Илья, иль они.
Сейчас пригоню,
Но пасти уж не буду.
Не хочет слушать,
Мат перемат.
Поехал. Лежат.
У самой дороги.
Как мы их гнали,
Там и лежат.
Пошли, грю, девки,
Домой-от надо.
И повернулся,
Знаю – пойдут.
Они поднялись,
Хвостами махают.
Так за кобылой
Следом бредут.
Ну, пригонил.
Грю ему: на те.
Нужны очень были,
Так получи.
Кобылу с седлом
В горожонке оставил
Ты председатель,
Сам и паси.
Цас завтра роспустишь
Всех по угорам.
Бушь ездить один
Их собирать.
Он: ну, цего! —
Таким разговором.
А я: вот увидишь.
Да не стал орать.
Неделя прошла,
Он ко мне: Боря!
Пасти-де надо
Твоих нетелей.
А в стаде уже
Голов нету сорок!
Дак роспустил,
Собирай-ко теперь.
Ну, даром [смеётся]
Оно мне не надо.
Вот с той поры больше
Уже и не пас.
Обход-от остался.
Хотите – берите.
Скотину не держим.
Кому и цитать?
Будьте сии слова столь крепки,
сколь крепко основана земля
никто её не может сдвинуть сместа,
сколь крепко господний гроб
содержится святым духом
во святом городе Иерусалиме,
сколь крепко камень в синем море,
океане
неколется,
некрошется,
и вокруг нашего стада коровьего,
овчажьего,
коньего
около каждого животного
от сегодня и во всё
тёплое время лета
до белого снега
ныне и присна
и вовеки веков аминь
полное хранительство
истинный христос.
Ко двору прихождения
иначе шли сами
и слушались нашего голоса
и друг от друга не отставали
как муравей от муравья.
Солнце закатилось
стадо ко двору приходило
от сего дня
и во всё теплое лето
до белого снегу.
Поставь господи
стену Астасову
и сарданинову
нашего всего стада
двери и ворота
<нрзб>
от земли до небес
и в землю глубину
как небесная высота
с востока до запада
с севера до юга
как кольцо вокруг.
Проведи Господи
и реку огненную
чтобы зверю не перейти
непереплыть
никому
человеку не сторожить
ограды господа нашего
скота
огнём калёным быть зверям
медведям, медведицам, волкам,
волчицам, росомахам, змеям,
всяким гадам
ползающим по земле
быть при нашем стаде бессильным
как младенцы новорожденные
всегда и вовеки веков аминь.
и запирают ворота и двери
святые апостолы Пётр и Павел
своими благословенными ключами
золотые замки
со всех четырёх сторон
огнём калёным
искрами и дымом
и отдают ключи
пресвятой богородице
царице небесной
и положила ключи
под святой ризой
нетленной
которой никто
неможет видеть
живущие
на земле.
Тишина по деревне. Жара. Во дворах ни души.
Внуки идут купаться на Бону, где суше и мельче.
Чё, садись на дровах, включай, того, да пиши:
Был такой дед Кузьма, у него – барабанчик из жести.
Из обычной-от банки консервной висел барабан.
Видно, дан был обход, и коровы ходили за им, дак.
Где он там покурить или чё, разойдутся уже, все дела,
Но бегут, как забьёт. Жестянка, дак, слышно далече.
Говорила мне мать, то при матери было ошшо:
Был тут парень один, тожо-т пас у нас по деревне.
Раз отправили-от за обходом его далеко.
Ну, отсюда есть Синега, и то уж будет за речкой.
Ак рассказывал: вот, пришёл, говорит он, к дедку.
«Ну, что, к ночи пришёл, дак ложись», постелили на лавке.
«Ты-ко спи; а уж если тут будет чего,
Не гляди, говорит, и не слушай, того, постарайся».
Ну, грит парень, средь ночи уж слышит: вокруг-от гудит.
Шум и свист – ого-го! Ставни хлопают, ветер гуляет.
Я лежу, грит, глазами смотрю в темноту и того,
Шевелиться боюсь. Будто сплю. А в печи завывает.
Утром стихло. Дед чаем ошшо его напоил.
«Ну, иди, – грит, – с богом, паси». Так, блин, бывает.
Все то заговоры, ведуны, колдуны, пердуны…
[А откуда был ветер?] Да хер его, этого, знает!
Если мать ошшо это, а нынче покоенка дак.
[Может, он обращался к кому?] То ихнее тёмное дело.
У нас тожо-от было. Колхозная раз не пришла.
А пас я. И куда? Есть одна, она вроде умела.
Ну, я к ей. А она: «Как пригонишь, с коня не слезай.
Пусть идёт, куда знает. А ты отпусти, ышь, поводья.
Привезёт тебя сам». Так я, нахуй, целых два дня
Себе жопу мозолил. А всё не наездил ни чёрта.
[И пропала корова?] Ну, дак, она не цела.
Раз больная была, ну и в ров, рядом там, да и чей-то…
Нашли осенью кости. А я, слышь, целых два дня!
«Поезжай, да не трогай. Найдёшь». Конечно, найдётся…
[Так и что барабан?] А какой барабан? [Дед Кузьма…]
А, то было. Он сядет, скотинки пасутся.
Только раз-от ушли на Куваш. Там наёмны, беда.
Ну, вербованы, так у нас говорят, с лесопункта.
Вот пришли, дак они – кто доить, кто чего. А Кузьма
Делать нечего, хромый, а всё рано – идет за ими.
«Дед, не суйся, тебя ж застегнём, – ему говорят. —
Не отпустим, пока не подоим». Манером таким вот.
«Ну, чего, мужики, что хотите, творите». Пошёл.
А на выходе с Куваша в барабан и застукал!
Огороды все полегли у тех кувашат,
Как за им ломанулись! [Смеётся.] Ушли дак! [Смеётся.]
Тишина по дерене. Жара. Воздух так и звенит.
В диктофон лезет лето и все посторонние звуки.
Птицы, мухи, берёза. С холма оглушающий вид.
Чиркнул спичкой. Молчит. Вспоминает. Смеётся. И курит.
[Соб.:] А как о скотине говорят, когда она умерла?
[В. В. Д.:] Как это – как говорят? Ну, умерла дак умерла.
[Соб.:] Ну, сдохла, околела…
[В. В. Д.:] Ну, по… помелче какая скотинка – та сдохла, а та [усмехается], а та дак умерла.
[Соб.:] То есть корова – она умерла?
[В.В.Л.:]Да.
[Соб.:] А о птицах как говорят?
[Пауза. Крик вороны на берёзе. Чириканье воробьев. Порхают рядом, полощутся в пыли.]
[В. В. Д.:] О каких птицах-та? Об этих, которые лятают?
[Пауза.] Ну дак, те… Те дохнут. [Тишина.]
[Соб.:] А если потерялась корова, что делали?
[Д. Е. А.:] Искали.
[Соб.:] Как?
[Д. Е. А.:] Как? Ой, тут… вот… Была такая у нас женшина, что… Подсказывала. Были такие люди, знаюшие. Как же, как же это?… Ой, забыла. Придёт корова – бывает так, что и сама придёт. Вот. А цего уж делали – не знаю.
[Соб.:] Ходили к этой женщине?
[Д. Е. А.:] Ходили, обращались.
[Соб.:] А что она делала?
[Д. Е. А.:] Вот уж это… [Усмехается.] Секрет, наверно. Был у ие.
[Соб.:] К ней обращались, только чтобы корову найти? А если человек терялся?
[Д. Е. А.:] Ой… Целовек терялся – искали. И обрашались. К той же женшине. Обрашались. Вот.
Что ты всё спрашивать? Разве я цего знаю?
Бабушка наша была, она дак знаткая.
Люди ходили. Она и взглянет, и пошёпцет.
Брызнет водой на порог – и точно уж скажет,
Сколько придёт к ей сей день. Всех принимала.
Но передать ницего не смогла. Доць испугалась.
Как увидала, как та тяжело умирала:
«Не! – говорит. – Пропади оно пропадом, мне уж не надо!»
Бабушка криком крицала, неделю ором орала.
Цёртики муцили. Слово – оно же одно не бывает.
Кто-то же есть, говорят, кто таким помогает.
Муцает, жжёт изнутри – тяжёлое, грузное слово.
Жить не даёт, но и душу-ту не пушшает.
Что же и делать? Пошли к другой, знать, такой же,
Знаюшшей – так у нас говорят. Всплеснула руками:
«Поцто пытаете йе? Долго цать будет!
Надо кому бы отдать». Пожал дед плечами.
Кто и возьмёт? Доць не берёт, а чужим и не надо.
«Ладно. Тады напиши, – говорит, – на скалине
И отпусти». Нечего делать.
Он в лес. Режет берёзу.
Рядом подсел. Бабушка долго диктует.
Всё записал. От угля береста поцернела.
«И отпусти».
Она шоркает рядом ладонью.
Ишшет, не видя. Не подал – руки-ти, в угле.
«Я замораю, – сказал. – Вернусь дак», – и вышел.
Куда идти? Кому эту ношу?
Не раз, не два, не три, не четыре.
Кому захочу – тому и подброшу!
Чёрные буквы ползут по скалине.
Молчит деревня, кругом ни движенья.
С ветром пришло – уходи на ветер.
Как дед для бабы ищет спасенья,
Хозяина ищут чёрные черти.
Идёт не колдун, несёт слово чужое.
Не пять, не шесть, не семь и не десять.
Соседская сучка заходится воем,
Улица вымерла – не воскреснет.
Сжалась деревня, а глаз не сводит.
С водою пришло – уходи на воду.
Вот дом последний. Пошли покосы.
Он – к броду.
Вышел к реке:
Хоть ты прими!
Кинул скалину – волна вскипела.
Хочешь куда – туда и неси,
Но не на берег,
Не на наш берег.
Застыла скалина – ни ветерка.
Птица не крикнет,
Волна не манит.
И развернулась вспять река —
Против теченья скалину тянет.
Выдохнул.
Руку поднял.
Не положил креста.
Тут бы пойти назад.
Да доля не та.
Идёт следом.
Солнце стоит высоко —
Помнишь, ходили в покос.