Как и для многих исполнителей фольклора в ХХ веке, для Татьяны Яковлевны сочинительство было важной составляющей ее идентичности. В ее записной книжке сверху на некоторых страницах было написано: «своего сочинения»[96]. Для этих деревенских женщин частушка функционировала в качестве их политического голоса и была местом реализации их таланта. Позиция большухи наделяла их властью в пределах своих хозяйств, а также в пределах деревни; властью, которая позволяла им судить членов их сообщества; однако в СССР позиция женщины и позиция колхозницы отодвигали их на социальную периферию, делая вдвойне маргинальными. Представления о традиционно женских социальных ролях ограничивали доступ женщин к возможностям продвижения в общественной сфере [Engel 2004: 172 – 173]. Профессиональная сегрегация в деревне серьезно сокращала для женщин возможность получить хорошо оплачиваемую и интересную работу, что формировало чувство нереализованности, особенно в то время, когда уровень образования и квалификации в стране рос [Bridger 1987: 158; Денисова 2003: 179 – 180, 266 – 267]. В этом контексте авторство (особенно зафиксированное в письменном виде) предоставляет женщине шанс быть услышанной[97]. Более того, в советское время фольклор был той сферой, в которой творческая активность женщин особенно поощрялась, он, по сути, был основой всей художественной самодеятельности.
Частушки Татьяны Яковлевны построены по принципам как официальной пропагандистской частушки, так и традиционной деревенской. Другими словами, ее сочинения располагаются между примитивной сатирой официальных текстов и карнавальной насмешкой, свойственной деревенскому юмору.
Плоский юмор официальных текстов можно увидеть в тех частушках, которые Татьяна Яковлевна назвала колхозными. В одном из циклов критикуется способ обращения колхоза со льном: лен оставили гнить на поле и потом заставили колхозных пенсионеров выйти в поле с граблями, чтобы попытаться его спасти.
Лен лежит, лежит ленок,
Почернел, как уголек,
Пришли бабушки с граблям,
Поднимали целым дням,
Пенсионеры лен снимали
И трудились целым дням,
Но их труд не оправдался,
Замочило все к чертям.
Эти частушки очень похожи на официальные, в которых подвергаются критике различные конкретные недочеты колхозной жизни, но не ее основные проблемы. Как и в искусственно внедряемых частушках, в них используется официальный язык (трудились, труд не оправдался), а не «площадная речь», свойственная большинству народных частушек. Правда, в них нет следов «оптимистического юмора»: определение льна, к которому прибегает Татьяна Яковлевна («почернел, как уголек»), и последняя строчка частушки («замочило все к чертям») придают рассказу о колхозной нерадивости негативную эмоциональную тональность, делая текст персональным высказыванием.
Перед нами назидательная сатира: не смешно, но остро и колко. Сама Татьяна Яковлевна называла это качество «ловко» – умно и находчиво; то есть это тот вид сатиры, в котором оппонент побивается красноречием автора. Вышеприведенные частушки отражают точку зрения автора как большухи-старухи, демонстрируя солидарность автора с пенсионерками, которые пытаются исправить оплошность колхоза, и позицию превосходства, которую она занимает в отношении нерадивых властей. Записные книжки Татьяны Яковлевны вообще изобилуют частушками, в которых четко прослеживается эта позиция превосходства. Хорошим примером может служить частушка про Горбачева. В ней заново подтверждаются советские ценности, распад Советского Союза воспринимается как трагедия, а Горбачев несет заслуженное наказание. Единственный иронический момент заключается в использовании номинации «Миша» в отношении Горбачева, что подразумевает позицию превосходства автора над бывшим президентом:
В президенты Миша лез,
Да его не выбрали,
Развалил Страну Советов,
Из Кремля-то выгнали.
Обращение к такого рода сатире в случае Татьяны Яковлевны можно объяснить с помощью замечаний, которые она делала в разговоре с нами. Когда она проговаривала частушки, содержащие в себе критику в адрес колхоза, Горбачева и многих аспектов повседневной жизни, ее соседка, ровесница, вносила мрачные комментарии о бедности, которая ее окружает: «Нет, много таких, что очень плохо живут…» Татьяна Яковлевна на нее прикрикнула: «У нас добра, Ангелина… ты не говори, што худо!» Двоюродный брат Татьяны Яковлевны ей вторил, связывая критические замечания с недостатком патриотизма: «Много-то не хульте… нашу-то Россию-матушку!» (соседка, Татьяна Яковлевна и Павел, интервью (ЛО), 27 октября 2004 г.). Для Татьяны Яковлевны и ее брата критика шла вразрез с их глубоко укорененными ценностями[98]. Однако частушки, с точки зрения Татьяны Яковлевны, не были хулой, хотя и выражали, в сущности, те же чувства. Возможным объяснением этому противоречию было то, что критика в текстах Татьяны Яковлевны была подобна одобренному государством дискурсу сатирических изданий и искусственно внедренным в деревню, созданным по указке государства частушкам. Татьяна Яковлевна видела свои частушки не трансгрессивными, а просто критическими, содержащими в себе суждение.
Некоторые из ее частушек были более карнавальными. В одной из них, посвященной блату, говорится, что тракторист – хорошая партия, потому что будет доставлять необходимые товары. Текст носит амбивалентный характер: он поется матерью (большухой, которой и является сама Татьяна Яковлевна), но от лица дочери, которая утверждает, что тракторист – хороший жених, потому что от него много пользы семье. С другой стороны, текст подразумевает критику экономической ситуации, в которой дрова и сено приходится добывать противозаконным образом:
Полюбила тракториста,
Думала, что мать убьет,
Не ругай меня, мамаша,
Дров и сена привезет.
В другой частушке Татьяна Яковлевна критикует обед для колхозников. Но она вставила эту частушку в рассказ, который ограничивает ее смысл: не она придумала историю, а заезжий тракторист рассказал. Она рассказала, как этот тракторист зашел к ней и сказал, что на обед колхозные работники получили одни куриные кости вместо мяса. Она сочинила по этому поводу частушку:
Корову резали опять
Трактористам на обед.
Погрызем костья, ребята,
Даром мяса-то и нет.
Однако Татьяна Яковлевна своим рассказом старается ограничить неоднозначность частушки, привязывая ее к частному случаю. Ее комментарии снимают с частушки подозрения в хуле на матушку-Россию, как если бы она говорила: «Это не антисоветские речи, это со мной было». Но тем не менее это – именно антисоветские речи. Частушечная форма позволяет автору быть одновременно активным и пассивным, подключая как личную инициативу, так и групповую ответственность.
Эта двойственность публично исполненной частушки делает частушечное высказывание перформативным: вынося личное на публику, частушка не просто рассказывает о реальности – она создает ее [Адоньева 2004: 171, 179]. Исполнение частушки о личной жизни влияет на реальность локального сообщества: спевшая «я расквиталась» может считать, что она действительно расквиталась с соперницей. Можно было бы предположить, что политическая частушка представляет собой иной случай, при котором человек никак не может влиять на реальную ситуацию. Несомненно, после исполнения частушки мясо в супе у трактористов не появилось. Но на социальную реальность исполнительница тем не менее может повлиять. Она предлагает свою интерпретацию реальности, как бы помещая высказывание в кавычки: «Это мое мнение, кто не согласен – поспорьте со мной». Социальное значение политических частушек и состоит в том, что они повышают статус исполнительницы, помещая ее в позицию силы в отношении реальности.
Карнавальный характер политической частушки сильнее всего проявляется в музыкальном номере рязанского хора (первый пример взят из записей 1990-х (ЛО)):
Эх ты, сыграй-ка, гармонист,
Ты Сармача у горюшка.
Не от радости поем,
А поем от горюшка.
Всего много, всего много
Продают в палатках,
А у наших стариков
Все штаны в заплатках.
Очень ловко сообразили
Начальники высшие.
Стала кучка богачей,
А остальные – нищие.
Все старушки деньги клали,
[нрзб.] на книжку клали,
Все правители всё знали,
Сразу всех и обокрали.
Довели нас демократы,
На подворье нет овцы,
Покупателей не стало,
Везде только продавцы.
На деревне каждый двор
Разводил раньше коров,
А теперь правители
Развели одних воров.
Раньше пряли, сами ткали,
Шили штаны модные,
А теперь купили джинсы,
Год ходим голодные.
Раньше если обижали,
Мы в райком скорей бежали,
Теперь грабят без стыда,
Жаловаться некуда.
А мы частушки сочиняли
И ногами топали,
А теперь мы вас попросим,
Чтобы вы похлопали.
Взятые в целом, политические частушки Валентины Борисовны и ее хора выражают местную точку зрения, которая определена здравым смыслом и привычкой к материальным трудностям. Группа отделяет себя от «других» – «начальников», «правителей» и «демократов», – которые обворовывают бедных людей и манипулируют ими. Благодаря частушечной форме и манере исполнения критика выглядит вполне радостно-беззаботной. Например, имитация смеха (возгласы «йа-ха-ха»), хлопки и аккомпанемент гармони и балалайки, которые сопровождают каждый текст каденцией, – все это с