овалась глубина, которую могли распознать лишь такие же темные души.
– Вообще-то нет. Мне нужно отдохнуть от Интернета. Я искал информацию об Эмиле Дювале. Узнал, где он учился росписи по фарфору: в маленьком прованском городке Моньё. Логично заключить, что его клиент, вероятно, видел его работы и жил там же. Догадки, конечно, но, по крайней мере, есть с чего начать. Я думаю после ланча поискать богатые семьи в районе Моньё, которые жили там в конце девятнадцатого века – тех, кто мог бы позволить себе фарфоровый сервиз, сделанный по индивидуальному заказу.
– Начинаю опасаться, что вы станете моим конкурентом, – улыбнулась я. – Я сама думала примерно в том же направлении. Если мы сможем определить художника, будет очень здорово, так как цена сервиза сразу вырастет.
Джеймс не улыбнулся в ответ.
– Знаете, я хотел поговорить с вами еще кое о чем…
– Да?
Я проглотила ком в горле, подумав, что он решил уехать. Ему же, наверное, нужно вернуться к своей жизни? Поисками в Интернете он мог бы заняться из любого места. За то короткое время, что мы провели вместе, я привыкла полагаться на его спокойное, уверенное присутствие. Оно было для меня непривычно, как снег, но утешало, как любимый свитер. Мысль, что он сейчас уедет, вызвала чувство утраты.
– О Лайле.
Я почувствовала огромное облегчение и только потом осознала, что он сказал.
– Что вы имеете в виду?
– Я случайно услышал один из его вопросов к вашему дедушке. Он хотел узнать, не помнит ли Нед… не оставлял ли он в украденном грузовике что-то ценное. Нед не ответил, и я полагаю, что Лайл и не ждал ответа. Но мне показалось странным, почему Лайл посчитал достаточно важным прийти и задать этот вопрос.
– Или почему Лайл хотел говорить с ним наедине. Ведь речь о грузовике, который был украден шестьдесят два года назад!
– Вот и мне стало любопытно. – Джеймс прищурился, глядя на меня против солнца. – В этой истории таится больше, чем видно на поверхности. Догадываюсь, что Лайл ничего не сказал, потому что хочет защитить Мейси. Он все еще любит ее, да?
Я кивнула.
– Всегда любил.
Пчела покружила вокруг нас и влетела в улей.
– Это вас беспокоит?
Я встретила его взгляд с удивлением.
– Нет. Конечно, нет. Мы с Лайлом когда-то были очень близки – лучшие друзья. Мне даже в голову не приходило, пока не стало слишком поздно, что Мейси может что-то подозревать. Но они любят друг друга и вырастили вместе прекрасную дочь. У Мейси проблемы… с доверием. Я надеюсь, они сумеют помириться.
Под моей старомодной оранжевой рубашкой из нейлона пот лил ручьем. Я отняла ворот от груди, смущаясь под его взглядом. Меня никогда не заботило, что думают обо мне люди – скорее всего, потому, что это чересчур заботило Берди. Однако с некоторым удивлением я обнаружила, что мнение Джеймса имеет для меня значение.
Я развернулась и направилась к дому.
– Я сейчас еду в центр города, хочу поискать антиквариат.
– Новый замок или ключ?
Я обернулась, прикрыв глаза рукой.
– Может быть.
Джеймс мягко улыбнулся.
– Если вы не против, я поеду с вами. Мне нужно отвлечься от ноутбука, лиможских художников и городов с французскими названиями. Я приглашаю вас на ланч.
– Думаю, вам нужно отдохнуть от всех нас. Несмотря на то, что я – дочь Берди, мне все еще трудно здесь, хотя должна уже привыкнуть к ее выходкам. Не могу представить, как сложно все это для вас.
Его глаза потемнели.
– Ничего нового для меня. Я понимаю хрупкие умы.
Правда, подумала я. Ты понимаешь. Я это знала, даже если бы он не сказал. Это читалось по морщинкам возле его губ, по пустоте за улыбкой. По его чувствительности, умению сказать правильные слова. Да, подумала я снова. Ты понимаешь хрупкие умы.
Я провела влажными пальцами по длинной юбке, чувствуя внезапно сбившееся дыхание.
– Конечно. Люблю компанию.
Я двинулась дальше, однако остановилась, поняв, что Джеймс остался стоять, где стоял.
– У моей жены был роман. Я узнал об этом, просматривая ее телефон после того, как она умерла.
Я не смотрела на него. Слова приходили на ум и сразу отвергались. Сочувствую. Это ужасно. Разве какие-то слова смогут ему помочь? Мне знакомы и потери, и предательства, но скорбь Джеймса была его личной, как рубашка, скроенная по нему. Тут нет места пустым фразам, неспособным ни смягчить боль, ни стереть прошлое.
Я была маленькой, когда умер отец, но уже достаточно выросла, чтобы понять: «смерть» означает то, что он никогда не вернется. Тетя Марлен смотрела на меня отцовскими глазами, потом обняла и держала в своих объятиях так долго, как мне тогда требовалось. Ничего не говоря. Даже без слов я знала – она понимает мою скорбь и не станет притворяться, что может облегчить ее. Единственное, что тетя могла сделать – дать мне понять, что я не одна.
Я развернулась и быстро пошла к Джеймсу, затем, встав на цыпочки, обняла его и положила голову ему на грудь. Услышала быстрый стук его сердца, когда он вздрогнул от неожиданности. Потом почувствовала, как он расслабился, прильнул ко мне, как его подбородок коснулся моей макушки.
– Спасибо, – прошептал он, и его руки легли мне на плечи.
Я обняла его крепче, зная, что, возможно, в первый раз в жизни делаю что-то правильное и хорошее.
Задняя дверь хлопнула, разорвав наше объятие. К нам бежала Бекки.
– Миссис Лав приехала повидать дедушку, а мама отвезла его в больницу на физиотерапию. Поэтому миссис Лав хочет поговорить с тобой.
Смущенная или виноватая – сама толком не понимала – я направилась к дому, избегая смотреть на Джеймса. Однако он в два длинных шага легко обогнал меня и придержал для нас с Бекки дверь, Бекки округлила глаза, давая понять, что видела, как мы обнимались.
Флоренс неловко стояла в прихожей, она выглядела непривычно вне улицы и вдали от солнца и пчел. В ушах болтались неизменные серьги с пчелками, и хотя она улыбалась, в глазах застыла тревога. Флоренс поздоровалась и после того, как отклонила мое предложение выпить чай или кофе, вышла за нами на заднюю веранду, на ветерок, дующий с залива.
Мы сели в кресла-качалки, Джеймс заговорил первым:
– Просто не могу не выразить всей своей благодарности за ваш ниссовый мед. Понимаю теперь, почему мед называют «нектаром богов».
Щеки Флоренс ярко порозовели.
– Всегда пожалуйста. Рада, что он вам понравился. Не ешьте его слишком быстро. В этом году вряд ли будет хороший урожай. Чертовы дожди радуют только уток.
Она слегка улыбнулась собственной шутке и сразу опять посерьезнела.
– Мне нужно поговорить с вашим дедушкой. Знаю, что он не может сейчас нормально общаться, просто хотела рассказать ему, что́ видела, чтобы он знал, о чем будет спрашивать полиция. Хотя, наверное, они уже побывали здесь?
Я кивнула.
– Лайл заехал и сказал, что нашли грузовик, правда, хотел говорить только с дедом, мы не знаем, что они обсуждали.
Флоренс кивнула.
– Просто как друг его хотела предупредить.
– Предупредить о чем? – спросила я. Несмотря на жару, по спине пробежал холодок.
Она сжала губы.
– Я расскажу тебе только потому, что ты его внучка и любишь его.
Я молча ждала продолжения.
– Это я и мои парни нашли грузовик. Я велела ребятам остаться в стороне, потому что я физически меньше – на случай, если меня придется вытаскивать из болота, а сама подошла и заглянула внутрь, в грузовик. – Она сглотнула. – Там был… – Она замолчала, потрясла головой. – Человек…
– Человек? – переспросила я.
– Ну… точнее… останки человека. Скелет. В одежде. Я сперва подумала, что живой. Из-за одежды.
На миг мне показалось, что я плыву в океане, угодив в холодное течение. Я втянула побольше воздуха в легкие, чтобы напомнить себе, что все еще умею дышать.
– А вы разглядели… мужчина или женщина?
Флоренс на секунду отвернулась к воде, ее руки сжались в кулаки.
– Определенно мужчина. В плаще и кепке.
– Ох…
Почему-то не такое я ожидала услышать.
– Я оставалась там, пока не приехала полиция. Мой дядя и брат оба были шерифами, так что я знакома со многими из полицейских, и они… ну, привыкли видеть меня в таких местах, которые большинство женщин избегает. Короче, мне, наверное, нельзя ничего рассказывать, поскольку идет расследование, но, по их словам, в машине, вероятно, тот самый человек, который украл грузовик. Он заблудился в болотах, пытаясь уехать. Вы знаете, как начинаются слухи и домыслы. – Флоренс невесело усмехнулась. – Я просто не хотела, чтобы вы узнали об этом из чужих уст.
Она поднялась, собираясь уходить, однако помедлила.
– Еще кое-что. Я хотела спросить вашего дедушку: не помнит ли он мужчину, который появился в городе как раз перед тем, как украли его грузовик. Я была маленькой, но запомнила, как об этом рассказывал мой отец. Он продавал мед на фермерском рынке, и к нему подошел мужчина, сказал, что ищет Неда Бладворта. Папа никогда его раньше не видел, а ты знаешь, как оно здесь – все знают всех. В общем, незнакомец назвал вашего деда по имени, сказал, они встречались до войны.
– И это было на той же неделе, когда украли грузовик?
– Да. Я запомнила, потому что на той же самой неделе был мой пятый день рождения. Незнакомец подарил папе банку меда – его собственный, собрал его там, откуда приехал – не помню откуда, папа не говорил мне или я забыла… Но он упоминал, что тот мужчина говорил с сильным акцентом, так что, вероятно, приехал издалека. Мама в мой день рождения испекла оладьи на завтрак, и я ела их с этим самым медом. Очень вкусный, один из лучших, какие я когда-либо ела… кроме, конечно, ниссового. – Флоренс облизнула губы, вспоминая тот момент. – Помню, у него был привкус лаванды.
Она опять нам улыбнулась, провела руками по шортам, как бы мысленно вычеркивая дело из списка необходимого.
– Ну я пойду. Пожалуйста, скажите дедушке, что я приходила.