и полосатиков, что с фанатической целеустремленностью потратил более десяти лет своей жизни на изобретение и усовершенствование нового способа убийства и «возврата» этих китов. В 1860-х годах он огласил свое тройное решение проблемы полосатиков.
Суть его заключалась в изобретении гарпунной пушки весом в тонну, из которой выстреливался массивный гарпун, проникавший глубоко во внутренние органы кита, после чего в передней части гарпуна взрывалась осколочная граната, раздирая внутренности жертвы острыми кусками шрапнели. Взрыв гранаты одновременно раздвигал утопленные в стволе гарпуна стальные лапы, которые прочно удерживали в теле кита гарпун с привязанным к нему тросом.
Эффект применения этого дьявольского орудия охоты на китов хорошо описал Ф. Д. Омманей, специалист по китообразным, участвовавший в одной из нынешних китобойных экспедиций в Антарктику: «Наша жертва всплыла [после поражения гарпуном] на поверхность ярдах в пятистах от нашего судна и начала свою безмолвную битву за жизнь. Если бы киты могли издавать душераздирающие вопли, то их смерть казалась бы менее ужасной, чем эта безнадежная борьба, которую наш кит вел в тишине, нарушаемой лишь доносившимися издали визгливыми криками морских птиц. До нашего слуха не долетал шум бьющегося в темно-красной пене кита, который, изгибаясь от боли, погрузился в воду, испустив фонтан кровавых брызг; поток хлынувшей крови разлился по поверхности большим пузырящимся пятном… сопротивление кончилось, красная пена осела, и мы увидели тело, неподвижно лежащее на воде. Над ним и около него, пронзительно крича, кружили птицы».
Вторым зубцом в смертельном трезубце Фойна было небольшое быстроходное и высокоманевренное паровое судно со специально упроченной носовой частью, где размещалась гарпунная пушка. Судно также было оснащено сверхмощной паровой лебедкой и блоком-амортизатором, позволяющим «водить» загарпуненное животное (подобно тому, как рыболов-спортсмен водит лосося) и поднимать на поверхность даже стотонного мертвого кита с глубины в две мили. Первоначально эти суда откровенно называли «китоубийцами», но сегодня, щадя чувствительность публики, их называют «китобойными судами». Первые китоубийцы обладали скоростью, достаточной лишь для того, чтобы догнать спокойно плывущего полосатика, но в то время она была вполне приемлемой, поскольку киты еще не научились ускользать от этих смертоносных кораблей. С годами китоубийцы становились крупнее, быстрее и во всех отношениях смертоноснее. Некоторые из них могли вести промысел на расстоянии до 400 миль от своих береговых баз, догонять, убивать и доставлять на базу до дюжины самых крупных и самых быстрых полосатиков.
Третьим компонентом была полая металлическая пика, вставляемая в легкие или брюшную полость мертвого кита после того, как его подняли на поверхность. Через эту пику накачивали сжатый воздух, а иногда пар, надувая мертвое тело до тех пор, пока оно не обретало достаточную плавучесть, и буксировали его на разделочный завод.
Вооруженные изобретением Фойна, норвежцы положили начало тому, что в промышленных кругах с восхищением именуют современным китобойным промыслом. «Свенд Фойн начал крупномасштабный промысел у северного побережья Норвегии в 1880 году, — сообщает нам один из его почитателей, — и тотчас же добился успеха; по его следам пошли многие китобойцы, добывая каждый по пять-шесть полосатиков за день и быстро опустошая стада китов в северных районах. Промысел оказался настолько выгодным, что доблестные норвежцы, найдя занятие себе по душе, вышли на поиски еще «не кошенных лугов и новых пастбищ».
В период между 1880 и 1905 годами норвежцы «разделали» почти 60 000 североатлантических китов, в большинстве своем — синих китов и финвалов. Сколько китов они убили в действительности, можно оценить лишь приблизительно, тем не менее, учитывая характерное для того времени соотношение между китами теряемыми и добытыми, цифра в 80 000 китов будет, пожалуй, довольно скромной оценкой.
К концу XIX века норвежцы с такой неутомимой энергией занимались поисками «некошеных лугов и новых пастбищ», что их береговые базы, каждую из которых обслуживали несколько судов-китоубийц, словно зараза, расползлись по всем берегам, вдоль которых китобои рассчитывали встретить хотя бы несколько китовых стай. Одним из первых пострадало от вторжения Море Китов.
В 1897 году в Сент-Джонсе на Ньюфаундленде была зарегистрирована как корпорация «Китобойная компания Кабот». Типичная для компаний такого рода, она олицетворяла разрушительное сочетание алчности местных купцов с хищническими повадками норвежцев. В 1898 году в заливе Хермитидж была построена и начала действовать береговая база с поэтическим названием «Балаэна»[94] с приписанным к ней единственным судном-китоубийцей. В первый сезон команда китобойца добыла 47 больших полосатиков. В следующем году — девяносто пять, в 1900 году — 111, а в 1901-ом к первому китобойцу добавили второй и они вместе доставили обдирщикам на базу 472 китов. В 1903 году с базы «Балаэна» выходили на промысел уже четыре китобойца, которые в тот год добыли 850 крупных полосатиков (примерно поровну синих китов, сейвалов и горбачей).
К 1905 году в неуклонно расширяющейся бойне участвовали уже двенадцать норвежско-ньюфаундлендских перерабатывающих заводов. К 1911 году на берегах залива Св. Лаврентия и вдоль Атлантического побережья от южного Лабрадора до Новой Шотландии находились или действовали уже 26 заводов. Кровавое побоище, уготовленное китам множеством китоубийц, приобрело такой размах, перед которым поблекла прежняя бойня в Море Китов с участием басков, французов и американцев.
В августе 1905 года английский натуралист, художник и спортсмен-любитель Дж. Г. Миллэс получил приглашение посетить завод «Китобойной компании Св. Лаврентия» на ньюфаундлендском полуострове Бьюрин. Вот как он описывает свои впечатления от этого визита:
«Вечером уходил в рейс китобоец, и я, сделав необходимые приготовления, поднялся на борт судна. Эти не большие суда для охоты на полосатиков имеют грузоподъемность 100 тонн и длинну 95 футов. Они быстроходны и могут двигаться со скоростью от 12 до 15 узлов и разворачиваться на месте. На носу имеется укрепленное на турели орудие с прицелом и мушкой, которое заряжается полфунтом пороха. Гарпун длиною 4,5 фута снабжен ромбовидной головкой, отлетающей от ствола при взрыве дистанционной трубки. Главный ствол гарпуна имеет четыре железных, закрепленных струной лапы, которые при взрыве гранаты раскрываются и удерживают ствол гарпуна в теле кита. Задний конец железного ствола — разъемный, и в этот разъем вделано железное кольцо, за которое закреплен прочный манильский трос диаметром в два-три дюйма.
Команда китобойца «Св. Лаврентий» состояла из капитана Нильсена (он же — главный комендор), его помощника Христиана Йоханесена, механика и четырех матросов, из которых каждый мог выполнять различную работу — от стрельбы по китам до варки обеда. Все они были норвежцы, веселые, бесхитростные ребята. Мне казалось, что я готов был бы плавать по любым неведомым морям и охотиться на любых диких зверей, взяв себе в спутники только норвежцев и никого другого. Они — лучшие товарищи, эти всегда добродушные и жизнелюбивые парни.
Капитан решил идти ночью на Гринбэнк (банка в 120 милях к югу от залива Св. Лаврентия). Ветер стих, и в 9 часов утра, читая за завтраком Диккенса, я вдруг почувствовал, что машина сбавила обороты. Я сразу понял, что это — киты, и выскочил на палубу.
Меня встретило чудесное солнечное утро и гладкое, без ряби, море. Вдалеке виднелись два фонтана серебристых струй. Когда судно подошло к ним поближе, я понял, что они выше тех, что бывают у финвалов.
«Да, это они — блювалы [синие киты], и мы сегодня славно поохотимся» — сказал Йоханессен.
Мы находились в трехстах ярдах от более крупного из двух китов, когда он, опрокинувшись на спину, показал свой огромный хвост и исчез, уйдя в «глубокое» погружение.
«Девяностофутовый самец», — сказал мне капитан, когда я встал рядом с гарпунной пушкой. С глазами, заблестевшими от предвкушения удовольствия, он принялся поворачивать ствол в разные стороны, проверяя исправность орудия уничтожения. По моим часам оба кита оставались под водой пятнадцать минут, затем они снова вынырнули примерно в четверти мили по носу, взметнув облако брызг футов на тридцать над водой.
Прозвучали команды «полный вперед», затем «[малый] ход», и мы подошли на расстояние в пятьдесят ярдов к быстро, но без спешки плывущим синевато-серым чудовищам. В тот момент, когда, казалось, вот-вот грянет выстрел, оба кита вдруг исчезли из виду… Мы с капитаном сосредоточенно вглядывались в прозрачно-зеленоватую глубь, и вот я увидел, как из нее стремительно поднимается прямо под наше судно свинцово-серая громадина. Капитан жестом руки дал знак штурвальному на мостике отвернуть на румб в сторону, как раз в то время, когда призрачное существо, быстро увеличившись до размера нашего судна, вынырнуло на поверхность в десяти ярдах по борту. В то же мгновение нас с головы до ног окатил каскад воды, выдохнутой китом прямо в нашу сторону. Я согнул руку, чтобы защитить мою камеру, и щелкнул затвором как раз в тот момент, когда капитан выстрелил из пушки, послав гарпун точно в легкие великолепного гиганта.
«Пришвартовались!» — заорал кок, выбежавший на палубу с котелком картошки в руке. О том, что выстрел оказался удачным, говорили темнокрасные пятна, появившиеся на изумрудной поверхности моря. В наступившей тишине слышались лишь шлепки о воду разматывающегося троса, да быстрые шаги матросов, направлявшихся к своим постам у паровой
лебедки и вниз, к бухте троса.
«Смертельный выстрел?» — спросил я у капитана.
«Не знаю, сэр, — ответил он, — думаю, что он немного побегает».
Так и случилось. Трос сначала медленно, потом все быстрее и быстрее уходил в воду с носа судна, пока мне не стало казаться, что он вот-вот загорится от трения.