– А вы? Вы спросили, в порядке ли Мейси?
– Нет, – тихо призналась я. – Я знала, что лучше и не пытаться. Получу в ответ только еще больше упреков. Мейси всегда умела отталкивать людей. Как будто она и вправду не верит, что достойна любви. Наверное, Берди научила нас этому. Я просто пошла в другом направлении.
Некоторое время мы оба молчали, слушая мягкий шелест волн.
– Что стало с вашим ребенком?
– Я ее отдала, – тихо сказала я, глядя, как ночная цапля медленно бредет по воде, луна подсвечивает макушку ее черного хохолка серебром.
Его рука сжала мою.
– Ваша дочь – Бекки?
Я хотела сказать, не его дело, напомнить, что я согласилась взять его с собой только потому, что он обещал не задавать вопросов, на которые я не захочу отвечать. Впрочем, возможно, он и не задал такой вопрос.
– Да, – кивнула я. Слово выскользнуло из меня в воздух легко, как капля воды.
– А кто отец?
– Парень по имени Сэм. Фамилии я даже не знаю.
Я смотрела на свои ноги, босые пальцы на бледном дереве, вспоминая, как мы с Мейси стащили у Берди лак для ногтей и раскрашивали ногти, сидя здесь же, на пристани. От воспоминания хотелось заплакать.
– Я уехала с группой, которая выступала в баре, где я работала, потому что ведущий гитарист казался мне похожим на Джона Бон Джови. А еще потому, что хотела убраться подальше от своей жизни. Когда я сказала ему, что беременна, он заявил, что не желает становиться отцом, и бросил меня после концерта в Луизиане. Я приехала обратно с другой группой, которая выступала на Фестивале морепродуктов, надеясь вернуться с покаянной головой к дедушке – по крайней мере, пока не родится ребенок. Дальше в будущее я не заглядывала.
– И сразу наткнулись на Лайла и Мейси.
– Она была опять беременна, и врачи ей сказали – выносит она ребенка или нет, но больше у нее вряд ли получится забеременеть. – Я глубоко вздохнула, пытаясь сдержать эмоции, чтобы не расплакаться. – Лайл единственный, кто мог мыслить здраво, и он отвел меня к Марлен. Она предложила поехать к ее друзьям в Новый Орлеан, пока никто не узнал, что я была в городе, тем более беременная. Я жила там, пока в марте не родился ребенок. А уехала я в ноябре – три месяца после «Катрины». Это просто чтобы дать вам представление о том, как мало я задумывалась о планах.
– Потом, можно сказать, вмешалась судьба. У Мейси был высокий риск выкидыша, она ездила к специалисту в Панама-Сити. После «Катрины» она временно переехала в Новый Орлеан и была там, когда родилась Бекки. И когда у нее случился выкидыш. – Я замолчала, чтобы отдышаться. – Странно, но даже с самого начала я не думала о ребенке как о своем. Я любила ее и хотела, чтобы она была здоровой, но никогда не чувствовала себя никем более, нежели суррогатная мать. И когда Мейси потеряла своего ребенка, я приняла это как искупление.
– Искупление?
– За Лилианну. Я думала, Мейси простит меня, если я смогу возместить ей потерю ребенка, и мы станем общаться, как и раньше.
Джеймс медленно покачал головой.
– Не могу представить, как Мейси на это пошла. Она кажется такой… ответственной. Следует правилам.
– Она не хотела. Сначала. Собиралась ехать обратно во Флориду без ребенка. А потом ей дали подержать Бекки. – Я наконец подняла голову и встретилась с ним взглядом. – Поразительно, на что готовы идти люди, чтобы получить то, о чем страстно мечтают.
– И вы никогда больше не приезжали домой?
– Мейси не велела мне возвращаться. Сказала, что не хочет меня видеть. Я согласилась только потому, что не знала, как сделать ее довольной – если меня больше не будет в ее жизни. К тому же я все равно планировала уехать куда-нибудь, где меня никто не знает. Хотела продолжить учиться, сделать настоящую карьеру. Сделать себе жизнь. И обещала ей, что не вернусь. И никогда не попытаюсь вернуть себе Бекки. – Я закусила губу, вспоминая первый раз, когда увидела ее маленькое сморщенное личико, и как даже тогда я знала, что не сумею быть матерью. – Я всегда буду ее тетей. Если Мейси захочет, чтобы она узнала правду, когда станет взрослой, – ее дело. Но у меня никогда не возникало сомнений, что я приняла правильное решение.
– Вы когда-нибудь говорили ей, что не жалеете о своем решении? Что никогда не передумаете?
Я покачала головой.
– Мне и не надо говорить. Она моя сестра.
Он погладил большим пальцем тыльную сторону моей ладони. Тронул мой подбородок, заставляя взглянуть на него.
– Итог стоил того?
Стоил. Я никогда не думала об этом таким образом – что мое решение имеет какую-либо стоимость. Но оно, конечно, имело. Как любое решение что-то отдать, чтобы что-то получить взамен.
– Не знаю. Я добилась всего, чего хотела. Но потеряла сестру.
Он отнял руку от моего подбородка, и я сразу ощутила, как мне не хватает его прикосновения.
– Мейси знала, чего она хочет больше всего в жизни. А вы? Чего вы хотели больше всего?
Я грустно усмехнулась – он мог бы стать замечательным психотерапевтом. Я мысленно просмотрела длинный список того, кем хотела стать, когда училась в младших классах – ветеринар, космонавт, олимпийская чемпионка по бегу – пока не остановилась на слове, которое накрывало тенью наше с Мейси детство.
– Не быть обыкновенной. Берди однажды сказала Мейси и мне, что нам не стать такой, как она, потому что она никогда не была обыкновенной.
– А теперь?
– Не знаю. Мне не хватает сестры. – Я встала. Меня внезапно охватило желание двигаться. – А вы? Чего вы хотите?
Я смотрела на луну, слышала, как он поднялся и встал за моей спиной так близко, что его дыхание касалось моей шеи.
– Что, моя очередь?
– Конечно.
Он долго молчал, как будто задумался об этом впервые.
– Я хочу снова понять свое место в мире. Хочу счастья. В моей прежней жизни Брайан и Кейт были частью и того и другого. Я не знаю, смогу ли их мысленно отделить от себя и начать с чистого листа.
Волны качались под пристанью, и я двигалась с ними, чувствуя себя частью воды.
– Пчелы пролетают многие мили в поисках нектара, у них такая навигационная система, что они никогда не заблудятся. В фольклоре пчелы часто символизируют человеческую душу. Потому что умеют всегда находить путь домой.
– Значит, подобно пчелам, мы должны уметь найти обратную дорогу, как бы далеко ни ушли?
– Да, примерно так. Я очень хотела бы в это верить.
– Хотите вернуться и жить здесь?
– Необязательно. Просто снова стать собой.
Он развернул меня к себе и взял мои руки в свои.
– Знаете, что я думаю?
Он сжал мои руки, как будто боялся, что я убегу.
– Что?
– Может быть, вам с Мейси нужно понять, что́ сделало Берди такой, чтобы поверить – в случившемся нет вашей вины.
– Да. Как будто такое возможно.
– И если вы хотите вернуть Мейси, то, может быть, вам нужно сделать первый шаг. Попросить у нее прощения. Даже если вы думаете, что ни в чем не виноваты.
Я на секунду задержала дыхание, потом выпа-лила:
– Тогда, может, вам позвонить Брайану и сказать ему, что вы его прощаете?
Он помолчал, глядя мне в глаза.
– Да. Наверное, я заслужил. И вы, вероятно, правы. Всегда трудно слышать правду от другого, так?
Совершенно внезапно он наклонился и поцеловал меня. Прикосновение его губ было мягким, теплым и волнующим – и закончилось раньше, чем я поняла, что происходит. Он посмотрел на меня, как бы ожидая чего-то.
– Зачем вы это сделали?
– Потому что мне захотелось.
Я качала головой из стороны в сторону снова и снова, сама не понимая почему.
– Думаю, вам пора возвращаться в Нью-Йорк.
Развернувшись, я быстро пошла к берегу, стремясь поскорее уйти от него подальше.
– Вы не обыкновенная, – сказал мне в спину Джеймс. – Вы не смогли бы стать обыкновенной, даже если бы очень сильно постарались.
Я шла, не останавливаясь, до самого дома Марлен, глядя, как тени от лунного света ползут между ее скульптурами, все еще ощущая поцелуй Джеймса на губах и гадая, почему мне так хочется плакать.
Глава 31
«Царица-матка – единственная пчела в улье, на конце жала которой нет зазубрин.
Поэтому она может жалить больше одного раза, как оса».
Берди
Весь день я просидела в ночной рубашке у окна своей спальни, глядя на залив. Я знала, что Мейси заходила меня проведать, потом слышала, как она тихо плакала в своей комнате. Я видела, как Джорджия лежала на пристани, наблюдая закат. Что-то случилось. Я посмотрела на горизонт, ожидая увидеть темные грозовые тучи. Но увидела только Венеру с Луной и желто-черных пчелок, летающих по суповой чашке. И еще Джорджа. Я снова чувствовала его рядом, его руку – в своей. Видела, будто со стороны, как мы бежим по пристани от худого незнакомца, который умоляет меня о чем-то вспомнить.
Я держала суповую чашку, пальцем ведя по линиям, показывающим траекторию полета пчел. Трудно определить, где эти линии начинаются и куда летят пчелы. Круг не имеет конца.
Выходи за меня, Берди. Я помогу тебе забыть. Я повернула голову, ожидая увидеть Джорджа, сказать ему то, чего не понимала тогда. Что некоторые воспоминания стереть невозможно. Их можно затолкать в самые дальние закоулки сознания и притвориться, что они исчезли, но они – там, поблескивают на краю сознания.
Он сказал, что ты знаешь, кто угнал грузовик отца. И если грузовик когда-нибудь найдут, тебя спросят об этом. Я чувствовала запах псины и дыхание на моей щеке. Это сказала Марлен. Марлен. Мне нужно пойти к ней, показать ей чашку. Может, она смогла бы объяснить недостающее, напомнить мне, какие знания все еще обитают в забытой части моего мозга.
Я уже давно не была у Марлен, но мои ноги, казалось, сами знали, куда идти. Я шагала в темноте, медленно, и снова мысленно возвращалась в год красного прилива, в дни наших первых встреч с Джорджем. Он целовал меня за магнолией у пасе