ип матери, соответствующий типу аскета), и в таком отношении находит высший смысл собственной жизни, свою радость и — в пределе — своё спасение. Как можно решительнее проведенное осуществление этих двух типов, разделённых и несмешиваемых направлений героического с устранением всего того, что есть в мужчине женского, а в женщине мужского, до получения совершенной женщины и совершенного мужчины — таков укоренённый в традиции, нормальный закон жизни обоих полов.
Едва ли нам нужно намекать, насколько отличны такие взгляды от нивелирующих и гуманистических принципов, овладевших в последние времена моралью, правом, общественным устройством и даже идеалом познания и творчества европейцев. На этой основе можно понять также дух и облик современного феминизма.
Фактически было бы немыслимо, если бы мир, «преодолевший» касты и, выражаясь якобинским жаргоном, вернул каждому человеку его «достоинство» и его «право», смог сберечь ощущение традиционных отношений между полами. «Эмансипация» женщины должна была неизбежно последовать за освобождением рабов и прославлением бессословности и бес традиционности, т. е. древнего парии. От завоеваний отреклись.
По прошествии столетий «порабощения» женщина возжелала стать свободной и существовать для себя самой. Феминизм, однако, не смог дать женщине некую иную личность, и она может только лишь подражать мужской. Вследствие этого её притязания являются ничем иным, как прикрытием глубокого недоверия новой женщины к себе самой: т. е. её неспособности быть и относиться к тому, что она есть как женщина, а не как мужчина. В основе феминизма лежит положение, что женщина как таковая не представляет никакой ценности, что она только тогда сможет представлять собой ценность, когда она, насколько это возможно, превратится в мужчину и получит те же самые мужские права. Поэтому феминизм является признаком вырождения в буквальном смысле этого слова. И где укоренённая в традиции этика требовала, чтобы мужчина и женщина всё больше становились самими собою, выражали всё более смелыми формами то, что причисляет одного к мужчине, а другую к женщине — то здесь мы видим, что «современные» движения стремятся к нивелированию, к такому состоянию, которое фактически находится не по ту сторону полового обособления и дифференциации, а по эту.
С другой стороны, тем, что феминизм имел перед глазами в практическом плане, был сотворённый при помощи банков, бирж, рынков и других ярких центров современной жизни гомункулус. Отсюда феминизму было нетрудно доказать, что и женщина тоже имеет в той или иной степени те же самые интеллектуальные и практические способности, которые обосновывают право, самостоятельность и «превосходство» нового мужского типа, ставшего тенью себя самого. Далее, сам мужчина пустил вещи на самотёк и даже содействовал этому, подтолкнув женщину к общественной жизни, к должностям, школе, заводам и прочим пагубным проявлениям современного общества и культуры. Благодаря этому был дан толчок к окончательному нивелированию различий.
И в том мире, где боксёр, ковбой и еврейский банкир заступили на место аскетов и воинов в качестве идеальных мужских типов, духовное оскопление современного материализированного человека зачастую высвечивает старое преимущество пробуждающей половое влечение женщины над падшим до уровня животного из–за чувственности мужчиной, бессмысленно на неё работающим и нужным только для производства новой жизни. С другой стороны, мы видим половое развращение и ожесточение, которому в равной степени сопутствует легкомыслие — или же вырождение женского типа даже в его физических признаках, отмирание природных возможностей женщины, удушение её внутренней сущности. Отсюда мальчишеский вид, мужественная, спортивная девушка; пустая, неспособная на какой–либо порыв за пределами себя самой, даже, в конечном счёте, на собственно сексуальность: у современной женщины возможность не только материнства, а даже и самой любви не пробуждает такого существенного интереса, как стремление ухаживать за собой, украшать себя одеждой (или насколько возможно малым её количеством на себе), заниматься физическими упражнениями, танцами и так далее.
При этом легко предвидеть, во что же с материальной точки зрения должны вылиться отношения между полами на этом основании. В любви, как в области магнетического и электрического, созидательное свойство тем больше и живее, чем решительнее выражена полярность, т. е. разделение полов: чем больше мужчина является настоящим мужчиной, а женщина — настоящей женщиной. В мире «развитой» и «эмансипированной» женщины хорошо может получиться промискуитет двусмысленного товарищества, из смутных «интеллектуальных» симпатий или нового пошлого коммунистического натурализма: но любовь больше не воспринимается в том глубоком изначальном смысле, в котором древние распознавали в ней первобытную космическую силу.
Так же как общественное равенство отменило прежние живые мужские отношения между воином и воином, господином и подданным, так и феминистское равенство будет всё больше вести к некоему безвкусному искажённому миру. Передовой отряд такого мира — Россия и Америка — уже существует и подаёт нам своим примером многозначительные предупреждающие знаки.
Однако всё взаимосвязано — как в упадке, так и в возрождении. Если говорится об упадке современной женщины, тем не менее, не стоит забывать, что, в конечном счёте, за такой упадок в ответе мужчина. Как плебс никогда не смог бы вмешаться во все области общественной и культурной жизни, если бы цари и знать действительно способны были держать в своих руках меч и скипетр, так и женщина в обществе, управляемом настоящими мужчинами, никогда не смогла и не захотела бы пойти по пути сегодняшнего феминистского вырождения. Поэтому истинная реакция должна быть направлена больше на мужчину, чем на женщину. Нельзя требовать, чтобы женщина снова стала верной своей природе, в то время как мужчина знает только карикатуру на себя и прославляет её. Несмотря на весь внешний вид, пол истинен и абсолютен только в духе.
Воссоединение, реинтеграция современных людей в том смысле этого слова, который связан с традицией, т. е. в смысле аристократического превосходства, аскетического и воинского достоинства, дорийско–арийской чистоты тождествен реинтеграции собственно мужского типа и — будь она осуществлена даже только в некой элите — представляет собой необходимую предпосылку не только нашего политической реконструкции, но также и воссоздания правильных отношений между полами, устранения феминистского лжеучения во имя нового «героического» стиля и возврата женщины к её естественным возможностям огня, света и освобождающей готовности отдаться.
Feminismus und heroische Tradition //Der Ring, 6 июня1933 г.
АМЕРИКАНСКАЯ «ЦИВИЛИЗАЦИЯ»
Американская пресса признала недавно скончавшегося Джона Дьюи[80] самой авторитетной фигурой американской цивилизации. Это действительно так. Его теории всецело представляют то видение человека и жизни, которое лежит в основе американизма и свойственной ему «демократии». Сущность таких теорий состоит в следующем: каждый может стать кем угодно в пределах технологических средств, находящихся в его распоряжении. Точно также и личность не определяется своей истинной природой, и реального различия между людьми не существует: есть только различие в их квалификации. Согласно этой теории каждый может стать тем, кем он захочет — для этого достаточно всего лишь знать, как научиться этому. Это, очевидно, случай человека, «сделавшего себя сам» (self–made man); в обществе, потерявшем смысл традиции, будет распространяться понятие личного развития, и вместе с этим будет усиливаться уравнительное учение чистой демократии. При принятии основы таких идей всё природное разнообразие устраняется. Любой может утверждать, что все люди обладают равным потенциалом и термины «высокий» и «низкий» теряют своё значение, как и любое отношение дистанции и уважения; любой образ жизни становится общедоступным. Всем органическим концепциям жизни американцы противопоставляют механистическую концепцию. В обществе «равных возможностей» всё имеет характер сфабрикованного существования. В американском обществе публичное поведение — это только маска. Равным образом представители американского стиля жизни (way of life) демонстрируют, что он враждебен личности.
Американская «открытость мышления» (open–mindness), которая иногда воспринимается как достоинство, на самом деле является обратной стороной их внутренней бесформенности. То же самое касается их «индивидуализма». Индивидуализм и личность — не одно и то же: первое относится к бесформенному миру количества, а второе — к миру качества и иерархии. Американцы — живое опровержение декартовской аксиомы «я мыслю, следовательно, я существую». Американцы не мыслят, но тем не менее существуют. Американский «дух», ребяческий и примитивный, испытывает недостаток характерной формы и поэтому открыт любому виду стандартизации. В высших цивилизациях, например, в индоарийской, любое существование без характерной формы или касты (в изначальном смысле этого слова) не было свойственно даже рабам или шудрам, а существовало только у парий. В этом отношении Америка — общество парий. В высших цивилизациях роль парий состояла в подчинении тем, кто имеет определённую форму и внутренние законы. Вместо этого современные парии сами стремятся господствовать и пытаются распространить свое господство на весь мир.
Существует популярное мнение, что Соединённые Штаты —это «юная нация», которую «ждёт великое будущее». Соответственно, американские недостатки описываются как «детские ошибки» или «трудности роста». Нетрудно увидеть, что миф о «прогрессе» играет большую роль в этой оценке. Согласно представлению о том, что всё новое является хорошим, Америка играет привилегированную роль среди цивилизованных государств. В Первой мировой войне Соединенные Штаты выступили в роли «цивилизованного мира»