватало. Времена были тогда суровые. Вот и промышляли ребята чем могли. И даже вели своё маленькое хозяйство.
Как-то мать послала меня к ним – отнести молоко и хлеб. Пришёл я. Стою.
– Дома кто есть?! – ору.
Тишина. Я вошёл в избёнку и поразился. Вроде пацаны одни живут, такие же, как и я, а в избе чисто, светло, прямо как у нас. Только у нас мамка с утра до вечера готовит, стирает, убирает, а у них нет родителей. И не ходит к ним никто.
Я поставил хлеб, молоко и хотел было уходить, как в дверях меня встретили братья.
– Тебе чего, паря? – спросил Артемий.
– Да так, ничего. Вот, мать передала, – и показываю на стол.
– Так чего уходишь? Садись с нами. Мы картошки напекли, сейчас обедать будем. Кровянка есть.
– Да как-то неудобно мне, – начал было я бормотать.
– Заходи, заходи. Там, где трое, там и четверо, – сказал Артемий и подтолкнул меня к столу.
Братья быстро накрыли стол, мы уселись и начали есть. О чём говорили, забыл. Помню, смеялись. Вкусно было. И Артемий всё ухаживал за Мишкой и Санькой, а они ему помогали потом со стола убирать и посуду мыть. Так слаженно у них это всё получалось. В доме царила любовь. Настоящая, братская. Когда каждый за брата. Когда одна семья.
Я побыл ещё немного и ушёл. А ночью прибежал к нам Мишка, средний, и говорит, что Саньке совсем плохо и Артемий его на руках в районную больницу несёт.
Мы с отцом сели в его рабочий грузовик и выехали на дорогу. Смотрим: Артемий несёт Саньку, согнулся в три погибели. Много ведь уже пронёс, а даже виду не подаёт, что устал. Усадили всех в грузовик, повезли в больницу.
Стёрлось в памяти, что да как, только помню: довезли мы братьев. Саньку доктор забрал, а через некоторое время вышел и сказал, что кровь ему нужна для переливания. Я тогда вздохнул – братья ж здесь.
Только кровь их не подошла. Люди помогли – сдали. Санька выжил.
Той ночью я узнал, что и не братья они вовсе, а абсолютно чужие люди. Сироты. Прибились как-то друг к другу и с малых лет живут вместе.
В сердце моём что-то сжалось тогда. Всё в голове перемешалось: братья, сироты, чужие, кровь людей. И Артемий на руках с Санькой перед глазами стоял.
Вернувшись той ночью из больницы домой, я подошёл к сестре Лизке (ей тогда года три было), обнял её, сонную, крепко-крепко. И по сей день уже тридцать лет не отпускаю.
– Ангел мой, ты проснулась?
– Нет.
– А когда проснёшься?
– Не знаю.
– А кто знает?
– Не знаю.
– Я уехал.
– Угу.
Утро Анжелики начиналось не раньше двенадцати. Белые шёлковые простыни, белая спальня, белый особняк. Вся её жизнь была белой. И сама она была блондинкой. Ангел жила тихой, обеспеченной (даже очень обеспеченной) жизнью. У неё были обычные (даже очень обычные) запросы невесты самого обычного олигарха Ромы. Этот стиль жизни определился уже давно, и другого она не знала.
Они познакомились три года назад. В самолёте. Он летел первым классом в Эмираты на переговоры с шейхом. Анжелика летела первым классом в Эмираты на девичник по случаю свадьбы её подруги с тем самым шейхом. И двух случайных встреч: в самолёте и на свадьбе у шейха – им хватило, чтобы назвать своё знакомство судьбой.
Как любит говорить Анжелика, «luxury-знакомство – luxury-судьба» (или «сладенькое для сладеньких», «всё так идеальненько, что хочется ещё»). У умницы и красавицы в арсенале было много перлов собственного сочинения. Гуманитарное образование плюс творческая душа постоянно её вдохновляли то на написание книг, то на создание картин, которые потом она дарила друзьям на свадьбы, дни рождения, крестины, именины и просто так.