<…> Чтобы предотвратить это, я пришла просить о посвящении России моему Пренепорочному Сердцу и о причащении ради возвращения к Первым Субботам. Если мои просьбы будут услышаны, Россия обратится и настанет мирное время. Если нет, то она распространит свои ошибки по всему миру, вызывая войны и гонения на Церковь. Добрые будут мучимы, Святейший Отец будет много страдать, некоторые народы будут уничтожены[114].
Как видно, первая тема явления относится к ужасному моральному состоянию человечества в начале XX века и, в частности, к состоянию русского общества, резкий рост проблем которого, в том числе имевших морально-этический характер, описывали многие публицисты и писатели той эпохи (достаточно ознакомиться с журналистикой начала века или перечитать «Тихий Дон» Шолохова). Соответственно, дальше в откровении говорится о необходимости обращения России, то есть покаяния в грехах и утверждения этических ценностей. Если бы русскому народу удалось найти этот путь еще весной-летом 1917 года, когда происходили Фатимские явления, Россия могла бы избежать Гражданской войны и последующего тоталитарного режима, а мир, возможно, не был бы ввергнут в столь кровавую и ужасную Мировую войну и нового конфликта Германии и бывших стран Антанты либо удалось бы избежать, либо он проходил бы в более умеренных формах. Вероятно, этот сценарий описывает первое толкование явления Державной иконы, высказанное протоиереем Сергием Булгаковым: «Россия спасена». Явление Державной как знамение, указывающее на немедленное спасение России, вероятно, соответствует этой позитивной возможности покаяния и исправления, описанной в Фатимских явлениях. Этот вариант, однако, не реализовался, и Россию и человечество в дальнейшем ожидали все бедствия, описанные во второй Фатимской тайне. Однако развернувшимся историческим катастрофам все же было обещано счастливое разрешение:
Если мои просьбы будут услышаны, Россия обратится и настанет мирное время. Если нет, то она распространит свои ошибки по всему миру, вызывая войны и гонения на Церковь. Добрые будут мучимы, Святейший Отец будет много страдать, некоторые народы будут уничтожены. В конце моё Пренепорочное Сердце восторжествует. Святейший Отец посвятит Россию мне, и она обратится и некоторое мирное время будет даровано миру[115].
Таким образом, мы видим, что в соответствии с этим предсказанием мир ожидает длительный период бедствий, мало того, говорится о том, что Россия «распространит свои ошибки по всему миру», под чем, очевидно, следует понимать становление режимов, ориентировавшихся на сталинские образцы в Монголии, Китае, Камбодже и целом ряде других стран, которые принесли в эти государства практики массовых репрессий и преследований религии. Тем не менее Россию ожидает обращение, которое произойдет после посвящения России Непорочному Сердцу Девы Марии. Согласно наиболее популярной католической версии этих событий, посвящение России, принятое на небесах, произошло 25 марта 1984 года — вскоре после чего последовало прекращение гонений на Церковь и окончание Холодной войны. В это же время Державная икона была возвращена из запасников Исторического музея в Казанскую церковь в Коломенском, в России и соседних странах широко распространилось ее почитание, также связанное с почитанием Царственных страстотерпцев и Новомучеников и исповедников Российских, которое увенчалось их официальной канонизацией на Архиерейском соборе 2000 года.
Тем не менее нельзя сказать, чтобы мнение о том, что явление Державной было пророчеством о будущем возрождении Церкви в России, получило бы какое-то распространение — если оно вообще когда-либо было высказано. Причина этого совершенно очевидна — явление Державной иконы было связано с событиями Февральской революции, падением монархии и крахом Российской империи, а не с Октябрьским переворотом. Исходя из этого можно предположить, что явление Державной иконы было знамением каких-то событий, связанных с политической историей России и ее историческими судьбами, а не с историей Церкви.
Таким образом, далее мы переходим в область еще не исполнившихся предсказаний, рассказывающих нам о будущем России и мира. Как все эти десятилетия полагали монархисты, явление Державной иконы предвещает будущее восстановление монархии в России. Судя по всему, эта точка зрения до сих пор отстаивается представителями монархического движения, правда уже не с таким увлечением и напряженным ожиданием, как 1990–2000-е годы, когда реставрация монархии казалась вполне возможным событием. Толкование явления Державной иконы как пророчества о возрождении традиционной России, существовавшей до Февральской революции, ставшей началом крушения империи и пути к Октябрю и Бресту, выглядит достаточно интересным и вполне правдоподобным и актуальным толкованием. Так, подобные предания были известны уже относительно захваченной турками Византийской империи: «Согласно одному из них, записанному английским путешественником Дж. Бэнтом в 1883 г. на о. Наксос со слов епископа Паранаксийского Григория, патриарх Геннадий Схоларий на одной из литургий, которые служились уже после взятия турками Константинополя, утешал христиан тем, что несмотря ни на что “царский венец сохранен, Церковь должна сохранять его до тех пор, пока царство не будет восстановлено”. Согласно другому повествованию, извлеченному С. Ламбросом из древней рукописи, «венец и скипетр Константина Палеолога сохранила и хранит Пресвятая (Дева), “пока не будет помилован несчастный народ христиан”»[116]. Похожие представления мы находим и во Франции, которая еще в 1638 году была посвящена Деве Марии королем Людовиком XIII, во многом в ознаменование побед королевской армии над гугенотами и окончания периода гражданских смут. В своем указе король объявлял, что «принимая Пресвятую и Славную Деву как особую покровительницу нашего царства, мы особым образом посвящаем нашу персону, наше государство, нашу корону и наших подданных»[117]. Таким образом, идея Девы Марии как хранительницы христианского государства представляется довольно традиционной, и история явления Державной иконы и ее монархическое толкование вполне органично вписываются в эту традицию.
Однако очевидно и то, что идея восстановления монархии сейчас кажется российскому обществу, в том числе православному, уже не столь привлекательной, как в эпоху тотального социально-экономического кризиса в 1990-е годы. Возможно, что российская монархия уже никогда не будет восстановлена и что самая идея ее реставрации уже потеряла политический смысл. Вероятно, сейчас было бы разумным предложить другое толкование явления Державной иконы, более близкое к его первоначальному пониманию — ее явление символизировало не восстановление Российской монархии, а будущее восстановление Российского государства и исторической России.
Империя и имперская монархия были институтами, заимствованными из римского и византийского прошлого и напрямую связанными с идеями всемирной монархии и «цезарепапизма», контроля государства над Церковью. Идея империи получила развитие уже в эпоху эллинизма в трудах таких авторов, как Диотоген, Стенид и Псевдо-Экфант. В их трактатах царь рисуется как «одушевленный закон», образ Бога, фигура, занимающая промежуточное положение между Богом и миром и в некотором смысле являющаяся богом для своих подданных[118]. На христианскую почву эти идеи были перенесены церковным историком Евсевием Кесарийским (263–340). В своей речи, посвященной тридцатилетию воцарения Константина, Евсевий «проводит параллель между Божественным Словом — Логосом — как архетипом и Константином как образом Логоса; так, на одном уровне Логос приготовил Царство Небесное для Отца, и на более низком уровне Константин ведет всех людей на земле к Логосу. Христианский император, в отличие от его языческих предшественников, не может сам быть богом, но он может быть определен как вице-регент Бога на земле, его друг и образ Логоса как посредника между Богом и творением»[119].
На русскую почву эти идеи были перенесены вместе с византийским имперским наследием и концепцией «Третьего Рима», выдвинутой псковским старцем Филофеем в его посланиях Великому князю Василию III, написанных в 1523–1524 годах[120]. Он полагал, что Московское царство, как единственное независимое православное государство, имеет полное право именоваться «Третьим Римом». Основное значение Филофей придает сохранению в Москве православной веры и государственной независимости — первый Рим пал, совратившись «в ересь Аполлинария», Константинополь был покорен мусульманами и единственным хранителем истинного христианства осталась Москва, которая и будет им до конца времен. Впоследствии концепция «Третьего Рима» получила в России широкое распространение, фактически став основой официальной идеологии целого ряда русских царей.
Некоторые православные монархисты и сейчас грезят о восстановлении православного Третьего Рима. Нам кажется, что уместно было бы высказать иное мнение. Не противоречит ли идея византийского и имперского Третьего Рима самой сущности России как многоконфессиональной евразийской цивилизации? И не выглядит ли попытка втиснуть Россию в прокрустово ложе римско-византийского наследия, с одной стороны, неправомерным расширением национальных интересов России до претензий всемирной империи и, с другой стороны, сужением горизонта русского народа до узконациональной и узкорелигиозной восточно-христианской перспективы? Вероятно, первым автором, который смог осмыслить эти проблемы, был хорват и католический священник Юрий Крижанич (1618–1683), в правление царя Алексея Михайловича долгие годы работавший в России.