Таким образом, явление иконы было понято в первую очередь как предсказание спасения России. Этой идее соответствуют и некоторые мотивы, характерные для православных кругов революционной эпохи. Так, примечательный рассказ на эту тему мы находим у протоиерея Сергия Булгакова: «Перед самым октябрьским переворотом мне пришлось слышать признание одного близкого мне человека. Он рассказал с величайшим волнением и умилением, как у него во время молитвы перед явленным образом Богоматери на сердце вдруг совершенно явственно прозвучало: Россия спасена. Как, что, почему? Он не знает, но изменить этой минуте, усомниться в ней, значило бы для него позабыть самое заветное и достоверное»[102]. Возможно, что Сергий Булгаков говорит здесь о себе, по примеру апостола Павла приписывая свой мистический опыт вымышленному им лицу — в 1922 году он снова обращается к этой теме: «Россия спасена раздалось в моем сердце перед большевицким переворотом в 1917 году откровение Богоматери (во владычной ее Иконе) и я верю и верен этому завету. Но в ответ на это историческая Россия погибла, значит она спасется через гибель и смерть, воскресая, но Воскресение нам непонятно, оно — чудо»[103].
Однако подобное самое общее толкование, рисующее спасение России как некоторое немыслимое и непредставимое действие, могло бы удовлетворять только первых почитателей иконы. Надежда на спасение России в значительной мере не оправдалась — страну ожидала ужасающая гражданская война, террор и голод, у власти в России оказалась партия большевиков с ее антирелигиозной политикой, впереди были ужесточение политической диктатуры и репрессий. Таким образом, первоначальная надежда на то, что «Богородица все устроит» должна была казаться не оправдавшейся и надежды должны были быть перенесены на будущее. Возможно, с этим связано развитие другой версии толкования явления Державной иконы, которую можно было бы назвать монархической.
Согласно ей, явление иконы, изображающей Богородицу в виде правящей императрицы, произошедшее в бывшей вотчине русских царей, селе Коломенском, однозначно связывает это явление с российской монархией и предвещает ее будущее восстановление. Рациональный анализ с первого взгляда не объясняет, в чем тут дело. Как, например, отмечает современный историк М. А. Бабкин, идея коронации Богородицы, вместо русских царей теперь правящей Россией, скорее подразумевает рассмотрение революции и свержения Романовых как положительного явления, коль скоро вместо них теперь воцарилась Богородица[104]. Однако мы обычно не встречаем подобное толкование в богословских размышлениях об этой иконе. Судя по всему, она сразу была воспринята несколько иначе — скорее не как указание на то, что Богородица получает царскую власть, а как указание на освящение Богородицей символов российской имперской власти, символ освящения монархии и Российского государства. Не Дева Мария получает вместе с российской короной царскую власть, а российская корона и скипетр получают святость и сохранность как следствие их хранения Богородицей. Дева Мария не может получить какого-то нового статуса от обретения российской короны, но Россия и российские регалии могут получить новый статус в результате их хранения Богородицей. Подобный взгляд делает монархическое толкование явления Державной иконы достаточно понятным и логичным.
Когда впервые появляется монархическое толкование явления Державной иконы? Скорее всего, первоначальное народное почитание иконы в 1917 году было далеко от монархизма — в период Временного правительства монархия была крайне непопулярна, как в народных, так и в церковных кругах. Первые факты, позволяющие говорить об интересе к этой иконе со стороны монархических кругов, появляются в 1918 году. Так, по свидетельству Е. И. Безак, в конце 1918 года патриарх Тихон через епископа Нестора Камчатского передал генералу А. Ф. Келлеру шейную иконку Державной Богоматери[105]. Как известно, граф Келлер был одним из немногих военных, сохранивших верность царю в дни падения монархии; в 1918 году он должен был возглавить монархическую Северную армию и руководил обороной Киева от войск петлюровцев. Монархические и крайне правые взгляды графа Келлера были хорошо известны, что и привело к его отставке и последующему убийству петлюровцами. Передача графу Келлеру списка Державной иконы патриархом Тихоном могла свидетельствовать как об уже сложившейся ассоциации этой иконы с монархическими кругами, так и о монархических симпатиях самого патриарха. Еще более очевидными монархические тенденции становятся в среде русской эмиграции в 1920–30-е годы. Так, в Ницце в 1930-е годы по инициативе семей Бехтеевых и Безак был основан храм Державной иконы Богородицы — один из немногих храмов русской эмиграции, подчинявшихся Московской патриархии. Монархические симпатии организаторов этого прихода вполне однозначно свидетельствуют об интересе к Державной иконе со стороны людей соответствующих взглядов.
В 1930-е годы в русской эмиграции появляются однозначные изложения монархической версии толкования явления Державной иконы. Мы находим одно из первых подобных изложений в написанном в 1934 году стихотворении Сергея Бехтеева, связанного с упомянутым нами выше храмом в честь Державной иконы[106]:
В годину смут и трусости бесславной,
Измены, лжи, неверия и зла,
Ты нам явила Образ Твой Державный,
Ты к нам пришла и кротко прорекла:
«Сама взяла я скипетр и державу,
Сама Я их вручу опять Царю,
Дам Царству Русскому величие и славу,
Всех окормлю, утешу, примирю»
Таким образом, монархическая идея хранения Богородицей царских регалий здесь предстает перед нами со всей очевидностью. В 1951 году русский философ И. М. Андреевский (1894–1976) писал: «Символ этой иконы ясен для духовных очей: через неисчислимые страдания, кровь и слезы, после покаяния, русский народ будет прощен и Царская власть, сохраненная Самой Царицей Небесной, будет России несомненно возвращена. Иначе зачем же Пресвятой Богородице сохранять эту власть?»[107]. Следует сказать, что это толкование получило большую популярность в эмигрантских кругах, а после 1991 года — и в России. Почитание Державной иконы и царской семьи стало отличительной чертой русских монархистов в 1990–2000-е годы. Тем не менее, очевидная задержка с восстановлением монархии, на которые определенные круги надеялись в 1990-е годы, возможно, сделала подобные ожидания менее актуальными и открыла возможности для новых толкований явления Державной иконы.
Кроме того, автор хотел бы обратить внимание на два предложенных им толкования Державной иконы, которые можно было бы назвать историческими. Суть предложенного в них подхода состояла в том, чтобы не видеть в явлении Державной иконы предсказание каких-либо будущих событий (спасения России или восстановления монархии), а попытаться связать это явление с реальными историческими событиями, произошедшими в 1917 году. Надо сказать, что подобный подход имеет много общего с развивавшимся нами в нашей монографии «Пророчества книги Даниила» историцистским подходом к толкованию Священного Писания и в этом плане представляет определенный интерес. В опубликованной в 2016 году статье «Явление Державной иконы Божьей матери как пророчество восстановления патриаршества в России» автор предположил, что «явление “Державной” стало символом того, что вместо рухнувшей династии власть над Россией взяла Пресвятая Богородица, — а ее земными представителями стали Русские Патриархи и Русская Церковь»[108]. В вышедшей в 2019 году монографии «Пророчества книги Даниила: происхождение, история экзегетики, толкование. Царство святых Всевышнего и мировая история» была выдвинута еще одна идея, связывающая явление Державной иконы с событиями 1917 года. Мы предположили, что «коронация Девы Марии может быть интерпретирована как знак происходящего в мире возвышения женского начала и, в первую очередь, женской половины человечества»[109]. Исходя из этого с явлением Державной иконы сопоставлялось дарование женщинам избирательных прав, осуществленное Временным правительством 20 июня 1917 года, ставшее первым примером реализации этой идеи в одной из крупных европейских держав. Мы предположили, что «связь между явлением воцарившейся женской фигуры и получением женщинами равных политических прав в данном случае является наиболее прямой и наглядной, куда более наглядной, чем версии о том, что явление Державной предсказывает будущую реставрацию монархии или является символом произошедшего в 1917 году восстановления патриаршества»[110]. Данное толкование в нашей монографии было поставлено в некоторую связь с темой установления всемирного почитания Непорочного Сердца Девы Марии, бывшего одной из основных тем произошедших в это же время Фатимских явлений. Таким образом, автору настоящей работу принадлежит сразу два исторических толкования явления Державной — которые в настоящий момент кажутся нам не вполне удовлетворительными. Мы еще раз рассмотрим различные толкования чудесного явления этой иконы и попытаемся выдвинуть более обоснованное и комплексное толкование произошедших тогда событий.
Как мы уже отмечали, толкование явления Державной как пророчества о спасении России выглядит потерявшим актуальность за пределами событий 1917–1918 годов — очевидно, что уже через несколько лет потребовалось более конкретное и подробное толкование, не продиктованное исключительно настроениями исторического момента. Стало очевидно, что это спасение России или необходимо отложить на будущее или попытаться описать, в чем же конкретно оно состояло и как оно реализовалось в событиях революционной эпохи. Если первый подход был характерен для монархического толкования явления Державной иконы, впоследствии ставшего мейнстримом, то второй подход стал основанием предложенных нами в 2016–2019 годах исторических толкований этого явления. Мы попробуем еще раз рассмотреть их более подробно.